— Нет. Я сказал вам, что видели, и я знаю: действительно видели. — Глаза Вулфа хлестнули по лицам. — Оставьте мысль оспорить мою информацию. Те, кто ничего не знает, все равно ни при чем. Те, кто знает, знают и то, что сведения я получил от очевидца. В противном случае откуда бы я, например, знал, что человек у ширмы прижимал палец к губам? Нет, джентльмены, ситуация проста: я знаю, что по крайней мере один из вас солгал, и он знает, что я это знаю. Неужели нельзя разрешить простую ситуацию простым способом и покончить с ней? Давайте попробуем. Мистер Моултон, это вы выглядывали из двери — из двери, соединяющей столовую и буфетную? Старший официант медленно покачал головой: — Нет, сэр. — Мистер Грант, вы? — Нет, сэр. — Мистер Уиппл, вы? — Нет, сэр. Он опросил всех по порядку и набрал четырнадцать отрицательных ответов из четырнадцати возможных. Исчерпав список, он налил в стакан пиво и насупился на пену. Все молчали, никто не двигался. Наконец, так и не выпив свое пиво, он откинулся на спинку и терпеливо вздохнул. Почти шепотом подвел итог: — Я боялся, что мы пробудем здесь бо́льшую часть ночи. Эти свои опасения я высказал вам. Я также говорил, что не собираюсь прибегать к угрозам. Но ваше единодушное отрицание превратило простую ситуацию в сложную. Это следует вам разъяснить. Во-первых, повторяю, вы упорствуете в отрицании. В таком случае единственное, что я могу сделать, — это обратиться к властям и позволить им допросить человека, который заглянул в столовую с террасы. Они, как и я, убедятся в верности информации и примутся за вас, джентльмены. Они будут убеждены, что один из вас видел человека у ширмы. Я не берусь гадать, что именно они предпримут, но положение создастся такое, что я выйду из игры. — Вулф снова вздохнул и оглядел лица. — Теперь представим, что, кто бы это ни был, он оставит свое запирательство и скажет мне правду. Что же произойдет? Точно так же рано или поздно вам придется столкнуться с местными властями, но совсем при других обстоятельствах. А теперь я обращаюсь к одному из вас, и вы, в отличие от меня, знаете к кому. Не вижу, какой вред это может причинить, если я скажу мистеру Толмену и шерифу, что вы пришли ко мне по моей просьбе и добровольно дали показания. Лицо, от которого я получил эти данные, не будет замешано во всем этом, но вы можете быть уверены, что в случае необходимости я представлю это лицо. Конечно, им не понравится, что при первоначальном допросе вы утаили такие важные факты, но, полагаю, я сумею это уладить. Никто из остальных не будет замешан. А теперь, — Вулф снова внимательно оглядел сидящих, — теперь мы подходим к самой трудной части. Кто бы вы ни были, я понимаю, почему вы молчите, и сочувствую вам. Вы заглянули в дверь, без сомнения, потому, что услышали шум и увидели человека вашего цвета кожи, стоявшего возле ширмы, а меньше чем через сорок минут, узнав, что мистер Ласцио убит, поняли, что это сделал он. По крайней мере, сильно подозревали это. Вы только увидели, что это чернокожий, вы, вероятно, узнали его, потому что он был в униформе Канова-Спа, а следовательно, служащий, и он стоял прямо лицом к вам. Это ставит перед нами новые трудности. Если это близкий вам человек, я думаю, вы будете продолжать отрицать все, что бы я или шериф вам ни говорили. В этом случае ваши коллеги разделят с вами множество неприятностей, и помочь этому нельзя. Но если он не близок вам и вы отказываетесь указать на него только потому, что он ваш сослуживец, или, еще вероятнее, потому, что он вашего цвета кожи, мне бы хотелось сделать ряд замечаний. Во-первых, сослуживец. Это чепуха. Века тому назад было доказано, что убить человека очень легко и, следовательно, люди должны защищать друг друга. Но если я защищаю вас, вы должны помочь защитить меня, нравлюсь я вам или нет. Если вы не выполняете своей роли, вы нарушаете соглашение и становитесь, таким образом, вне закона. Но убийца был, как и вы, чернокожий. Согласен, это делает ситуацию щекотливой. Соглашения человеческого общества касаются не только убийств, но и тысячи других вещей. Совершенно очевидно, что в Америке — не говоря о других странах — белые лишили черных некоторых преимуществ этого соглашения. Можно еще сказать, что это лишение преимуществ распространяется в некоторых случаях даже до убийства — например, в некоторых районах нашей страны белый может убить черного если не совершенно безнаказанно, то по крайней мере с большими шансами избежать положенной законом кары. Это плохо. Это прискорбно, и я не обвиняю чернокожих, что они отрицают правильность этого. Но когда вы сталкиваетесь с фактом, а не с теорией, что вы можете предложить, чтобы изменить это? Я говорю это вам, тому, кто видел человека у ширмы. Если вы покрываете его потому, что он дорог вам или по любой другой личной причине, мне нечего сказать, так как я не люблю бесполезных разговоров, и вам придется выдержать поединок с шерифом. Но если вы покрываете его потому, что он черный, можно сказать многое. Вы этим только упрочиваете ту несправедливость, против которой сами по праву выступаете. Идеальное соглашение между людьми — это такое, в каком различия расы, цвета кожи или религии совершенно не имеют значения. Любой, поддерживающий эти различия, выступает, таким образом, против идеала, а вы, конечно, поддерживаете его. Если в деле об убийстве вы в своих действиях руководствуетесь цветом лица убийцы, не важно, какой он: белый, черный или ярко-розовый… — Вы не правы! Это резкое восклицание вырвалось у мускулистого паренька с плоским носом, студента колледжа. Я вздрогнул, кто-то вскочил, и все поглядели на него. — Я думаю, что смогу доказать свои тезисы, мистер Уиппл, — сказал Вулф. — Если вы позволите мне закончить… — Я не имею в виду ваши тезисы. У вас может быть своя логика. Я говорю о ваших фактах. Об одном из них. Вулф поднял брови: — О каком же? — Цвет лица убийцы. — Студент смотрел ему прямо в глаза. — Он не был черным. Я видел его. Это был белый. Глава 11 И в ту же минуту я получил новый шок. Раздался громкий треск, словно что-то обрушилось на пол. Оказалось, что Бони, усыпленный монологом Вулфа, проснулся от резкого заявления Уиппла, дернулся, потерял равновесие и бухнулся вверх тормашками. Кребтри помогал ему подняться. Словом, общая сумятица. — Вы видели человека у ширмы, мистер Уиппл? — тихо спросил Вулф. — Да. — Когда? — Когда он стоял там. Это я приоткрыл дверь и заглянул внутрь. — Ясно. И вы говорите, что он был белый? — Нет. — Уиппл так и вперил взгляд в Вулфа, даже не оглянулся на шум. — Я не говорил, что он был белый, я сказал, что это белый человек. Когда я увидел его, он был черный, потому что выкрасился в черный цвет. — Почему вы так решили? — Потому что видел его. Вы думаете, я не в состоянии отличить жженую пробку от настоящего цвета кожи? Но это еще не все. Как вы сказали, он прижимал палец к губам, а рука у него была не настоящая. Не нужно быть самому черным, чтобы увидеть это. Он был в длинных черных перчатках. — Почему вы пошли в буфетную и заглянули в дверь? — Я услышал в столовой шум. Гранту понадобился для oeufs au cheval красный перец, банка была пуста, и я пошел к буфету, что стоит в холле, за новой банкой. Так я услышал шум. В кухне царила суета. Они там ничего не слышали. Я влез на приступку и искал перец, а когда нашел, чуть приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, что случилось. — Вы входили в столовую? — Нет. Вулф медленно покачал пальцем: — Позвольте высказать предположение, мистер Уиппл. Правда обычно хороша, ложь порой великолепна, но смесь того и другого всегда отвратительна. — Я говорю только правду. — А раньше не говорили. Почему, если убийца был белый? — Потому, что я зарекался вмешиваться в дела «высшей» расы. Если бы он был черный, я бы сказал. Черным нет нужды позорить свой цвет кожи, это преимущество они оставляют белым. Видите, чего стоит ваша логика! — Но, дорогой сэр, это ничуть не умаляет моей логики, а только показывает, что вы согласны со мной. Когда-нибудь мы это обсудим. Значит, вы скрыли этот факт, считая, что это дело белых и что вы повредите себе, раскрыв его? — Сильно поврежу. Вы северянин… — Я человек или хотя бы стараюсь быть им. Вы изучаете меня как антрополог. Вы хотите стать ученым. Дайте мне обоснованный ответ: почему вы уверены, что это был белый? Уиппл задумался. — Я не уверен, — сказал он через минуту. — Жженая пробка даст такой же эффект и на светло-коричневой коже, и даже на очень темной, и, конечно, любой может надеть темные перчатки. Но я уверен, что жженая пробка или что-то в этом роде было, были и перчатки, и мне непонятно, зачем бы это понадобилось чернокожему. Потому я и решил, что это был белый, хотя, конечно, уверен быть не могу. — Рассуждение кажется убедительным. Что он делал, когда вы увидели его? — Он стоял у ширмы, озираясь по сторонам. Он заметил меня случайно: услышать меня он не мог. Эта дверь открывается бесшумно, да я и приоткрыл ее всего на два-три дюйма, а из гостиной доносился звук радио даже через закрытую дверь. — Он был одет в униформу Канова-Спа? — Да. — А волосы? — На голове была форменная кепка. Затылка его я не видел. — Опишите его: рост, вес… — Средний. Наверное, пять футов восемь-девять дюймов. Я не особенно присматривался. Я сразу увидел, что он выкрасился в черный цвет, а когда он поднес палец к губам, я решил, что кто-то из гостей задумал розыгрыш, а шум, который я слышал, был оттого, что он передвигал ширму. Я закрыл дверь и ушел, он в это время повернулся. — К столу? — Скорее к двери на террасу. Вулф вытянул губы: — Так вы думали, что это гость устраивает розыгрыш. Если бы вы задумались, кто именно, на кого бы вы указали? — Не знаю. — Попытайтесь, мистер Уиппл, мне нужны только общие приметы. Голова вытянутая или круглая? — Вы попросили назвать его. Я не могу этого сделать. Он был выкрашен, кепка надвинута низко. Мне кажется, у него светлые глаза. Лицо не вытянутое и не круглое, обычное. Я видел его всего одну секунду. — А вам не кажется, будто вы видели его раньше? Студент покачал головой: — Мне кажется только одно: во-первых, я не желаю вмешиваться в шутки белых, а во-вторых, не желаю вмешиваться в убийство. Пивная пена в стакане Вулфа осела, Вулф поднял стакан, нахмурился, поднес его ко рту и, сделав пять глотков, поставил на стол пустым. — Хорошо. — Он снова уставился на Уиппла. — Вы должны простить меня, сэр, если я напомню вам, что всю эту историю вытянули из вас помимо вашей воли. Думаю, вы не сгустили красок, но и не разбавили их. Вернувшись в кухню, вы кому-нибудь рассказали об увиденном? — Нет, сэр. — Такое необычное происшествие: чужой в униформе Канова-Спа да еще выкрашенный и в перчатках — вы не сочли это достойным упоминания? — Нет, сэр. — Ты проклятый дурак, Пол! — Это встрял раздраженный Кребтри. — Думаешь, что мы хуже тебя? — Он повернулся к Вулфу. — Мальчишка ужасно тщеславен. У него доброе сердце, но никто этого не видит, зато голова работает туго. Нет, сэр, вернувшись в кухню, он все рассказал нам. Мы все слышали это. А о подробностях спросите Моултона. Старший официант с отрезанным ухом дернулся в его сторону: — Что ты болтаешь, Кребби?