— Меня могли и не выпустить. Я знаю. Я мог бы получить вот это. — Он ребром ладони показал, как ему оттяпали бы голову. — Я, конечно, был бы в тюрьме и голодал бы. Мы, каталонцы, умеем принять смерть, когда она приходит, но, великий Боже, человек, который способен глотать эту пищу — не человек и даже не животное! Я знаю, чем обязан вам, я буду благословлять вас за каждый кусок, который мне доведется положить в рот. Я обсуждал это с Серваном. Я сказал ему, в каком долгу перед вами, но я не хочу ни перед кем быть в долгу. Я сказал Сервану, что должен отплатить вам… Он наш хозяин, и он деликатный человек. Он сказал, что вы не возьмете денег. Он сказал, что вам предлагали, а вы отказались. Я понимаю и уважаю ваши чувства, раз вы здесь почетный гость… Новый стук в дверь вынудил меня оставить Вулфа расхлебывать кашу, которую он заварил. Я знал, что в один прекрасный день он доиграется, и, пока я шел к двери, с моего лица не сходила усмешка, допускаю, что весьма злорадная. Я представлял, как он там чувствует себя в роли жемчужины благородства. Пришел Вукчич. Он сослужил хорошую службу, ворвавшись в разговор и сразу уведя его в сторону от таких вульгарных вещей, как деньги или возмещение услуг. Вукчич был в странном настроении: смущен, мрачен, явно нервничал и говорил на отвлеченные темы. Через несколько минут Берен с дочерью ушли. Тогда он встал перед Вулфом, скрестил руки на груди и заявил, что, несмотря на утреннюю резкость Вулфа, счел своим долгом прийти и высказать свое сочувствие. — В меня стреляли шесть часов назад, — отрезал Вулф. — Я мог уже умереть. — Да брось, Ниро. Конечно нет. Они сказали, что затронута только щека, да я и сам вижу. — Я потерял целую кварту крови. Арчи? Ты сказал, что кварту? Я ничего такого не говорил, но я всегда лоялен. — Да, сэр. По меньшей мере. Скорее даже две. Я, конечно, не измерял, но она текла, как река, как Ниагарский водопад, как… — Достаточно. Спасибо. Вукчич все еще хмурился. Его грива падала ему на глаза, но он так и не поднял руки, чтобы поправить волосы. — Мне жаль, — прорычал он. — Если бы он убил тебя… — (Пауза.) — Послушай, Ниро. Кто это был? — Не знаю. Пока не знаю. — А ты выясняешь? — Да. — Это был убийца Ласцио? — Да. К черту все это! Когда я говорю, то люблю двигать головой, но не могу. — Вулф бережно приложил кончики пальцев к своей повязке, пощупал ее и дал руке упасть. — Я кое-что скажу тебе, Марко. Та чепуха, что произошла между нами, мы не сможем забыть ее, и это бесполезно обсуждать. Я могу сказать только, что она скоро рассеется. — Черта с два! Каким образом? — Естественным. Самой судьбой и мною в качестве ее агента. Во всяком случае, я надеюсь. А сейчас нам нечего сказать друг другу. Ты как наркоман… Нет, я не то хотел сказать. Ты видишь, мы не можем разговаривать. Au revoir[8], Марко. — О господи, я и не отрицаю, что похож на наркомана! — Знаю. Ты понимаешь, на что идешь, но идешь. Спасибо, что зашел. Вукчич наконец расцепил руки. Он медленно провел по волосам три раза, затем, не говоря ни слова, повернулся и вышел. Вулф долго сидел с закрытыми глазами. Потом глубоко вдохнул и попросил меня взять его рукопись для последней репетиции. Теперь нас прерывали только телефонные звонки. Звонили Толмен, Клей Эшли и Луи Серван. Следующий посетитель появился только в шесть. Я открыл дверь и, обнаружив, что это Реймонд Лиггетт, тут же изобразил радушную улыбку. Здесь пахло гонораром, а среди прочих моих огорчений мне больно было видеть, как Вулф напрягает мозги, тратит деньги на междугородные переговоры и выпивку для четырнадцати человек, не спит две ночи, получает рану, рискует жизнью и все это никак не фиксируется его банковским счетом. Другой причиной была забота о месте для моего приятеля Оделла. Не то чтобы я считал себя обязанным, просто, занимаясь детективной работой в Нью-Йорке, никогда не знаешь, где пригодится дружеская физиономия. Иметь своим протеже внутреннего детектива «Черчилля» может со временем оказаться полезным. Так или иначе, пахло деньгами. Первое, что сказал Лиггетт после того, как уселся и произнес положенные слова по поводу порчи физиономии Вулфа, что цель его визита — узнать, не изменил ли Вулф свое мнение о возможности уговорить Берена занять место шеф-повара в отеле «Черчилль». — Мне странно, что вы все еще хотите этого, — пробормотал Вулф. — Человек, которого обвиняли в убийстве. А как же общественное мнение? Лиггетт жестом отмел это: — А почему бы и нет? Люди едят не общественное мнение, а пищу. И вы сами знаете, какой у Берена престиж. Честно говоря, его престиж интересует меня даже больше, чем его стряпня. У меня прекрасный кухонный штат. — Значит, люди едят престиж. — Вулф нежно погладил свой живот. — Вряд ли мне стоит беспокоиться. Лиггетт тонко усмехнулся. В его серых глазах сквозило почти такое же раздражение, как в среду утром, а может, и большее. Он пожал плечами: — Да, но им так нравится. Я помню, что вчера утром вы отказались сделать это, но вы не собирались и расследовать убийство Ласцио. А теперь, как я понимаю, вы переменили планы. Эшли говорит, вы предприняли что-то исключительное, но я так и не понял, что именно. — Благодарю вас. — Вулф наклонил голову на одну восьмую дюйма. — Это Эшли говорит. Кроме того, вы что-то нашли, не важно что, но это помогло освободить Берена. Берен это знает, и вы, следовательно, имеете прекрасную возможность передать ему мое приглашение или даже попросить его. Я объяснял вам вчера, что мне необходимо заполучить его. Я могу прибавить, конфиденциально… — Я не хочу быть вашим конфидентом, мистер Лиггетт. Лиггетт нетерпеливо прервал это: — Это не великий секрет. За Береном вот уже два года охотится наш конкурент, Брэнтинг из «Александера». Я знаю, что у Берена назначена с ним встреча завтра в Нью-Йорке. Это главная причина, почему я примчался сюда. Мне нужно договориться с ним раньше, чем он увидится с Брэнтингом. — А вскоре после вашего приезда его забрали в тюрьму. Такая неудача! Но теперь его выпустили, и он сейчас, скорее всего, в «Покахонтас». Почему, черт возьми, вы не пойдете и не поговорите с ним сами?! — Я уже объяснил вам вчера. Я не уверен, что уговорю его. — Лиггетт подался вперед. — Слушайте, сейчас идеальная ситуация. Вы вытащили его из тюрьмы, он очень импульсивен, он чувствует благодарность. Вы сможете уговорить его за один раз. Беда в том, что я не знаю, сколько Брэнтинг предложил ему или собирается предложить. Но я все равно дам больше. Вчера я сказал, что готов платить ему сорок тысяч, не пожалею и шестидесяти. Но время поджимает, и я предлагаю семьдесят. Для начала предложите ему пятьдесят… — Я еще не дал согласия что-либо ему предлагать. — Но я же говорю вам. Вы предложите ему пятьдесят тысяч долларов в год. Это намного больше, чем он получает в Сан-Ремо, хотя там он, возможно, участвует в прибыли. В любом случае Нью-Йорк — это кое-что. А если вы уговорите его, я заплачу вам десять тысяч долларов. Вулф поднял брови: — Вы его хотите, так? — Я готов нанять его. Мои директора обсудили этот вопрос, и я должен заполучить его. Я, конечно, не владелец «Черчилля», хотя у меня много акций. Вы можете все устроить еще до обеда. Я хотел повидать вас раньше, когда Берена только что привезли, но из-за несчастного случая… — Никакого несчастного случая. Случай тут ни при чем. — Вулф пощупал повязку. — Вот это при чем. — Правда. Разумеется. Так вы поговорите с Береном сейчас? — Нет. — Вечером? — Нет. Лиггетт вскочил: — Вы что, рехнулись? Вам предлагают десять тысяч, — он стукнул пальцем о палец, — только за это! Почему — нет? — Нанимать шеф-поваров не входит в мои обязанности. Я детектив. Я привязан к своей профессии. — Я и не прошу вас менять профессию. Все, что требуется, — это один дружеский разговор. Вы можете сказать ему, что он будет полным хозяином, никто из администрации не станет вмешиваться, он ни перед кем не должен отчитываться. Вулф поднял палец: — Мистер Лиггетт, прошу вас. Это пустая трата времени. Я не стану разговаривать с мистером Береном по поводу отеля «Черчилль». Молчание. Я с трудом сдержал зевоту. Странно, что Лиггетт не забился в истерике — его поведение допускало такую возможность. Но он сидел тихо, ни один мускул не дрогнул на его лице, и смотрел на Вулфа. Вулф, такой же неподвижный, тоже смотрел на него из-под полуприкрытых век. Молчание продолжалось с минуту. Затем Лиггетт тихо произнес: — Я дам вам за Берена двадцать тысяч. — Это меня не интересует. — Я… я дойду до тридцати. Я дам их вам наличными завтра утром. Вулф немного помолчал, не сводя с него глаз: — Нет. Это вам невыгодно. Мистер Берен, конечно, мастер, но он не единственный на свете. Оглянитесь вокруг. Ваши претензии — просто ребячество. Вам дали плохой совет обратиться ко мне. Вы, вероятно, обладаете каким-то здравым смыслом, и, если бы вы руководствовались только своими интересами и полагались только на свой ум, вы бы никогда не пошли на это. Я знаю, что вас прислали сюда, мистер Лиггетт. Это было ошибкой, и это должен был бы знать тот, кто вас сюда прислал. Вы можете пойти и рассказать о своей неудаче, но если вам снова понадобится совет, советуйтесь лучше с самим собой. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Я делаю вам прямое предложение. Вулф пожал плечами: — Если я говорю бессвязно, то со мной нельзя иметь дело. Стало быть, доложите о неудаче самому себе. — Я никому ничего не собираюсь докладывать. — Тон Лиггетта стал резким. — Я пришел к вам, потому что мне это казалось практичным. Чтобы избежать неприятностей. Я могу сделать то, что хочу, без вашей помощи. — Тогда сделайте. — Но я хочу избежать неприятностей. Я заплачу вам пятьдесят тысяч. Вулф медленно, с трудом покачал головой: — Вам придется доложить о неудаче, мистер Лиггетт. Если правда, что, как сказал один циник, любой человек имеет свою цену, мою вам не осилить. Зазвонил телефон. Когда человек закипает, я всегда предпочитаю держать его в поле зрения, поэтому я обогнул стул Лиггетта, чтобы не очутиться к нему спиной. Голубоглазая красотка сообщила, что вызывает Нью-Йорк. Услышав хриплый голос Кремера, я передал трубку Вулфу: — Вас мистер Пурди, сэр.