— Думаю, да, — кивнула она. — Да, я это знаю. Не потому, что я стремлюсь к этому, но… — Она сделала едва заметный жест. — Это сделало мою жизнь увлекательной, но не слишком спокойной. Это кончится… Не знаю, чем это кончится… Сейчас я беспокоюсь за Марко, так как он уверен, что вы подозреваете его в убийстве моего мужа. Вулф перестал тереть щеку. — Чепуха! — сказал он. — Нет, не чепуха. Он так думает. — Почему? Это вы ему сказали? — Нет. И я отрицаю… Она замолчала на полуслове. Наклонившись вперед, голова чуть набок, губы полуоткрыты, она смотрела на него. Я наблюдал за ней с удовольствием. Уверен, она не лгала, когда говорила, что не пытается быть женщиной особого типа, да ей и не надо было пытаться. В ней было что-то — не только в лице, оно шло через одежду, — что заставляло сразу взять определенный курс. Мой скептицизм не оставлял меня, но было нетрудно представить, что может наступить момент, когда его окажется недостаточно. С тихим вздохом она спросила: — Мистер Вулф, почему вы всегда стараетесь меня уколоть? Что вы имеете против меня? Вчера, когда я рассказывала вам о мышьяке, и сейчас, когда говорю с вами о Марко… — Она откинулась назад. — Марко когда-то говорил мне, что вы не любите женщин. Вулф покачал головой: — Могу только снова сказать: чепуха. Я не беру на себя такую дерзость. Не любить женщин? Они удивительные и удачливые создания. Из соображений удобства я просто пользуюсь иммунитетом, который выработал в себе несколько лет назад под давлением необходимости. Могу признаться лишь в определенной враждебности к вам. Марко Вукчич — мой друг, вы были его женой и бросили его. Вы мне не нравитесь. — Так давно! — Она сжала руки, потом пожала плечами. — Так или иначе, сейчас я здесь в интересах Марко. — Вы хотите сказать, что он послал вас? — Нет. Но я пришла ради него. Известно, что вы взялись снять с Берена обвинение в убийстве моего мужа. Как можно это сделать, если не обвинить Марко? Берен говорит, что Филип, когда он уходил, был в столовой, живой. Марко говорит, что, когда он вошел, Филипа там не было. И потом, сегодня вы спрашивали Марко, приглашал ли он меня танцевать и просил ли включить радио. Существует только одна причина, почему вы задали такой вопрос: вы подозреваете, что он хотел сделать музыку погромче, чтобы в гостиной не услышали шум, когда он… если в столовой что-нибудь произойдет. — Значит, Марко рассказал вам, что я спрашивал про радио. — Да. — Она ослепительно улыбнулась. — Он решил, что я должна знать. Знаете, он простил мне то, что не прощаете вы… Остальное я не слышал из-за стука в дверь. Я вышел в прихожую, закрыв за собой дверь в комнату Вулфа, и отпер наружную дверь. То, что я увидел, привело меня в ужас, хотя я и был предупрежден. Четверо или пятеро были Зеленые Куртки, которые пару часов назад прислуживали за обедом, остальные — повара и их помощники в обычной одежде. Светлый мулат средних лет, у которого не хватало мочки одного уха, был старший официант из «Покахонтас». Я чувствовал к нему симпатию, ведь именно он поставил передо мной на стол тот чудесный коньяк. Я пригласил их войти и отступил в сторону, чтобы меня не затоптали. Затем проводил в свою комнату. — Вам придется подождать здесь, ребята. У мистера Вулфа посетитель. Садитесь куда придется. Можно на кровать, это моя, и похоже, мне не придется сегодня ею воспользоваться. Если ляжете спать, всхрапните за меня хоть пару раз. Я оставил их и пошел посмотреть, как Вулф управляется с женщиной, которая ему не нравится. Ни тот ни другая не удостоили меня и взглядом. — …Я знаю кое-что, кроме того, что сказала вам вчера, — говорила она. — Я знаю, что есть и другие, кроме Берена и Марко. Как вы говорите, кто-то мог войти в столовую с террасы. Ведь над этим вы думаете, да? — Такая возможность есть. Но вернемся немного назад, миссис Ласцио. Я правильно понял? Марко рассказал вам, что я спрашивал его про радио, и он боится, что я подозреваю, будто он включил радио с целью обеспечить себе возможность убить вашего мужа? — Ну… — Она колебалась. — Не совсем так. Марко не выказал страха. Но по тому, как он рассказывал мне об этом, было ясно, что эта мысль у него в голове. И я решила пойти к вам, чтобы выяснить, действительно ли вы подозреваете его. — Вы пришли защитить его? Или удостовериться, что со свойственной мне бестактностью я не отмел сразу же такой вывод из весьма своевременного включения радио? — Ни то ни другое. — Она улыбнулась. — Вам не удастся рассердить меня, мистер Вулф. Что, разве вы делали и другие выводы? И много их? Вулф нетерпеливо покачал головой: — Вы не умеете делать это, мадам. Прекратите. Я имею в виду вашу подчеркнутую беззаботность. Я не прочь поупражняться в остроумии, когда на это есть время, но сейчас уже полночь, а в соседней комнате меня ждут люди. Дайте мне закончить, пожалуйста. Давайте внесем ясность. Я признался в антипатии к вам. Я знал Марко Вукчича до и после того, как он женился на вас. Я видел, как он изменился. Почему я не доволен, что вы вдруг вновь избрали его объектом своих усилий? Потому что позади себя вы оставляете разрушения. Приучать человека к наркотикам неблагородно, но, сделав это, вдруг выкрасть у него весь запас — просто чудовищно. Закон природы таков, что мужчина должен физически и духовно питать женщину, а женщина — мужчину. Вы же ничего и никому не можете дать. Флюиды, идущие от вас — от ваших глаз, губ, вашей нежной кожи, вашей фигуры и движений, — не благотворны, а губительны. Я прощаю вам: вы живая женщина, со всеми вашими инстинктами и аппетитами, вы увидели Марко и захотели его. Вы опутали его вашими испарениями. Вы сделали так, что они стали единственным воздухом, которым он хотел дышать, а потом, повинуясь капризу, лишили его этого воздуха и оставили задыхаться. Она и бровью не повела: — Ведь я говорила вам, что принадлежу к особому типу женщин… — Позвольте. Я еще не закончил. Я ловлю возможность высказать вам все. Я ошибся, назвав это капризом, это был холодный расчет. Вы ушли к Ласцио, человеку вдвое старше вас, потому что это был шаг вверх. Не эмоционально, а материально. Вероятно, вы также обнаружили, что у Марко слишком твердый характер. Одному дьяволу известно, почему вы не шагнули еще выше, ведь Нью-Йорк предоставляет широкие возможности, а Ласцио был, с вашей точки зрения, всего лишь хорошо оплачиваемым поваром. Но, конечно, вы были молоды. Сколько вам сейчас лет? — Она снова улыбнулась, и Вулф пожал плечами. — Я полагаю также, что дело еще и в уме. Вы не можете быть умны. В конечном счете вы лунатик, так как лунатик плохо приспособлен к естественной и здоровой среде жизни нормальных людей. Ведь в естественные побуждения человека входят способность сопереживания, стремление обуздать свой эгоизм и хищнические инстинкты. Вот почему я назвал вас лунатиком. — Он сел прямо и нацелил на нее палец. — А теперь слушайте. У меня нет времени препираться с вами. Я не подозреваю Марко в убийстве вашего мужа, хотя и допускаю, что он, возможно, сделал это. Все мои возможные выводы вытекают из факта включения радио в самую подходящую минуту, и я продолжаю оценивать их, но пока не пришел к окончательному заключению. Что еще вы хотите знать? — Все, что вы сказали… — Ее рука поднялась и снова опустилась на подлокотник кресла. — Все это обо мне вам рассказал Марко? — Марко не упоминал вашего имени в течение пяти лет. Что еще вы хотите знать? Она смутилась. Я видел, как опускается и поднимается ее грудь, но тихих вздохов не послышалось. — Ничего хорошего не выйдет, раз я лунатик. Но, думаю, я должна спросить вас, говорил ли вам Малфи о Зелоте? — Нет. Кто это? — Он сказал мне, — вмешался я. Они оба посмотрели на меня, и я продолжил: — У меня не было времени доложить. Мальфи рассказал мне в гостиной после обеда, что когда-то давно Ласцио что-то там украл у парня по имени Зелота. Зелота поклялся убить его, а около месяца назад появился в Нью-Йорке и пришел к Мальфи просить работу. Мальфи не взял его, но Вукчич устроил Зелоту в «Рустерман», где тот проработал всего неделю, а потом исчез. Мальфи сказал, что говорил об этом с мистером Лиггеттом и миссис Ласцио, а они посоветовали сказать вам. — Спасибо. Что-нибудь еще, мадам? Она выпрямилась и посмотрела на него. Ее веки были опущены так низко, что я не видел выражения глаз, и сомневаюсь, что его видел Вулф. Затем, не говоря ни слова, она выкинула такую штуку! Медленно, точно выдержав паузу, она поднялась со стула, подошла к Вулфу и слегка похлопала его по плечу. Он дернулся и повернул свою толстую шею, чтобы посмотреть на нее. Но она отступила, сохраняя улыбку в уголках губ, и потянулась за плащом. Я поспешил подать его ей, надеясь тоже получить похлопывание, но она не поверила в мою искренность, попрощалась с Вулфом ни тепло, ни сухо, просто сказала: «Спокойной ночи» — и направилась к выходу. Я проводил ее. — Ну и как вы себя чувствуете? — спросил я Вулфа, вернувшись. — Она пометила вас на убой? Или напустила порчу? — Я внимательно осмотрел его плечо. — Или, может быть, так окутывают испарениями? А про этого Зелоту я как раз собирался рассказать вам, когда она прервала нас. Вы обратили внимание: Мальфи говорит, что это она посоветовала ему рассказать вам. Похоже, Мальфи и Лиггетт приходили к ней днем, чтобы утешить ее. Вулф кивнул: — Но, как ты видишь, она безутешна. Приведи сюда этих людей. Глава 10 С моей точки зрения, дело выглядело безнадежным. Я готов был поставить десять против одного, что безграничное самомнение Вулфа будет стоить нам львиной доли ночного сна, а в итоге в актив записать будет нечего. Затея казалась мне идиотской, и я мог бы пойти еще дальше, сказав, что эти действия Вулфа являются опасным неумением приспособиться к естественной и здоровой среде расследования. Вы только представьте себе: Лио Койн смутно видела человека в зеленой куртке, стоявшего возле ширмы, прижав палец к губам, опознать его она не берется, и лицо еще одного служащего, точнее, его глаза — его она опознать тоже не может, — который шел в столовую через дверь буфетной. Все служащие накануне уже сказали шерифу, что ничего не видели и не слышали. Роковой случай. Еще можно было бы на что-то надеяться, если бы они приходили по одному. Но в такой толпе — благодарю покорно, я бы на это не рискнул. Проблема стульев была решена, когда им разрешили сесть на пол. Всего их было четырнадцать. Вулф, прибегнув к своему излюбленному тону — «как мужчина с мужчиной», принес свои извинения. Затем он захотел узнать их имена и убедился, что запомнил все. На это ушло еще десять минут. Мне было любопытно, с чего он начнет, но, оказывается, еще не все приготовления были сделаны: он спросил, чего бы они хотели выпить. Они прошумели, что ничего не хотят, но он сказал, что это чепуха, может, нам придется сидеть всю ночь. Это, похоже, не особенно пришлось им по душе. Дело закончилось тем, что я был послан заказать по телефону пиво, бурбон, имбирный эль, газированную воду, стаканы, лимон, мяту и лед. Все это означало, что Вулф настроен весьма решительно. Когда я присоединился к собранию, он говорил, обращаясь к низенькому толстяку, одетому не в зеленую куртку: — Я рад возможности выразить вам свое восхищение, мистер Кребтри. Мистер Серван сказал мне, что мусс из икры шэда готовили вы. Любой кулинар мог бы гордиться им. Я заметил, что мистер Мондор попросил добавки. В Европе нет такой икры. Толстяк молча кивал. Все они держались скованно. Многие избегали смотреть на Вулфа. Он сел лицом к ним, обвел всех глазами. Наконец, глубоко вдохнув, он начал: — Видите ли, джентльмены, у меня очень мало опыта общения с людьми вашего цвета кожи. Такое заявление может показаться вам бестактным, но это не так. Ясно, что с разными людьми следует говорить по-разному. Широко распространено мнение, что в этой части страны между белыми и черными существуют совершенно определенные отношения. Это, вне всякого сомнения, верно в целом, но, как подсказывает вам собственный опыт, допускает огромное число вариантов. Например, здесь, в Канова-Спа, вы хотите попросить об услуге и обращаетесь к мистеру Эшли, управляющему, или к мистеру Сервану. Мистер Эшли — грубый, раздражительный, очень тщеславный человек, и он буржуа. Мистер Серван вежлив, благороден, чувствителен, и он художник. Ясно, что ваше обращение к мистеру Эшли будет иным, нежели к мистеру Сервану. Но даже еще важнее, чем индивидуальные, особенности расовые и национальные. Вот что я имел в виду, когда говорил, что у меня мало опыта общения с чернокожими людьми. Я подразумеваю чернокожих американцев. Много лет назад я вел некоторые дела с жителями Египта, Аравии и Алжира, но это, конечно, совсем другое. Вы, джентльмены, американцы, гораздо более американцы, чем я, так как я родился не здесь. Для вас же эта страна родная. Это вы и ваши соотечественники — и белые, и черные — позволили мне жить здесь, и, думаю, вы разрешите сказать, что я благодарен вам. Кто-то что-то пробормотал. Вулф продолжал, не обращая на это внимания: — Я попросил мистера Сервана, чтобы вы пришли сюда сегодня, так как мне надо задать вам несколько вопросов. Единственное, что меня интересует, — нужная мне информация. Буду вполне откровенен: если бы я думал, что могу получить ее давлением и угрозами, я бы не колебался ни минуты. Конечно, я ни в коем случае не употребил бы насилие, так как одно из моих романтических убеждений состоит в том, что применять насилие ниже достоинства человека, и то, что мы получаем с помощью насилия, обходится нам дороже, чем оно стоит. Повторяю, если бы я считал, что угрозами или уловками достигну цели, я бы не стал колебаться. Я же, напротив, уверен, что это ни к чему не приведет, и поэтому я в затруднении. Белые американцы говорили мне, что единственный способ добиться чего-либо у черных — это угроза, насилие или обман. Во-первых, я сомневаюсь, что это правда, но даже если и так, то здесь не тот случай. Я не знаю, чем угрожать вам, не могу придумать никакой уловки и принципиально не прибегаю к насилию. — Вулф протянул к ним руки. — Мне нужна информация. Что будем делать? Кто-то хихикнул, остальные посмотрели на него. И высокий, с широкими скулами, прислонившийся к стене, очень темный. И толстяк, которому Вулф сделал комплимент по поводу мусса из икры шэда, имевший вид сержанта на построении. И тот молодой, высокий; и мускулистый, с плоским носом и в зеленой куртке, которого я заприметил в павильоне, потому что он ни разу не раскрыл рта, чтобы ответить на какой-нибудь вопрос. Старший официант с отрезанным ухом сказал тихим шелковым голосом: — Вы нас спросите, и мы вам ответим. Мистер Серван сказал, что мы должны поступить так. Вулф кивнул: — Думаю, это единственный путь, мистер Моултон. И простейший. Но боюсь, мы столкнемся с трудностями. — Да, сэр. А какие трудности? — Вы нас спросите, а мы вам скажем, — вклинился вдруг грубый голос. Вулф посмотрел в ту сторону: — Надеюсь, что так. Позвольте сделать личное наблюдение. Удивительно, что эти слова произнес человек по имени Гиацинт Браун. Никто этого не ожидал. А что касается трудностей… Арчи, принеси напитки. Может быть, кто-нибудь поможет мистеру Гудвину? Это заняло еще минут десять, а может, и больше. Четверо или пятеро по знаку старшего официанта принялись помогать мне. Вулфу дали пива. Я забыл включить в заказ молоко, пришлось сделать себе коктейль с бурбоном. Мускулистый парень с плоским носом взял имбирного пива, все остальные предпочли что покрепче. Рассевшись на полу и потягивая напитки, они обменивались негромкими замечаниями, но, когда Вулф поставил на стол опустевший стакан, в комнате воцарилось гробовое молчание. — Что же касается трудностей, лучше всего пояснить на примере. Вы знаете, конечно, что мы занимаемся убийством мистера Ласцио. Вы сказали шерифу, что ничего не знаете, но мне нужно уточнить некоторые детали, а кроме того, вы, возможно, вспомните что-нибудь, что ускользнуло из вашей памяти, когда вы говорили с шерифом. Я начну с вас, мистер Моултон. Во вторник вечером вы были в кухне? — Да, сэр. Весь вечер. После того как они покончат с соусом, нужно было подать oeufs au cheval (яйца «верхом»). — Я знаю. Оставим это. Вы помогали накрывать на стол для дегустации? — Да, сэр, — старший официант был подчеркнуто вежлив, — мы помогали мистеру Ласцио втроем. Лично я расставлял блюда с соусом на сервировочном столике. Когда все было готово, мистер Ласцио позвал меня, чтобы добавить лед в воду. А потом я все время был в кухне. Все мы были. — В кухне или в буфетной? — В кухне. В буфетной было нечего делать. Одни готовили oeufs au cheval, другие убирали, третьи доедали остатки утки. Мистер Серван разрешил нам. — Конечно. Утка была выше похвал. — Да, сэр. Все эти джентльмены готовят, как никто. Они действительно мастера.