— Три очень похожих. Это пойдет. А левый указательный палец совершенно идентичен. Арчи, посмотри, что ты скажешь? Я взял фотографию и лупу и разыграл свою роль. В журнале были сняты «пальчики» огромного детины, механика по профессии, и мне казалось, что я никогда не видел менее похожих отпечатков. Но я честно ломал комедию и даже вслух пересчитал переплетения. — Да, сэр, — убежденно сказал я, отдавая все Вулфу, — конечно, те же самые. Любому видно. Вулф вежливо, почти нежно сказал миссис Койн: — Вот видите, мадам. Я вам все объясню. Все, конечно, знают про отпечатки пальцев, но некоторые новейшие методы обнаружения их известны далеко не всем. Мистер Гудвин по профессии эксперт-криминалист. Он обследовал дверь с террасы в столовую и другие места, нашел эти отпечатки, которые местная полиция не сумела обнаружить, и сделал их фотографии. Это дало нам доказательство, что во вторник вечером вы прищемили палец именно этой дверью. Я подозревал это и раньше. Я не прошу вас ничего объяснять. Объясняться вы будете с полицией, когда я передам им эти фотографии и еще скажу, что вы утверждаете, будто прищемили палец входной дверью. Да, кстати, не советую вам ждать от полиции большой вежливости. В конце концов, вы не сказали мистеру Толмену правду, а это им не понравится. Будет лучше, если вы, как только он спросит о вашей ночной прогулке, честно признаетесь, что заходили в столовую через террасу. Я не могу припомнить никого, кто умел бы так держать на лице деревянную маску. Можно было поклясться, что если она о чем-то и думает, то разве о том, где потеряла носовой платок. Наконец она заговорила: — Я не входила в столовую. — Скажите это полиции, — пожал плечами Вулф. — Вы солгали мистеру Толмену, теперь лжете нам — ваша ложь записана у мистера Гудвина в блокнот — да еще пытаетесь возвести напраслину на швейцара, и в довершение всего эти отпечатки… Она протянула руку: — Дайте сюда. Я хочу посмотреть на них. — Их покажет вам полиция, если сочтет нужным. Прошу прощения, миссис Койн, но это важная улика, и я должен быть уверен, что передам ее властям в целости и сохранности. Она было нахмурилась, но моментально привела лицо в порядок. Помолчав, она сказала: — Да, я заходила в коридор левого крыла. С малой террасы я прошла в свою комнату и прищемила палец дверью ванной. Потом, когда мистера Ласцио нашли убитым, я испугалась и решила не говорить, что заходила в дом. Вулф кивнул. — Можно попробовать и так, — пробормотал он. — Если считаете, что стоит, пробуйте. Вы, конечно, понимаете, что следы ваших пальцев на двери в столовую все равно придется объяснить. Вы в тупике, вам нужно выкрутиться. — Он повернулся ко мне и сухо сказал: — Арчи, поди и позвони из холла в полицию. Скажи, чтобы сейчас же приехали. Я неторопливо поднялся и уже приготовился спрятать блокнот и ручку, но это оказалось преждевременным. На ее лице появились признаки жизни. Она взглянула на меня, затем на Вулфа и протянула к нему обе руки. — Мистер Вулф, — взмолилась она, — пожалуйста! Я не сделала ничего плохого, я вообще ничего не делала! Пожалуйста, только не полиция! — «Ничего плохого», мадам? — Тон Вулфа был сух. — Вы лжете властям, которые расследуют убийство, лжете мне и называете это «ничего плохого»? Арчи, иди! — Нет! — Она вскочила. — Говорю вам, я ничего не сделала! — Вы входили в столовую в те самые минуты, может быть секунды, когда убили Ласцио. Вы убили его? — Нет! Я ничего не сделала! Я не входила в столовую! — Ваши пальцы остались на двери. Что же вы там делали? Она глядела на него во все глаза, а я занес ногу, чтобы идти разыскивать полицейских, о которых и думать забыл. Сцену она решила закончить тем, что села и спокойно сказала Вулфу: — Я должна вам все рассказать, да? — Мне или полиции. — Но если я расскажу вам… вы ведь все равно расскажете полиции? — Возможно. А может, нет. Это зависит от многого. Рано или поздно вам все равно придется сказать правду. — Так я и думала. — Она сложила руки с плотно сжатыми пальцами на своем красном платье. — Понимаете, я боюсь. Полиция не любит китайцев, а я китаянка, но дело даже не в этом. Я боюсь человека, которого я видела в столовой, потому что он наверняка убил мистера Ласцио. — Кто же это был? — тихо спросил Вулф. — Не знаю. Но если он узнает, что я рассказала о нем, что я видела его и рассказала… но ведь я все равно рассказываю. Видите ли, мистер Вулф, я родилась и воспитывалась в Сан-Франциско, но я китаянка, а к нам никогда не относятся как к американцам. Но все же… то, что я сказала мистеру Толмену, правда. Я все время гуляла. Я люблю гулять по ночам. Я сидела на траве между деревьями и слушала козодоя, я пересекла центральную аллею с фонтаном. Затем я вернулась — не со стороны левого крыла, а с другой — и заглянула в окно гостиной. А в столовой ничего не было видно, потому что стеклянные двери были плотно закрыты шторами. Я подумала, что было бы забавно посмотреть, как эти мужчины пробуют соусы, это казалось мне очень глупым, и я вернулась на террасу, чтобы найти щелочку, через которую можно подсмотреть. Но шторы были так плотно задернуты, что щелки я не нашла. Тут я услышала шум, как будто в столовой что-то упало, расслышать что именно мешала музыка, доносившаяся из гостиной. Не знаю, сколько я там простояла, но послышался новый шум. Я подумала, что если кто-то из них сошел с ума и швыряет на пол блюда, то это очень забавно, и решила чуть-чуть приоткрыть дверь и посмотреть. Я знала, что за музыкой никто меня не услышит. И приоткрыла дверь. Я не увидела даже стола, потому что возле ширмы боком ко мне стоял мужчина. Он прижимал палец к губам — ну, как когда мы хотим заставить кого-нибудь молчать. Потом я увидела, на кого он смотрел. Дверь в буфетную была приоткрыта всего на несколько дюймов, и там виднелось лицо одного из негров. Он смотрел на человека возле ширмы. Человек у ширмы начал поворачиваться в мою сторону, я в спешке закрыла дверь, мой палец соскользнул. Чтобы не упасть, я ухватилась за дверь другой рукой и прищемила палец. Я подумала, как глупо выйдет, если меня поймают за подглядыванием, поэтому отбежала за кусты, постояла там немного и направилась к главному входу. А потом вы увидели, как я входила в гостиную. — Кто это был? — строго спросил Вулф. Она покачала головой: — Не знаю. — Нет, миссис Койн, не начинайте сначала. Вы видели его лицо. — Я видела только краешек. Этого, конечно, хватило, чтобы заметить, что это негр. Вулф моргнул, я тоже. — Негр? — уточнил он. — Вы имеете в виду одного из служащих? — Да. В униформе. Как все официанты. — Это был один из официантов этого павильона? — Нет, я уверена, что нет. Он был чернее, чем они, и… Нет, я совершенно уверена. Я никогда не видела его. — Чернее, чем они, и еще что? Что вы собирались сказать? — То, что это не мог быть ни один из здешних официантов, потому что он пришел снаружи и ушел тем же путем. Я сказала, что бежала через кусты. Я простояла там всего несколько секунд, как дверь отворилась, он вышел и обогнул дом. Конечно, из-за кустов мне было плохо видно, но я думаю, что это был именно он. — Вы разглядели его униформу? — Да, немного. Когда он открыл дверь, свет падал на него сзади. А потом стало темно. — Он бежал? — Нет. Шел. Вулф нахмурился: — А тот, что смотрел на него из буфетной, — он был в униформе или в кухонной куртке? — Не знаю. Дверь была приоткрыта совсем немного. И я увидела только его глаза. Его я тоже не смогла бы узнать. — А мистера Ласцио вы видели? — Нет. — Еще кого-нибудь? — Нет. Все, что я видела, я вам рассказала. Полностью. Потом, позже, мистер Серван сказал нам, что мистера Ласцио убили, тогда я сразу поняла, что за шум слышала. Я слышала, как он упал, и видела человека, который убил его. Я поняла это. Но я боялась говорить, когда мне задавали вопросы, и… вообще. — Она подняла свои маленькие руки к груди и снова уронила их. — Конечно, мне было жаль, когда арестовали мистера Берена, я ведь знала, что он не виноват. Я собиралась подождать, пока не окажусь дома, в Сан-Франциско, а потом сказать мужу и, если он посоветует, написать сюда обо всем. — А пока… — пожал плечами Вулф. — Вы кому-нибудь что-нибудь говорили? — Никому. — И не говорите. — Вулф выпрямился. — В сущности, миссис Койн, пока вы действовали в своих эгоистичных интересах, вы, должен признать, действовали мудро. За исключением того, что вы попросили мужа поцеловать вам палец в моем присутствии. Ваша тайна была в безопасности, а значит, вы тоже. Убийца, вероятно, знает, что его видели через дверь, но не знает, кто именно, так как дверь была открыта всего на несколько дюймов. Если бы он узнал, что это вы, даже Сан-Франциско оказался бы недостаточно далеко. В высшей степени полезно не делать ничего, что смогло бы натолкнуть его на эту мысль. Никому ничего не говорите. Если кто-нибудь полюбопытствует, почему вы задержались здесь гораздо дольше других, ответьте ему — или ей, — что ваша расовая принадлежность запрещает вам давать отпечатки пальцев и что мне пришлось терпеливо убеждать вас. Я сделаю все, чтобы полиция больше не допрашивала вас, а то могут возникнуть подозрения. А кстати… — Вы ничего не скажете полиции? — Я не говорил, что не скажу. Вы должны довериться мне. Я хотел спросить, расспрашивал ли вас кто-нибудь, кроме полиции и меня, о вашей ночной прогулке? Кто-нибудь из гостей? — Нет. — Вы уверены? Никаких случайных вопросов? — Нет, не помню… — Брови Лио Койн поползли вверх над раскосыми глазами. — Мой муж, разумеется… Стук в дверь прервал ее. Вулф сделал мне знак открыть. Это был Луи Серван. Я впустил его. Он поклонился мне и извиняющимся тоном сказал Вулфу: — Мне не хотелось беспокоить вас, но обед… Уже пять минут девятого. — А-а! — Вулф поднялся. — Я ждал этого шесть месяцев. Спасибо, миссис Койн. Арчи, проводи миссис Койн. Могу я перекинуться с вами парой слов, мистер Серван? Я постараюсь, чтобы это заняло как можно меньше времени. Глава 8 В этот вечер обед устраивал старейшина «Les Quinze Maîtres». По традиции такой обед давался на второй вечер их съездов раз в пять лет. К этому обеду тщательно готовилось все, вплоть до кухонной утвари. И от этой особой торжественности все чувствовали какую-то неловкость. Разговор за столом перескакивал с пятого на десятое, и, когда Доменико Росси громко сделал какое-то замечание по-французски, засмеялись лишь трое или четверо, да и они внезапно смолкли и только молча переглядывались. К моему удивлению, Констанца Берен вышла к столу. Но не подошла ко мне, как накануне вечером, а села на другом конце стола между Луи Серваном и неизвестным мне забавным типом с буйными усами. Леон Бланк, мой сосед справа, сказал, что это французский посол. Были и другие новые гости, среди них коллеги моего приятеля Оделла, Реймонд Лиггетт из отеля «Черчилль», Клей Эшли, управляющий Канова-Спа, и Альберт Мальфи. Черные глазки последнего бегали по лицам сидящих, и, встречая взгляд кого-нибудь из маэстро, он расплывался в ослепительной улыбке. Леон Бланк сказал, указывая на него вилкой: