С горестным мычанием он сделал усилие, чтобы подняться с кресла. — Это конфиденциальный разговор, мистер Лиггетт, — сказал он, глядя на нашего посетителя. — Так как наше дело закончено… вы не возражаете?.. Лиггетт все понял. Не сказав ни слова, без тени колебания он встал и удалился. Когда дверь за ним закрылась, я повернул в замке ключ. Вулф говорил с Кремером больше десяти минут. Я сидел и слушал, но так и не смог понять всего. Однако мне стало ясно, что он уже давно водит меня за нос и с этим пора кончать. В список необходимого реквизита нужно включить осветительные лампы. Едва Вулф повесил трубку и опустился в кресло, как раздался новый звонок. На сей раз красотка сказала мне, что звонят из Чарлстона. Сквозь треск и щелчки я услышал голос, знакомый, как мотив модной песенки. — Привет! Мистер Вулф? — Нет, малыш, это председатель Верховного суда. — О, Арчи! Как вы там? — Чудесно! Отлично отдыхаем! Подожди, даю мистера Вулфа. — Я передал ему трубку. — Сол Пензер из Чарлстона. Новый десятиминутный разговор прибавил кое-что к моему представлению о разработанном Вулфом плане. Надо сказать, что кое-какие детали показались мне невероятными. Закончив разговор, Вулф поместился в кресло, осторожно откинул голову и скрестил пальцы на животе. — Который час? — осведомился он. Я взглянул на часы: — Без четверти семь. Он хмыкнул: — Чуть больше часа до обеда. Напомни мне, чтобы я сунул речь в карман, когда пойдем туда. Ты можешь запомнить кое-что, не записывая? — Конечно. Сколько угодно. — Все это важно. Во-первых, я должен поговорить с Толменом. Надеюсь, он будет в отеле, как условились. Затем надо дозвониться до мистера Сервана, боюсь, это будет нелегко. Кажется, приглашать гостей, когда собираешься уезжать, не полагается. Но мы нарушим традицию. Пока я буду звонить, ты приготовишь все, что нужно, упакуешь чемоданы и организуешь их доставку к поезду. Ближе к полуночи нам будет некогда. Надо еще оплатить счет. Ты, кажется, говорил, что захватил пистолет? Хорошо. Надеюсь, он не понадобится, но держи его при себе. И еще, черт подери, пошли за парикмахером! Я не могу сам побриться. Потом приведешь мистера Толмена и займешься багажом. Я все объясню, пока будем одеваться. Глава 16 Итак, традиция была нарушена, и, пока Луи Серван не появился на пороге большой гостиной, чтобы пригласить нас в столовую, мне пришлось выслушать на этот счет несколько нелестных высказываний. Однако по большей части ворчанье, пока они маленькими группками потягивали херес или вермут, относилось к другому предмету: было объявлено, что никто не имеет права покидать юрисдикцию Западной Виргинии до особого разрешения властей. Доменико Росси изощрялся в красноречии на этот счет достаточно громко, чтобы слышал Барри Толмен. Последний был явно взволнован, но обворожителен. Рэмси Кит положился на судьбу, а Жером Берен каждую минуту восклицал: «Великий Боже!» Все это выглядело чудовищно, но они оказались не столь глупы, чтобы лишиться аппетита. Подрастерявший свою самоуверенность Альберт Мальфи ухаживал за мамашей Мондор с таким рвением, что, казалось, он думал, это будет важным шагом к успеху на следующих выборах. Реймонд Лиггетт о чем-то тихо беседовал с Марко Вукчичем на диване. Барри Толмен попытался взять быка за рога. Когда появилась Констанца Берен, он с деловым видом заговорил с ней. Но она так явно не желала замечать его, что мне показалось, будто его и в самом деле не было в гостиной. Уже пора было переходить в столовую, когда вошла Дина Ласцио. Шум тотчас смолк. Ее отец, Росси, поспешил к ней, следом Вукчич, а за ним и все остальные подошли выказать вдове свое уважение. Она походила на безутешную вдову не больше, чем я на буддийского монаха в нирване, но нельзя же требовать, чтобы женщина, отправляясь с мужем в небольшую поездку, брала с собой на всякий случай траурное платье. Я не слишком упрекал ее и за появление на этом празднике жизни, поскольку знал, что Ниро Вулф специально просил Сервана уговорить ее прийти. За столом я снова оказался рядом с Констанцей. Это было сносно. Вулф сидел справа от Сервана. Вукчич оказался через стол от Дины Ласцио, а Лиггетт и Мальфи — рядышком, напротив меня. Берен сидел напротив Вулфа, слева от Сервана, а это весьма почетно для типа, которого только что выпустили из тюрьмы. Рядом с ним восседал Клей Эшли и безуспешно старался казаться приветливым. Остальные разместились кто где с редкими вкраплениями женщин. На тарелочке перед каждым прибором лежало каллиграфически выведенное меню: «LES QUINZE MAÎTRES» Канова-Спа, Западная Виргиния Четверг, 8 апреля 1937 г. ОБЕД ПО-АМЕРИКАНСКИ Устрицы, запеченные в раковинах Черепаховый суп по-мэрилендски    «Битое» печенье Жареная молодая индейка Рисовые крокеты с айвовым желе Лимская фасоль в сливках    Булочки «Салли Ланн» Авокадо «Тодхантер» Ананасовый шербет    Бисквит Висконсинский сыр    Черный кофе Официанты под командованием Моултона приносили и расставляли блюда. Луи Серван с молчаливым достоинством обозревал происходящее. Уже при первой перемене поднялось волнение, ибо устрицы оказались такими свежими и жирными и так пахли, что казалось, их кормили арахисом и голубикой из рук. Поедание устриц сопровождалось целым ритуалом. Официанты, поставив перед каждым по огромной миске с дюжиной устриц, выстроились вдоль ширмы, той самой, за которой сорок восемь часов назад обнаружили тело Филипа Ласцио. Дверь буфетной отворилась, пропустив чернокожего повара в накрахмаленном белом колпаке и фартуке. Он сделал несколько шагов вперед и так смутился, что, казалось, готов был ринуться назад, но Луи Серван встал, показал на него, потом на стол и объявил: — Разрешите представить вам мистера Гиацинта Брауна, шеф-повара Канова-Спа по рыбным блюдам. Устрицы, которые мы собираемся есть, приготовлены им. Вам решать, достойны ли они чести быть поданными «Les Quinze Maîtres». Мистер Браун просил меня сказать вам, что он благодарит за оказанное ему доверие. Так, Браун? — Да, сэр. Раздался взрыв аплодисментов. Браун смутился еще сильнее, поклонился и вышел. Кулинары отсалютовали вилками. Слышался одобрительный шепот. — Превосходно, — проговорил Пьер Мондор со спокойным достоинством. — Запекали в горячей духовке? Серван кивнул, вилки опустились, все принялись за дело. Когда подали черепаховый суп, церемония повторилась. На сей раз приветствия достались Кребтри. Отведав суп, все ощутили прилив восторга и потребовали, чтобы Кребтри вернулся. Многие встали из-за стола, чтобы пожать ему руку. Он совсем не смущался и был явно польщен. Еще двоих представляли, когда подали индейку. Один был Грант, седой, с морщинистым лицом, а другого, высокого, я не знал, так как на нашей вечеринке в среду его не было. Никогда я не пробовал лучшей индейки, но предыдущие блюда были столь обильны, что меня хватило лишь на одну порцию. Эти же ребята — пятнадцать маэстро — ели, как женщина укладывает чемодан: не важно, сколько в него влезает, лишь бы все впихнуть. Не говоря уже о кларете, которым они проталкивали еду. За столом становилось все веселее, и старик Серван расточал счастливые улыбки. Без всякого сомнения, это был первоклассный обед. Я медленно потягивал вино. Голова чуть-чуть кружилась, и, если бы сейчас понадобилось снова спасать жизнь Вулфа, я не смог бы похвастаться быстрой реакцией. Никакой натянутости не чувствовалось, всем было легко, в столовой витали приятные запахи кофе и бренди. Наконец в начале одиннадцатого Вулф поднялся, чтобы произнести речь. Однако, честно говоря, больше похож он был на истца, который дает в суде показания о причиненных ему повреждениях. Но такие мелочи его не волновали. Мы все развернули стулья, чтобы оказаться лицом к нему, уселись поудобнее и погрузились в молчание. Негромко, как на лекции, он начал: — Мистер Серван, леди, досточтимые кулинары и уважаемые гости. Я ощущаю себя в несколько глупом положении. Вследствие различных причин вам, во всяком случае некоторым из вас, могло показаться забавным мое намерение говорить о вкладе, который внесла Америка в высокую кухню. Я считал, что мне придется призвать на помощь всю убедительность, чтобы доказать вам, что этот вклад существует и достоин обсуждения. Но когда я принимал приглашение, которое очень польстило мне, выступить с этой речью, я и представить себе не мог, насколько ненужными окажутся все эти ухищрения в тот момент, когда мне доведется произносить речь. Говорить о еде очень приятно, но бесконечно приятнее есть ее, и мы ее ели. Один человек как-то уверял меня, что тончайшее наслаждение — закрыть глаза и представлять себе прекрасных женщин. Я обратил его внимание на то, что еще лучше открыть глаза и смотреть на них. «Нет», — возразил он мне, потому что представляемые им женщины были куда красивее тех, что когда-либо попадались ему на глаза. Я могу сколько угодно рассказывать вам о превосходнейших блюдах американской кухни, но это не пересилит впечатления от устриц, черепахового супа и индейки, которые недавно были там, — он широким жестом обвел стол, — а теперь здесь. — И он деликатно указал их нынешнее местонахождение. Все зааплодировали. «Bien dit!»[9] — закричал Мондор. Серван сиял. Это было вступление. Вулф перешел собственно к речи. Первые десять минут я ощущал беспокойство. Ничто на свете не доставит мне такого удовольствия, как вид Ниро Вулфа, севшего в лужу, но только не в присутствии посторонних. Когда настанет этот счастливый миг (до сих пор мне не везло), это должно быть представление персонально для Арчи Гудвина, и ни для кого больше. Вот я и опасался, как бы из-за тягот путешествия и бессонницы он не позабыл речь. Но уже через десять минут стало ясно, что беспокоиться не о чем. Волны несли его. Я глотнул коньяку и расслабился. Когда он добрался до середины, появилась новая причина для беспокойства. Я взглянул на часы: было уже поздно. До Чарлстона всего шестьдесят миль. Толмен говорил, что дорога хорошая и их можно проделать за полтора часа. Но, зная, какая сложная нам еще предстоит программа, я стал всерьез опасаться, что домой мы сегодня не уедем. Кроме того, если что-то случилось с Солом, весь наш план летит к черту. Так что я снова испытал большое облегчение, когда служащий из холла тихо вошел в столовую и подал мне условный знак. Я выбрался из-за стола, стараясь двигаться как можно тише, и на цыпочках вышел. В маленькой гостиной я обнаружил невысокого носатого парня, который явно нуждался в бритье. Его неизменная поношенная коричневая шляпа лежала у него на коленях. Он встал и протянул мне руку, которую я с удовольствием пожал: — Привет, дорогуша. Вот уж не думал, что ты когда-нибудь покажешься мне таким симпатичным. Повернись, каков ты сзади? — Как мистер Вулф? — осведомился Сол. — Ничего. Произносит речь, которую мы с ним разучили. — Ты уверен, что с ним все в порядке? — А почему бы и нет? А, ты про это. — Я махнул рукой. — Это ерунда. Он считает себя героем. Молю Бога, чтобы в следующий раз подстрелили меня, тогда он перестанет похваляться. Раздобыл что-нибудь? — Все, что требовалось, — кивнул Сол. — Тебе надо что-нибудь ему сказать, прежде чем он начнет игру? — Да нет, не думаю. Я достал все, что он просил. Заставил попрыгать всю чарлстонскую полицию. — Могу себе представить. Это мой друг Толмен все устроил. А еще я завел приятеля по фамилии Оделл. Он швыряет камни в людей — напомни мне когда-нибудь, чтобы я рассказал тебе. Тут веселое местечко. Теперь подожди здесь, пока тебя не позовут, а мне лучше вернуться. Ты ел что-нибудь? Он ответил, что его желудок сам следит за этим, и я оставил его. Я вернулся на свое место рядом с Констанцей и, когда Вулф сделал паузу, достал из кармана носовой платок и вытер губы. Вулф искоса взглянул на меня в знак того, что условный сигнал принял. Он вещал теперь о продаже муки тонкого помола на рынках Нового Орлеана, а стало быть, добрался до четырнадцатой страницы. Даже Доменико Росси внимательно слушал, несмотря на специальное подчеркивание того факта, что основные центры кулинарии в Америке — Луизиана, Южная Каролина и Новая Англия — не испытали никакого итальянского влияния. Вулф закончил. Даже я, зная, какая нам еще предстоит программа и как у нас мало времени, думал, что он все же сделает вежливую паузу, чтобы хотя бы Луи Серван мог сделать какие-нибудь замечания. Но они даже не поняли, что речь закончена. Вулф огляделся — скользнул взглядом по лицам — и продолжил: — Надеюсь, что не очень наскучу вам, если продолжу уже на другую тему. Я рассчитываю на ваше терпение, ибо то, что я собираюсь сказать, как в моих, так и в ваших интересах. Свое сообщение по кулинарии я закончил. Теперь поговорим об убийстве. Убийстве Филипа Ласцио. Раздалось движение и шепот. Лизетт Путти пискнула. Луи Серван поднял руку: