— Марко! — сварливо прервал его Вулф. — Я всегда говорил, что у тебя дурная манера. Когда споришь с собой, держи это при себе. Не делай вид, что убеждаешь меня, и прекрати взывать ко мне. Ты прекрасно знаешь, что интересного в жизни. В ней интересны человеческие существа, среди которых принято благородно и разумно контролировать потребности, которые роднят нас с собаками. Человек не грызет кости и не лает на заднем дворе от заката до рассвета. Он ест хорошо приготовленную пищу, если может ее получить, в разумных количествах и проявляет свой пыл в разумных пределах. Вукчич встал. Нахмурившись, он пробурчал своему старинному другу: — А я, значит, лаю, да? — Да. И сам знаешь это. — Ладно. Мне жаль. Ужасно жаль. — Он повернулся и покинул помещение. Я встал и подошел к окну поправить штору, которая сбилась от бесконечного хлопанья дверьми. В густом кусте прямо передо мною распевала птица. Я понаблюдал за ней. Затем вернулся и поместился напротив Вулфа. Глаза его были закрыты, и я с интересом смотрел, как его тушу колыхали глубокие вдохи. — Во всяком случае, — зевнув, сказал я, — благодарение Богу, все наконец ушли. Уже около десяти, и вам бы неплохо вздремнуть, не говоря уже обо мне. Он открыл глаза: — Арчи, я привязан к Марко Вукчичу. Я ловил с ним стрекоз в горах. Ты понимаешь, что этот дурак дает возможность той дуре еще раз сделать его дураком? Я снова зевнул: — Прислушайтесь к своим словам. Если бы такую фразу произнес я, вы выгнали бы меня из комнаты. Вы в неважной форме. Говорю вам, нам обоим надо поспать. Разве не этого вы хотели, когда сказали Толмену, что выходите из игры? — Конечно. Мистер Берен оправдан. Нам больше нечего делать. Мы уедем сегодня же. — О’кей. Теперь, ради бога, давайте ляжем спать. Вулф закрыл глаза и снова вздохнул. Кажется, он намеревался еще немного поволноваться о Вукчиче. Тут я ему ничем не мог помочь. Я встал и пошел к двери, собираясь не только вывесить табличку «Не беспокоить», но и дать соответствующие инструкции Зеленым Курткам в холле. Я уже взялся за ручку двери, как его голос остановил меня: — Арчи, ты спал дольше, чем я. Я хочу сказать, мы не вынимали мою речь с тех пор, как приехали. Мне надо ее повторить не меньше двух раз. Ты не знаешь, в каком она чемодане? Достань ее, пожалуйста. Если бы мы были в Нью-Йорке, я бы тут же оставил службу. Глава 13 В десять часов я, отчаянно зевая, сидел на стуле у окна и держал в руках отпечатанную на машинке речь, мое собственное произведение. Мы добрались уже до девятой страницы. Вулф, опираясь на четыре подушки, сидел передо мной на постели, открывая взору приблизительно пол-акра желтой шелковой пижамы. На ночном столике возле кровати красовались две бутылки из-под пива и пустой стакан. Он нахмурился на мои носки и продолжал: — «…Но неописуемый аромат нежнейшей ветчины из Джорджии, которая качеством, по моему мнению, значительно превосходит европейскую, достигается не за счет способов копчения. Правильное вскармливание и внимательный уход, конечно, очень важны, но эти качества можно встретить в Ченстохове и в Вестфалии даже чаще, чем в Джорджии. У поляков и вестфальцев есть хорошие свиньи, умение и знания, но кое-чего у них нет, а именно земляных орехов». — Он остановился, чтобы прочистить нос. Я переменил позу. — «Из свиньи, — продолжал он, — пищу которой на пятьдесят-семьдесят процентов составляют земляные орехи, получается ветчина невероятно тонкого вкуса и отменной сочности, которая, если ее правильно приготовить и хранить, оставит позади любую в мире. Я привел этот пример, чтобы показать один из путей, которым американцы вносят свою лепту в мировую кулинарию, и как еще одно доказательство того, что вклад американцев в почетный список изысканных блюд основан на таких продуктах, которые просто растут здесь и не нуждаются в обработке. Краснокожие индейцы ели индеек и картофель еще до прихода белых, но вскормленных земляными орехами свиней они не ели. Эта незабываемая ветчина не подарок природы, это плод творческой фантазии, упорства экспериментаторов и проницательности знатоков. Похожие результаты достигаются при включении в рацион цыплят голубики, которую начинают давать…» — Минутку. Не цыплят, а домашней птицы. — Цыплята и есть домашняя птица. — Вы просили останавливать вас… — Но не спорить со мной. — Спор затеяли вы, а не я. Он помахал рукой: — Продолжим. «…Которую начинают давать на первой неделе. Аромат четырехмесячного петушка, который с детства в большом количестве ел голубику, когда он приготовлен с грибами, эстрагоном и белым вином. Или возьмите другое американское блюдо — кукурузный пудинг с цыплятами, луком, петрушкой и яйцом, блюдо просто изысканное, оно уникально. Это, без сомнения, высокая кухня. Этот пример даже лучше, чем со свиньями, вскормленными земляными орехами, поскольку в Европе нет таких орехов. Но там есть цыплята». Цыплята, Арчи? — Домашняя птица. — Не важно. «Но там есть цыплята и голубика, но никому в течение веков не пришло в голову объединить их и порадовать нас результатами. Другой пример изобретательности…» — Эй, подождите! Вы пропустили целый абзац: «Вы можете возразить…» — Ах да! Не мог бы ты посидеть спокойно? У тебя все время скрипит стул… «Вы можете возразить, что все это не относится к собственно кулинарии, но при ближайшем рассмотрении вы, полагаю, согласитесь, что тут прямая связь…» Я встал. Мои руки и ноги онемели, и я просто не мог сидеть спокойно. Не спуская глаз с машинописного текста, я подошел к столу и с наслаждением осушил стакан воды. Вулф монотонно гудел. Я решил больше не садиться и встал посередине комнаты, напрягая и расслабляя мышцы ног, чтобы разогнать кровь. Трудно сказать, что насторожило меня. Я не мог ничего увидеть, потому что смотрел в текст, а до открытого окна было не менее десяти футов. Вряд ли я что-нибудь услышал. Однако нечто заставило меня резко повернуть голову. Но даже тогда я увидел лишь движение в кустах за окном. И уже совсем непонятно, какая сила заставила меня швырнуть листки текста прямо в окно. В ту же минуту показался ствол ружья, я увидел дым, почувствовал запах пороха и услышал голос Вулфа: — Посмотри, Арчи. Я посмотрел и обнаружил, что по его щеке течет струйка крови. Секунду я не мог двинуться с места. Мне хотелось выпрыгнуть в окно, поймать сукина сына и по-свойски проучить его. Вулф не был мертв, он сидел в той же позе. Но крови было много. Я подскочил к кровати. Он разжал губы, чтобы спросить: — Где рана? Череп? Мозг? — Черт, нет! — Я был занят осмотром, и от наступившего облегчения у меня сел голос. — Откуда бы взяться мозгу? Уберите руки и сидите смирно. Подождите, я сейчас принесу полотенце. — Я слетал в ванную и, обмотав одним полотенцем его шею, другим стал промокать кровь. — Челюсть, кажется, не затронута, пуля попала в мякоть. Чувствуете слабость? — Нет. Принеси мое зеркало для бритья. — Подождите, пока я… — Принеси зеркало! — О господи! Держите полотенце. — Я снова метнулся в ванную, вручил ему зеркало и направился к телефону. Девичий голос ласково пожелал мне доброго утра. — Да, доброе утро. Разве это не телефон доктора?.. Нет, погодите, я не хочу говорить с ним, пошлите его сейчас же сюда, в человека стреляли, номер шестьдесят в павильоне «Апшур»… Я сказал: стреляли, пришлите доктора, Оделла и полицейского, если он есть поблизости, и еще бутылку бренди. Поняли? Всего хорошего, вы — чудо! Я вернулся к Вулфу. Всякий раз, когда мне хочется посмеяться, я вспоминаю, как он выглядел в ту минуту. Одной рукой он придерживал на шее полотенце, в другой у него было зеркало, в которое он смотрел с непередаваемым отвращением. Я заметил, что губы его плотно сжаты, чтобы кровь не попала в рот. Я взял носовой платок и снова начал промокать. Он чуть дернул плечом. — Кровь затекла за воротник. — Он подвигал нижней челюстью. — Когда я делаю так, то ничего не чувствую. — Он положил зеркало на кровать. — Ты не можешь остановить это проклятое кровотечение? Послушай, не нажимай так сильно. Что это там, на полу? — Ваша речь. Думаю, в ней дырка от пули, а так с ней все в порядке. Вам нужно лечь. Не спорьте, черт побери! Подождите, я уберу эти подушки. Я заставил его принять горизонтальное положение, подложил ему под голову пару небольших подушек, затем намочил полотенце и положил ему на голову. Он закрыл глаза. Я успел сменить полотенце два раза, прежде чем раздался громкий стук. Явился толстенький лысый доктор в очках и с чемоданчиком и сестра. Не успел я проводить их к больному, как еще кто-то появился из холла. Это был Клей Эшли, управляющий Канова-Спа. Он напустился на меня: — Кто-это-сделал-когда-это-случилось-где-он-кто-это? Я попросил его заткнуться и вернулся к врачу и сестре. Лысый док был совсем не шляпа. Сестра поставила чемоданчик на стул, а док склонился над Вулфом, не задавая мне никаких вопросов. Вулф попробовал повернуться, но доктор приказал ему лежать смирно. — Черт побери, должен же я видеть ваше лицо! — запротестовал Вулф. — Зачем? Чтобы убедиться, что я врач? Все в порядке. Лежите спокойно. — Что это за чертовщина? — послышался голос Клея Эшли где-то возле моего локтя. — Вы говорите, в него стреляли? Что произошло? — Тихо там, пока я не разберусь, что с ним! — даже не обернувшись, властно сказал док. В дверь снова настойчиво постучали. Я пошел открывать, и Эшли последовал за мной. Это был мой приятель Оделл с парочкой полицейских. За ними маячила Зеленая Куртка из главного холла. — Убирайся отсюда и держи рот на замке! — велел Эшли Зеленой Куртке. — Я только хотел сказать вам, сэр, что слышал выстрел, и двое гостей послали узнать… — Скажи им, что ты ничего не знаешь. Скажи, что это был случайный выстрел. Понятно? — Да, сэр. Я проводил всю четверку в свою комнату. Игнорируя Эшли, так как Вулф считал, что он буржуа, я обратился к полицейским: — Ниро Вулф сидел в кровати и повторял речь, которую должен произнести сегодня вечером. Я стоял в четырех ярдах от открытого окна и смотрел в текст, чтобы поправлять его. Что-то за окном привлекло мое внимание: не знаю, движение или звук. Я взглянул за окно, и единственное, что я сумел отчетливо разглядеть, было легкое движение ветки. Я швырнул по направлению к окну рукопись и в ту же минуту увидел ствол ружья. Вулф окликнул меня, с его щеки капала кровь, и я подошел, чтобы осмотреть его. Потом я позвонил и вытирал кровь, пока не пришел врач, а это было за минуту до вас. Один из полицейских вытащил блокнот: — Ваше имя?