«Он и остался мне другом». – И притом вожаком упырей, с городским дозором в одной упряжке. Я, дружище, обязан поступать осмотрительно. Открой мне тайны Манделя, и я выполню то, о чем просишь. Давай, не оттягивай, – сказал он Шпату. – Тянись. «Попытаюсь». У Шпата душа великаньих размеров, чудо перерождения раздвинуло ее за пределы постижения смертными. А разум поселен в Новом городе, им же и ограничен. И вот Раск требует, чтобы Шпат водрузил свой рассудок, быть может, большую часть остатков самосознания, на пять шатких камушков, пять осколков живого мрамора. Это же психическое хождение по канату – все равно что пересекать пропасть, цепляясь за узкий уступ ногтями одной руки. Шпат решился попробовать. Первая попытка – удручающий провал. Душа сорвалась, опрокинув его в закоулки воспоминаний, самосознание разлетелось, как разбитая ваза. Он вспоминал, как четырехлетним притопал в набитый бумагами кабинет Иджа, отрывая отца от работы. Идж ласково, но твердо выставил его и закрыл дверь, ставя работу выше ребенка. Отец не знал, как мало лет у них впереди. Шпат вспоминал, как громыхал по нехоженой улочке возле Палаты Закона, зная, что за углом сальники, и веря, что Крыс с Кари отопрут дверь и впустят его прежде, чем его сцапают свечки. Раск вытащил его назад, собрав воедино. И послал на второй заход. Второй раз был поудачнее. Птицы взлетали, суматошно неслись на север над улицей Сострадания, и на миг их стая сложилась в человекоподобную фигуру поднимающегося над крышами исполина. Подвесной мост на виадуке скрипнул и закачался, несмотря на безветренный день. На Священном холме и в Университетском квартале ретивые очи святых и точные приборы алхимиков засвидетельствовали обрушение на город невидимой волны. Упыри ее тоже почуяли, в своих темных ямах под Могильным холмом, где на восьмиугольном пьедестале владыка Крыс восседал средь грез о древних днях. Упыри шипели и повизгивали, но лишь один из них разгадал смысл знамения. Но Шпат снова упал. Волна его разума разбилась, не дойдя до отдаленных Маревых Подворий, сила его воли расточилась меж переулков и многоэтажек Пяти Ножей. «Слишком далеко». – Сожми силу в кулак! Пробуй еще! «С каждой новой попыткой от меня остается все меньше», – сказал Шпат. И в этой мысли сквозила усталость, а под нею – отчаяние. Ужас, вывернутый наизнанку: когда-то он боялся, что его тело обратится в камень, а ум, здоровый и цельный, будет замурован в живой могиле. Нынче же беспокоился, как не истереть в ничто свою душу, не растратить себя на неудачные чудеса, не исчахнуть до полого каркаса, нелепо расползшегося окаменелого трупа. В уме мелькнуло страшное зрелище – Карильон возвращается в Гвердон, но слишком поздно, его уже нет. Привиделось, как она проходит по улицам Нового города, отныне навеки безжизненным. Он бы отринул это наваждение, если б мог, но мысль оседлала его, вцепилась в разум. Внутренним взором он смотрел, как Кари блуждает по темным переходам, одинокая и безутешная. – Говоришь, ты слаб, – прошептал стене Раск. – Как бы нам вновь тебя сделать сильным? «Моя… нет, эта сила, – отвечал Шпат, – краденая. Это объединенная мощь Черных Железных Богов, накопленная за годы их ужасного царствования. Триста лет тому назад они правили этим городом. Подавлением и жестокостью понуждали каждого им поклоняться и с помощью своих веретенщиков устраивали массовые жертвоприношения». Кари унаследовала их извращенную силу и всю отдала ему. – Хочешь, чтоб я тебя восхвалял? – лукаво улыбнулся Раск. – Пел гимны, славил имя твое? «Я не бог, – утомленно проговорил Шпат. – Мне не нужны поклонения». – Я говорю о серьезной необходимости. Если это тебя усилит… «Думаю, нет». Шпат ментально пожал плечами, что воплотилось в Новом городе минутой затишья. Ненадолго все разговоры смолкли сами собой, в бухте стих ветер, перестали хлопать вымпелы и знамена. Даже морские птицы придержали свое курлыканье. «При вторжении городской люд молился мне – через Кари – о спасении. Я их защищал, но и без молитв я делал бы то же самое. Я слышал их – то были просто слова». И тут раздались шаги. «Идет Карла. Что-то не в порядке». – Там Вир, – выдохнула Карла. – На него напали. В Зеленом Трактире. – Показывай, – потребовал он у Шпата. Зрение Раска расплылось, раздвоилось, словно он стоял на какой-то из башен Нового города и глядел с высоты на некий трактир. Заведение располагалось у площади Мужества, сбоку от улицы Сострадания, – для драконьего полета в полушаге от границы. Он не мог заглянуть внутрь гостиницы, но с разных сторон смотрел в окна. И там, на полу верхней комнаты, он разглядел, должно быть, лежащего Вира. В номере стоял беспорядок, разбросаны бумаги – и чья-то тень пересекла оконный проем. «Кто-то до сих пор внутри». – Идем, – сказал Раск. Бастон верной тенью возник за плечом: – Пойду я. Это попахивает западней. Как с тем сальником. – Это нападение на Гхирдану! На кровь дракона! Я обязан идти сам. – Раск выскочил за дверь. Бастон стал возражать: – В заведении небось уже толпится стража! Или… – Никого там нет. Я же вижу. – Раск широко зашагал по Фонарной, стук обитых сталью сапог созывал к оружию. Позади собиралась Эшдана. – Бастон, ступай, предупреди других драконов. Напали на одного, значит, напали на всех. Бастон помедлил. Схватил Карлу за плечи, развернул к себе и посмотрел ей в глаза. На мгновение будто собирался что-то сказать, но лишь зарычал и подтолкнул вперед. Карла стала его заверять: – Я буду с Раском. Иди, иди. Бастон скрылся на развилке улиц. Шпат рассеянно наблюдал, как тот мчит по запутанным переходам Нового города, направляясь к драконьей посадочной площадке на южном краю. За плечом Избранника своего брата сменила Карла: – Кто поднял тревогу? – Вир не впервой захаживает в эту гостиницу. Я попросила местную приятельницу присматривать на всякий случай. Она прибежала ко мне и сказала, что услышала в комнате Вира шум драки. Что-то очень, очень не так. Шпат ощущал неладное на улицах, ощущал в незримых занебесных течениях, омывавших Священный холм и ИОЗ. Сегодня боги перешли отведенные им рубежи. Глава 22 При виде Карильон Тай Артоло вскипел. Стиснул призрачные пальцы, воображая, как их смыкает у нее на горле. Тварь сидит и дрожит, в одной серой сорочке, но все равно опаснее некуда. Они что, не видят, насколько она опасна? Вчера чуть было не разгромила им весь завод. А если б она повредила атанор и все производство илиастра накрылось? Вот что творит эта Тай – портит все. Ходячая бомба. Лаборатория Ворца слишком тесна, Прадедушке никак не влезть. Под весом дракона скрипела крыша, когда он опускал голову, чтобы заглянуть в окошки. Ведьма стояла часовым на дверях. А Ворц, даже несмотря на дулю из бинтов на носу, сиял и лыбился, словно это он Избранник дракона. – Ну что ж, приступим. Для начала медицинский осмотр. – Перед тем как продолжим, вы должны вылечить Адро, – сложив руки и вперившись в дракона, заявила Тай. Совсем обнаглела и зарвалась. Как она смеет чего-то там требовать у Прадедушки?! Дракон фыркнул, затуманив дыханием оконное стекло. – Если это нас спасет от нового позора, почему нет? – Прадедушка улыбнулся: – Даю тебе слово дракона, что ему помогут. Артоло, распорядись. Ворц посмотрел на ведьму, та, повинуясь указанию, набросила парализующее заклинание. Кари застыла, каждый мускул сковали чародейские оковы. Так и просит подойти к ней и убить. Больше или меньше удовольствия принесет ему то, что она не сможет орать и сопротивляться? Дантист соответствовал прозвищу. Первым делом он открыл Кари рот и осмотрел зубы. Надев перчатки, поковырял под ногтями. Через увеличительное стекло изучил кожу меж грудей. Прадедушка заворочался: – Ну что? Годится она или нет? – Терпение, – ответствовал Ворц. – Когда закончим с делом, наиграешься всласть. – Это, – сказал Дантист, – не игра. – Он нагнулся и посветил в глаза Кари фонариком. Ей, схваченной заклинанием, нельзя было даже моргнуть, и ободки глаз сразу же покраснели. По щекам побежали слезы, фиолетовые в потустороннем мерцании вокруг волшебницы. Один из приборов Ворца издал мелодичный звон. Металлический ящик, с которым он прибыл. – Отпустите ее, – приказал ученый. Обе, ведьма и Кари, обмякли. Кари покосилась на набор скальпелей. «Давай, схватись, – подначивал Артоло. – Тогда придется тебя убить». Расшибить всмятку. Отрезать пальцы, один за другим. Ворц раздраженно зыркнул наверх: – Пожалуйста, дышите потише. С крыши донесся порыв ураганного изумления: – Давай-ка уже заканчивай, Ворц. Дантист открыл металлический ящик. Артоло углядел внутри клавиатуру, приделанную к светящейся трубе в серебристой оплетке. Машина зазвенела опять, и Дантист, как музыкант, раскинул над клавишами свои длинные пальцы. Нажал на рычажок, машина зажужжала и расстроенно запиликала, словно ключом скребли по рояльной струне. – Из Ульбиша? – спросил Прадедушка. Выходит, эта машина общалась с кем-то из Ульбиша, прямо через океан? В Гвердоне были эфирографы, но те аппараты соединялись между собой серебряными шнурами. А здесь что-то новое. Артоло переставал жаловать всяческие нововведения. Дайте ему корабль, дайте полет на драконьей спине и жирного купца, чтобы можно было пограбить. Такого, который тоже ходит под парусами – под парусами, что горят, и мачтами, что ломаются. Не плавучую гору на вонючей алхимической тяге. Верните ему молодость и здоровые руки. Сделайте снова Избранником. Все это отняла она. До которой сейчас меньше десяти футов. Убейте ее. Убейте ее. Убейте. – Нет, – сказал Ворц. – Из Гвердона. – А-а. И что же сообщает мой внук? – спросил дракон. Он имеет в виду чванливого проныру Раска или сына Артоло, Вира? С тех пор как был сослан на Ильбарин, Артоло не говорил с Виром ни разу. С мальчиком он связывался только через Лоренцу. Вряд ли стоило винить парня – угодить Прадедушке важнее других родственных отношений. Артоло расстроил Прадедушку, поэтому Вир покинул его заслуженно и справедливо. Но отступничество сына все равно жалило. Артоло пожертвовал пальцами ради того, чтобы сохранить позиции Вира в глазах Прадедушки, – малыш должен был проявить благодарность!