– Что? – Тогда, в Гвердоне, я тебя изучала. Хейнрейл открыл тебя первым, но я помогла ему сложить кусочки головоломки. – Она улыбнулась. – Ворц был на верном пути. Я бы с удовольствием тебя расчленила. Разобрала бы по косточкам и узнала, как тебя сотворили. Тебя создавали орудием, Карильон Тай. Тебе не требовалось понимать сверхъестественное, как моей лодке не нужно понимать, куда плыть и как устроены ветра и течения. Тебя смастерили, чтобы ты исправно служила. Действовала, а не осознавала. Заметь, что все, кто стремился тобой воспользоваться, были чародеями. «Даже Эладора», – подумала Кари, в животе кольнул шип сомнения. – Мне вот, честно, совсем, дери тебя черти, не ясно – то ли ты меня поучаешь, то ли издеваешься. – Поучаю. Все вещи на свете существуют в двух мирах. Материальном и духовном – или, как предпочитают говорить чародеи, эфирном. Боги существуют главным образом в эфирном мире; смертные преимущественно – в материальном. Но оба плана бытия взаимосвязаны. – Да неужели? А я и не знала. – Это действует в обе стороны. Мысли смертных формируют и возбуждают эфир, обуславливая его ток в разных направлениях. Через длительное, весьма долгое время эти вихревые течения становятся самоподдерживающимися и… – Вот тебе и получился бог? – Об этом Кари кое-что знала. – Структура, что воспроизводит себя сама. – С одной стороны, да. Боги – это эфирные образы, а их движение определяется влиянием человеческих душ. И сильнее всего действуют души недавних покойников, свободные от смертных уз и влечений. Отсюда божественная алчность до жертв и погребальных обрядов, а также распространенность психопомпов. – Распространенность психопомпов, – эхом откликнулась Кари. – Нижние боги, если ты по пути не помрешь, то поездочка предстоит обалденная. Выкладывай дальше, при чем тут Призрачные Стены? – Эфирный мир опасен. Это хаос первостихий, бурлящий от богов и демонов. Еще хуже, что там безвременье – рябь различных воздействий отражается и колышется взад-вперед во времени, с точки зрения смертных. И вот когда волшебник произносит заклинание… – Мири призвала и тут же задула шарик-светлячок. – Я сознанием проникаю в эфир и возбуждаю его настолько, что получаю физический эффект. Для этого мне приходится подставляться течениям и бурям эфирного плана и часто преодолевать смешения потоков и встречные волны. А поскольку я человек, то удар такой волны принимает материальную форму. Вызывает материальные последствия. – С мерзкой ухмылкой Мири стряхнула с губ в морскую пену каплю крови. Капля сверкнула на миг, и ее смыл прибой. – А Призрачные Стены? Тебе до сути ехать дольше, чем до Кхебеша. – Чародеи отрезали эфир Кхебеша от внешних влияний, создали заповедную зону. И отмечают у себя каждый акт волшебства, чтобы впоследствии его компенсировать. Поддержать мировое равновесие. – Мири шептала все тише. И раздраженней, будто ее выводило из себя обсуждение Призрачных Стен. – Но к слову о Кхебеше – где гримуар доктора Рамигос? Где его спрятал Хоуз? Кари сделала глубокий вдох. Она уже давно предвосхищала эту минуту и надеялась, что не ошиблась. – Думаю – прямо здесь. Она сорвала с себя лохмотья и шагнула со скалы. Нырками Кари опускалась ко дну, к мутной грязи залитого морем края. Падала на руки Повелителю Вод. Кари думала о кусте-колючке на горе – богиня возрождалась после уничтожения. Прикованная к часовне, к Ильбаринскому Утесу. Думала о преданности Хоуза почившему богу, об алтаре на «Розе». Капитан заверял, что с нею промысел Повелителя Вод. И об открывшемся тогда в расселине, где Бифосы плавали над божьей могилой. Кое-что обязано было выжить. Боги не умирают. Наверняка в оправдание долгого подвижничества Хоуза и его смерти мученика осталось хоть что-то. И эти мысли становились молитвой. Она припала к морскому дну и держалась, погрузив пальцы в ил. Крепилась, хоть легкие жгло и темнело в глазах. Надеялась, что не ошиблась. Кажется, пучина зашевелилась. Брыкаясь, Кари ринулась вверх, пробила толщу моря, задыхаясь, втянула воздух. Поплыла назад, подтянулась на скальную полку и обернулась, как раз чтобы увидеть, как первый из Бифосов поднимается над водой. Полудюжина рыбообразных существ плыла к ней с негромким мычанием, мокрые радужные чешуйки переливались, как драгоценные камни. Только один вышел следом за ней из воды. Пошатываясь, полез по камням – резкая тяжесть рыбьего тулова едва не опрокинула тощий человечий стан. Людская половина Бифоса была голой, безголовой, распухшей от недель под водой, но Кари узнала ее по походке и по сломанным кистям. Это был капитан Хоуз. Сколько от Хоуза продолжило жить в этой сдвоенной сущности? Есть ли там хоть какая-то часть капитана или занебесный паразит его только использует, двигая человеческим телом? Хотел ли капитан, чтобы вот так все закончилось? Это наказание или награда? А может, глупо применять людские слова, людские смыслы к тому, что далеко за гранью понимания людей? Пока Бифос приближался, ее взгляд притягивала не туша священной рыбы, которую влачило существо, и не несшие ее останки Хоуза, а точка их соединения, место, где Хоузова шея сливалась с рыбьим брюхом. Она не знала, ни что здесь особенно любопытно, ни какой для нее в этом прок, но черта перехода манила глаз, словно Кари хотелось выяснить, к кому Бифос ближе – к человеку или уже к богу. Бифос остановился и протянул изувеченные руки – руки Хоуза, такие до боли знакомые, – предлагая ей сверток, завернутый в промасленную кожу. Чертова книга, наконец-то. Создание почтительно остановилось и положило свою ношу на скалу возле Кари. Затем, не издав ни слова, ни звука, Бифос повернулся, скользнул в океан и мгновенно скрылся из виду. Кари решила счесть это прощальной шпилькой от капитана – ведь точно так же, не говоря ни слова, она ушла от него шесть лет назад. Он лишился речи, но само возвращение книги было достаточным доказательством дружбы. – В Кхебеш! – сквозь слезы объявила она. Глава 25 В доме на Фонарной улице Раск справлял поминки по Виру. Покойного не шибко любили в преступном мире: ни сородичи-гхирданцы, ни Эшдана, ни местные воры, – но он был одним из своих, и эту связь они чтили. Бутылками вина и бочонками аракса, а потом братающим всех виски. Тело Вира, еще обмотанное покрывалом, лежало внизу, на столе. В свое время его отвезут на Гхирданские острова и там упокоят в гробнице. Прежде частью погребального обычая Гхирданы было убийство священника, показать несгибаемость детей дракона перед богами, но в дни наступившего между островами и континентальным Лириксом согласия так себя вести было бы недальновидно. По крайней мере, не стоило убивать священника-лириксианца. Конечно, Бастон с радостью зарежет клирика из Праведного Царства и протащит через границу труп, но и это будет не слишком разумно. И так из-за них Перемирие оказалось на грани срыва. Сколько аракса ни пил, Раск чувствовал беспокойство, и застольное пение лишь сильней его донимало. Слишком много неясного в смерти Вира – а также как ему нужно отнестись к его смерти. К родственнику он любви не питал, но честь обязывала ответить на убийство гхирданца. Те бумаги указывали, что Вир злоумышлял против него или по крайней мере доносил о его шагах в Гвердоне – и если Вир докладывал Прадедушке, то мог и лгать, вливать обман дракону в уши. Хуже того, налицо знак недоверия. Получается, Прадедушка опасается, как бы Раск его не подвел. Хотелось действовать. Нанести удар. Вместо этого его гнули обязательства и обязанности. Кругом обступали люди. Насколько же проще беззаботно лететь, брать силой и рваться вперед, палить драконьим пламенем города и устремляться дальше. Его взаимосвязь со Шпатом в равной мере и благо, и проклятие. Перед ним лежал как Вир, что покоился тут, в доме, так и другие, кто был ранен на улице Состраданий. В одну женщину случайно попала собственная пуля – у пистолета спустился курок, когда ее схватила стража. Несмотря на усилия хирурга, женщина умирала сейчас в паре улиц отсюда. Ощущение крови, стекающей на пол, смешивалось со вкусом аракса. Снаружи подоспела очередная обязанность. Раск вышел на улицу и низко поклонился Тайрус: – Благодарю вас, Прабабушка, за содействие. – Мое содействие, – отозвалась та, – едва не подкосило все Перемирие, и ради чего? Шайки бродяг с Мойки? – Союзников. Преданных союзников, благодаря которым наше влияние распространилось за пределы оккупированной зоны. Драконица сомкнула над ним полог кожаного крыла. Зеленоватая чешуя Тайрус заслонила весь мир. – У драконов бывают слуги, а не союзники, – прошипела Тайрус. – Все ли они приняли пепел? – Я… почти все, но… – Почти. То есть ты ограничился лишь горстью коварных гадюк за пазухой?! Моя оценка твоей компетентности заметно повысилась. Ну так скажи, внук, кто расплатится со мной за содействие? На кого ляжет вина? – Глаза горели в душном мраке ее объятий. – На убитого мальчишку, какая бы глупость ни привела его к гибели? На тебя, раз ты нарушил условия и вывел свою банду в свободный город? – Она зарычала, кислотная слюна изошла паром на мостовой Фонарной улицы (и Раск со стороны почувствовал, как кислота проедает булыжники). Или надо предъявить сразу брату? Который до сих пор не вернулся! Что он велел тебе сделать? – Взять под контроль городской оборот илиастра, – ответил Раск. Прадедушка также велел об этом молчать, но его избранник сейчас у Тайрус в долгу. – Значит, мы теперь коробейники? Выковыриваем из грязи отбросы богов и за пару медяков ими торгуем? Прибыль от илиастра ничтожна. – Тайрус вновь зашипела: – Заканчивай. Больше границу не переступай ни под каким предлогом. – Мой Прадедушка поручил мне задание, и я скорее умру, чем потерплю неудачу. – Дитя, – проговорила Тайрус, – ты смертный. Неудачи и смерть для тебя неизбежны. Тебе дано лишь выбирать, что из этого встретить первым. – Ее тон намекал на завершение беседы, но Раск еще не закончил. – Гхирданец убит. Расквитаться за него – наше общее дело чести. Тайрус зевнула, показав ему три ряда бритвенно-острых зубов. С небольшими прорехами, откуда брали ножи для ее приемных детей. В этих лунках уже набухали новые зубы. – Приведи тех, кто за это в ответе, и я их проглочу. – Алхимик Мандель… – У тебя нет доказательств. – Письмо, – сказал Раск, доставая лист с печатями. – Компания Манделя зачаровывала искусственные руки, которые задушили Вира. Драконица медленно выдохнула. Воск растаял. Бумага почернела и загорелась. – Я не бесчувственная, дитя, но юный Вир мертв, а мертвые могут и подождать. Порою месть должна быть нескорой, и от того еще слаще. – Тайрус расправила крылья, выпуская его из этой исповедальни. – Знай свое место, Избранник, и будь достоин его. Шпат наблюдал за отлетом дракона. Часть его разума была вместе с Тайрус, пока та делала над Новым городом круг, набирая высоту, чтобы потом умчаться на специально отведенные охотничьи угодья к северу от Гвердона. Драконицу он тоже мог ощущать – чувствами, которым не знал названия. «По-моему, она во многом права. Если Перемирие сорвется, то проиграют все. Укрепляй завоеванное». – Ты у меня в долгу, – сказал Раск, поворачиваясь к дому на Фонарной. – Я тебя спас. У нас с тобой уговор. – И его крик раскатился эхом по Новому городу: – Показывай моих врагов! Шпат попробовал. Тянулся, снова и снова. Он видел подброшенные Бастоном камешки на другом конце города. Они сияли в его уме, как созвездия – но очень далекие. Шпат тужился, пока сознание не начало рассыпаться, пока не затлела душа, и все без толку. Достать до этих осколков ему не проще, чем взлететь. – Да чтоб тебя, – взревел Раск. – Я не подведу Прадедушку!