Вир озлоблен и сыпет обвинениями. Отнимает у Бастона драконий клинок. Подбегает Карла. Костерит себя за то, что опоздала. Укачивает раненую руку Раска, между пальцев девушки проступает его кровь. Новые крики. Бастон посреди улицы Философов тормозит экипаж, выкидывает извозчика в канаву. Много рук поднимают его. Но все отдаляется, когда камень утягивает его вниз. Этой ночью сны Раска смешались. Обычно ему снится полет, но не сейчас. Сегодня сны отчетливы и непрерывны, не мимолетные простые фантазии, а скорее нашествие глумливых незримых духов, что садятся на грудь и открывают перед ним картины, многие из которых лучше бы и не видеть. Снова и снова ему снятся люди, живущие вдоль прибрежья Нового города. Едкий дым горящих цехов задувает им в окна, наслаивается полосками черной сажи на белых стенах. Эти люди кашляют, давятся, дышат сквозь мокрые тряпочки или совсем убегают из отравленных домов. Детей тошнит в постельках. А поутру их находят – холодных, окоченевших. Еще видение. Черный дым из горящих цехов смешивается с дождем, чтобы окутать пеплом весь мир. Мир окутывает пеплом черный дым городов, преданных драконьему пламени. Сквозь мглу он видит внизу, на улицах Мойки, Бастона с Карлой. Девушка показывает рукой на Новый город, на ишмирские храмы, господствующие над горизонтом. Оба замолкают, когда по улице движутся сыскные пауки, но потом возобновляют спор. Бастон невозмутим и угрюм, зато у Карлы такое оживленное, страстное лицо! Раск чувствует внезапный мощный наплыв похоти, и сон дробится, расползается. Она уже в постели, в постели с ним, сплелась, обвилась вокруг него, жар ее тела как открытое пламя, и не понять – часть ли это сна или мира яви. Он входит в нее, желанную. Тут ее лицо меняется – она становится совсем другой, темноволосой женщиной с ножом в руке. В его руке тоже нож, его кинжал, зуб Прадедушки. Сон рассыпается. Раск пробуждается на минуту – он в своей комнате, дома, на Фонарной улице, простыни промокли от пота. Каменные стены комнаты испускают свет. Текут, трескаются, как тает лед. Проступают бусины влаги, жгучие, с противным запахом. Алкагест, определяет их некий глубинный отдел мозга. Он пытается выбраться из постели, но конечности неимоверно отяжелели, словно превратились в камень. Он откидывается на спину и, как только касается подушки, засыпает опять. Раск падает. Он в каком-то туннеле, один. Рычит, взбешенный тем, что его выдернули в разгар удовольствия. Кругом зеленоватые стены с резьбой по камню, высеченной тысячи лет назад. Кромешная тьма, но он по-прежнему видит. Он различает переходные оттенки тьмы – бывает тонкая, как паутинка, темнота, что наполняет пустоту, когда уходит свет. Такая слабенькая темнота, что ее разгонит даже мерцание звезд. Устоявшаяся тьма, она скапливается со временем, въедается налетом сажи, глубокой изморозью, что никогда не уходит. А есть густая, вековечная темень старых туннелей, где многие поколения никто не осмеливался зажечь свет. Тьма из глубин, научившаяся перемещаться, скользить. Туннели принадлежат упырям. Из этой тьмы выступает косматая фигура. Хоть и сгорбленная, она все равно царапает потолок своими рогами. Тяжела поступь раздвоенных копыт; властный запах пришедшего наполнил туннель, когти проскребли по стене – и Раск ощутил эти когти на камне, словно ему пощекотали ребра. Старейший упырь, владыка Крыс Гвердонский. Крыс остановился, принюхался к подземному воздуху. Желтые глаза не видя скользнули мимо Раска, будто в действительности его тут нет. Упырь раскрыл массивную пасть, но не заговорил. Вместо этого у Раска расперло изнутри глотку, невидимые пальцы растянули ему рот, завладели языком. ШПАТ? КАК ТАКОЕ ВОЗМОЖНО? НЕУЖЕЛИ КАРИЛЬОН ВЕРНУЛАСЬ? Ответа не было – по крайней мере, устного ответа. Но заскрипела земля, и с потолка туннеля обрушилась пыль. ОНИ ВСКРЫЛИ ХРАНИЛИЩЕ. ЗАБРАЛИ ЧЕРНЫЕ ЖЕЛЕЗНЫЕ КОЛОКОЛА И ОСТАТКИ БАРАХЛА ИЗ КВАРТАЛА АЛХИМИКОВ. ВЫБОРА НЕ БЫЛО. Оружие, что искал Артоло! Прадедушка приказал Артоло найти оружие из черного железа – и неудача определила дядину участь. Но о ком это говорит Крыс? Упырь-рогач принюхался к воздуху. Пронизал желтыми глазами тьму. Низко зарычал. ТЫ НЕ КАРИЛЬОН ТАЙ. Глава 12 Вир наседал на Бастона, сварливо рыча в лицо: – В жилах моего кузена течет кровь дракона и его кровь пролилась на ваших улицах! Это непростительное оскорбление – и непростительная оплошность. Вир начинал общаться куда более борзо, имея за спиной полудюжину бойцов Эшданы. Лириксиан, судя по внешности. Двое носили на лбу черные самоцветы, в напоминание о цене пепла. – Вообще-то, это я кончил хренова акробата, – огрызнулся Бастон. – После того, как он четверых изувечил. И почти что убил кузена. Мой двоюродный брат выжил лишь чудом. Вы не сумели нас защитить. – Подумай, это же долбаный сальник, Вир, – спорила Карла. – Больше года никто не встречал ни одного болвана. Считалось, что им конец. Откуда нам было знать? Взгляд Вира сделался по-рептильи холоден, обращаясь на Карлу: – Ты отсутствовала при нападении. А должна была отслеживать опасность. Ты тоже подвела Гхирдану. – Я поговорю с Раском, – сказала Карла, делая шаг к двери. – Нет. За ним ухаживают лекари. – Вир сложил перед собой руки. – Семья больше не нуждается в ваших услугах, и оба вы не приняли пепел. Если после заката вы попадетесь по эту сторону рубежа ЛОЗ – ваши жизни будут тому расплатой. То же самое относится к вашим подельникам. – Теперь ясно, что происходит! – выкрикнула Карла. – Ты прибираешь власть к рукам! – Она обратилась к эшданцам, стоявшим за спиной Вира: – Вы видите, что тут затевается? Видите, что вытворяет этот говнюк? – Если снова откроешь рот, – сказал Вир, – тебе вырвут язык. – И как вы собираетесь наезжать на Маревые Подворья без нас? Ни одного из этих остолопов не пустят через границу. – Не ваша забота. – Тебе же без нас никуда, дубина! – заорала Карла, и ее явно было слышно наверху. – Язык, – приказал Вир. Один из Эшданы резко двинулся к Карле. Бастон поймал его за предплечье, сбивая с шага, врезал по горлу и уложил продышаться на пол. Другие эшданцы вытащили оружие, но не торопились нападать. Бастон покачал головой: – Мы уходим. – Нет! – сопротивлялась Карла, но Гхирдана сплотила строй. Бастон взял сестру за руку и потащил из комнаты. Никто не преграждал им выхода из этого мертвенно-белесого дома, хотя снайпер на верхнем этаже отслеживал, как они удаляются в дождь по Фонарной улице. Уже вечерело, Новый город начинал матово мерцать под ногами. – Вот мелкий гхирданский придурок, – канючила Карла. – Да он Раска пиявками до смерти засосет. Что за напасть! – Она негодовала до конца длинной улицы, но Бастон не особенно вслушивался. – Как считаешь, – спросил он, – откуда этот сальник взялся? – Не знаю. Погоди, думаешь, это Вир его послал? Где бы Вир раздобыл сальника? Дурацкое предположение. Эти штуки создавала гильдия алхимиков ради пополнения гвердонской стражи. Каждый сальник когда-то был человеком, приговоренным преступником. По условиям сделки Хейнрейла с алхимиками, прежнее Братство обязывалось платить гильдии тайную дань – пока Хейнрейл ежемесячно сдавал в чаны несколько тел, Братству разрешалось продолжать воровской уклад. Но Хейнрейла посадили в тюрьму, чаны закрылись два года назад – и этих страшил извели. А алхимикам строго воспретили изготавливать новых. Вроде бы Бастон слыхал, остатки сальников кое-где еще служат, охраняют новые фабрики, но появляться на улицах они ни в коем случае не должны. Этот сальник был старым, с истонченным, шелушащимся воском. А их полагалось восстанавливать каждую пару недель, заливать тела свежей растопкой. Мог ли этот протянуть много-много месяцев, ветшая на каком-нибудь чердаке? Но такому незачем было бы нападать на Раска. Нет, правдоподобнее, что кто-то оживил старого сальника, запалил ему фитиль и отправил на новую миссию. Но кто еще знал, что Раск посетит «Крэддока и сыновей»? От тебя нужны только сведения, ничего больше. Если потребуется силовое решение, у нас есть свои ресурсы. Эта мысль тяжело легла на плечи Бастона. Он уговаривал себя – не его это драка: раз Даттин со своей кликой хотят строить козни Гхирдане, то его это не касается. Он пепел не принял, как и Карла. И любая перспектива союза между Братством и завоевателями ныне мертва, смыта в сточные канавы улицы Философов. Пружина внутри него лопнула. Машина окончательно сломана. Ну и к чертям их всех. – Передай нашим, – сказал Бастон, – чтоб до заката убрались обратно в Мойку. Я иду домой – отдохну. – Ты в порядке? – спросила Карла с участливым видом. – Царапины. – На ночь меня не жди, – сказала она, – а завтра встретимся. Покумекаем, что делать дальше. Оставив неземное свечение высоток, Бастон спускался к знакомым улочкам Мойки. Дворы его детства, известные наперечет, теперь превратились в кошмары. Он переступал обломки, шел мимо домов, изуродованных пулями, взрывами или когтями. Старательно обходил дождевые лужи – бритвенно-острый рассол Кракена большей частью сошел, но прохожие, бывало, резали себе ноги, шлепая по неверной водичке. Этим вечером в ишмирских храмах людно: слышны песнопенья жрецов и хор паствы заходился в экстазе. Интересно, есть ли причина такого бурного восторга? Ишмирцы одержали победу на каком-то другом участке Божьей войны или сегодня просто один из бесконечного числа их религиозных праздников? Над великой жертвенницей на макушке пирамиды Дымного Искусника заплясало пламя, подсвечивая коньки крыш. Он миновал бывший собор Святого Шторма, нынче переосвященный Кракеном. За мутными стеклами окон плавали темные силуэты. Вдоль ведущих к морю переулков навстречу шаркали прихожане Кракена. Они были какими-то раздутыми и оплывшими, божье прикосновение постепенно превращало их в нелюдей. Припортовые кабаки тоже забиты, народ прятался от противной слякоти. Бастон шел мимо ярких дверей, с неба капала морось. Тучи были до того темны, что день перетек в вечер непонятно когда. Те немногие встречные, кто Бастона знал, знали также, что лучше не лезть, когда он в таком настроени. Вот он и двигался вперед один, будто хотел сорвать с себя окружавший мрак, словно черный плащ, который может слететь с плеч, если идти быстрым шагом. Он шел, пока не заломило ноги, но город по-прежнему стелился вокруг, цеплялся за плечи, не отставал. С Карлой, обнадеживал он себя, как бы то ни было, обойдется. Она всегда падает на четыре лапы, и за матерью будет кому присмотреть. Бастон выбрался на Болотную площадь, необычно открытое место посреди узких улочек Мойки. Со всех четырех сторон площади, возвышаясь, как отвесные утесы, рябили окнами многоэтажки. Вода уносилась по трубам и клокотала в скованных под Гвердоном реках. Он ускорил шаг по направлению к сердцу старой Мойки. К худшим из закоулков, трущобам, куда не смела заявляться стража. Даже сальники ни разу здесь не показывались. Ни один Хранимый бог не имел над этим районом власти, парламентские постановления и королевкие указы не значили ни хрена. Здесь улицы Братства, а в центре их лабиринта стояло то самое заведение. Бастон свернул за угол, и вот оно – логово верхушки Братства со времен памяти каждого старожила. Безымянный дом, трактир без названия и вывески, крыльцо неотличимо от прочих, за исключением потертых ступеней и медной ручки, надраенной поколениями ловких рук. Но сейчас сквозь крышу заведения прорастала конструкция, вызывавшая в уме равно и храм, и гнездо, выпуклая, словно бумажная. Призрачные пауки сновали по ее бойницам, ныряя в укрытия, и переползали по проводам, что тянулись с верхних ярусов этого храма до незримых царствий, высоко над головой Бастона теряясь из виду. Нескончаемый шепот, стрекот, шорох мириад пауков, снующих друг поверх друга в темноте сооружения. Окрестные здания покрывала толстая паутина, и Бастон отметил свисавшие с нее коконы: принесенные в жертву осведомители? Символ висельника после казни Иджа широко разошелся в обиходе Братства. Сейчас, в искаженном виде, повторялся ровно тот же образ. Главный притон Братства стал гвердонским храмом Ткача Судеб. Бастон вдруг обнаружил, что ступает в сторону тайника на Мясницком ряду. Тайник недалеко отсюда, и награбленное у Дредгера оружие хранилось там. Он перенаправил шаги на кружной путь – туда лучше заложить крюк. Эти улицы, дошло до Бастона, тоже отразились в Новом городе. Не точь-в-точь – схожие общими очертаниями, там они вымахали огромными, преувеличенными. Переулочки раскинулись бульварами, трущобные халупы выросли в чудесные замки со шпилями. Странное наблюдение, и он отложил его на потом. Он мастерски наловчился утаивать свои мысли, но уже устал тащить их в себе. Трясущимися пальцами он ощупал холодный металл навесного замка. Его бригада хорошо постаралась – сарай выглядел так, будто им годами не пользовались. Пыльный брезент накрывал старые сундуки и покоробленные ящики из-под чая, в каждом углу гора хлама. Бастон отодвинул ящики и стал перебирать добытое у Дредгера, пока не нашел то, за чем явился. Флогистонную осадную мину. Медную сферу, около фута шириной. Изощренная красота, со впускными клапанами, стержнями взрывателей и шипами непонятного назначения. Когда он поднял ее, внутри плеснула жидкость. Чистый флогистон, эссенция огня. В сердцевине оружия была реакционная камера, где огонь поджигал сам себя, разом расширяясь и взрываясь ударной волной, после которой не остается ничего. Ослепительней солнца. Он представил, как стоит, держа в руках эту полыхающую сферу, как бросает ее в лицо богам, даже если это сметет его самого. Вор, напоследок выступивший из темноты, к самому яркому свету из всех. На этот раз назад он не сдаст. Все остальное он убрал назад, где лежало. Закрыл дверь и запер – отец крепко втемяшил ему, что малейшая оплошность может погубить самый замечательно спланированный налет. Было бы досадней всего запороть великое деяние из-за того, что какой-нибудь добропорядочный гражданин увидит, как он оставляет замок открытым, и вызовет стражу. Конечно, было бы чудом, чтобы кто-то в Мойке вызвал стражу, но после вторжения чудеса идут по грошику за пару. Бастон натянул плащ поверх своего драгоценного свертка, укутывая его, как ребенка. – Бастон, нам надо поговорить. – Встрепенувшись, Бастон резко мотнул головой. Едва не дал стрекача, но затем узнал этот голос.