Ричард обернулся к ней, и она опасливо шагнула назад. – Это тебя не касается, Рен. – Нет, – резко сказала Филиппа, – благодаря тебе это нас всех касается. – Не будь сукой, Филиппа… Мы с Джеймсом оба подались вперед, но Мередит заговорила первой, и Ричард застыл, только мышцы между его плечами вздулись и напряглись. – Не смей с ней так говорить. Повернись и посмотри на меня, – сказала она. – Прекрати на всех наезжать, как сраный школьник, и посмотри на меня. Он повернулся и так внезапно качнулся в ее сторону, что все отпрыгнули, но Мередит не шелохнулась – то ли осмелела, то ли спятила. – Рот закрой… – начал Ричард, но она не дала ему продолжить. – Или что? И мне зубы выбьешь? – спросила она. – Ну давай. Слабо? Я решил, что, возможно, «осмелела» и «спятила» – это не взаимоисключающие вещи. – Мередит, – осторожно произнес я. Ричард развернулся ко мне, и Джеймс с Филиппой шагнули ближе, смыкая ряды. – Не искушай, – сказал он. – Тебя в медпункт отправят частями. – Отойди! – Мередит толкнула его, ударив в грудь обеими руками с глухим стуком; прежде чем она успела отстраниться, он сгреб ее за запястья. – Дело не в нем. Ты делаешь вид, что дело в нем, потому что меня ударить не можешь, а тебе просто невтерпеж кого-нибудь ударить! – Тебе бы этого хотелось, да? – сказал Ричард, дергая ее к себе. Она выкручивала руку из его захвата, пока у нее не побелела кожа. – Чтобы я тебя слегка отделал, чтобы всем было на что посмотреть? Мы же все знаем, как ты любишь, когда на тебя смотрят. Шлюха. Мы вшестером тысячу раз называли Мередит тем или иным синонимом слова «шлюха», но сейчас все было чудовищно иначе. Казалось, все затихли, несмотря на то что в соседней комнате грохотала музыка. Ричард ухватил Мередит за подбородок, поднял ее лицо к себе. – Что ж, какое-то время было весело. Последняя тонкая ниточка моего сомнения лопнула. Я бросился на него, но Мередит стояла ближе. Все вскрикнули, когда она наотмашь ударила его по лицу – совершенно не как на занятиях у Камило, не точно, не выверенно, дико и яростно, с намерением причинить как можно больше боли. Ричард выругался, но прежде, чем он смог до нее добраться, в него, как пара полузащитников, врезались Джеймс и Александр. Даже их общего веса не хватило, чтобы сбить его с ног, он продолжал матерно реветь, цепляя Мередит за все, до чего мог дотянуться. Я обхватил ее за талию, но Ричард уже сгреб прядь ее волос в кулак, и она закричала от боли, когда он дернул ее к себе. Оторвав Мередит от пола, я развернул ее прочь от Ричарда, уронил себе на грудь и, потеряв равновесие, воткнулся в Филиппу. Ричард, Джеймс и Александр отшатнулись и повалились на шкафчики, и человек пять бросились их ловить, чтобы они не упали на пол. Ладонью я убрал волосы Мередит со своего лица, крепко обхватив ее рукой и точно не зная, защитить ее хочу, удержать – или и то и другое. – Мередит… – начал я, но она ударила меня локтем в живот и оттолкнула. Я пошатнулся, Филиппа схватила меня за рубашку и вцепилась, словно боялась того, что я могу сделать, если она меня отпустит. Мередит смотрела мимо нас, прямо на Ричарда, прижав руки к бокам и тяжело дыша. Он медленно поднялся. Джеймс уже отстранился, а те немногие, кто так и держал Ричарда, поспешно убрали руки. Александр вполголоса ругался, кончиками пальцев касаясь окровавленной губы. Все взгляды были прикованы к Мередит, но это было не то внимание, к которому она привыкла. Все ее чувства были написаны на лице: стыд, ярость, парализующее неверие. – Ублюдок, – сказала она. Развернулась и прошла мимо нас с Филиппой, разогнав по дороге к лестнице перепуганных первокурсников. Мы с Ричардом стояли лицом друг к другу, как фехтовальщики без оружия. Краем глаза я увидел, как Александр потянулся за салфеткой, вытереть рот. Я слышал, как всхлипывает Рен, но этот звук доносился издалека. Джеймс стоял рядом с Ричардом, как тень, глядя на меня глазами контуженного, отчасти со страхом, отчасти с негодованием. Кожа моя топорщилась злостью, пойманной туго натянутой тканью рубашки. Я хотел причинить Ричарду боль, как он – Мередит, Джеймсу, любому из нас, кто дал бы ему хоть полповода. Покосился на Филиппу, потому что не верил, что смогу на него не наброситься, – как и она. – Я пойду, – напряженно произнес я. Она кивнула и выпустила мою рубашку, а я не стал мешкать. Толпа расступилась передо мной так же, как перед Мередит. Я свернул в коридор между кухней и столовой, прижался спиной к стене и стал медленно дышать носом, пока не перестала кружиться голова. Я даже не понимал, от чего не в себе: от виски, от травы или от воющей ярости. Глубоко вдохнул последний раз, потом поднырнул под притолоку и вышел к лестнице. – Мередит, – в третий раз произнес я. Она была одна, на середине лестничного пролета. За стенами приглушенно гудела музыка. Из кухни сочился теплый розовый свет. – Оставь меня в покое. – Эй. – Я поднялся на три ступеньки. – Подожди. Она остановилась, ее рука на перилах дрожала. – Чего? Я закончила и с этой гребаной вечеринкой, и со всеми ними внизу. Чего тебе надо? – Я просто хочу помочь. – Неужели? Я посмотрел на нее снизу вверх – платье в беспорядке, руки скрещены на груди, раскрасневшееся лицо – и ощутил тихий болезненный удар в глубине живота. Какая же она упрямая. – Забей, – сказал я и повернулся, чтобы спуститься. – Оливер! Я стиснул зубы, опять повернулся к ней. – Да? Сперва она молчала, просто яростно на меня смотрела. Волосы у нее были растрепаны, в них запуталась сережка там, где ее схватил Ричард. Тот маленький разрыв посередине меня приоткрылся шире и начал гореть – кровавый, чувствительный, красный и воспаленный. – Ты правда хочешь помочь? – спросила она. Вопросом это было лишь наполовину – и наполовину прощупыванием, настороженной готовностью к ответу. – Да, – повторил я, слишком горячо, меня задело ее сомнение. Ее лицо озарилось тем же откровенным бесстрашием, с которым она смотрела на меня в гримерке. Одним порывистым движением она преодолела разделявшие нас три ступеньки и поцеловала меня, поймала, крепко обхватив обеими руками за затылок. Я был ошарашен, но не шелохнулся, забыв обо всем, кроме неожиданного жара ее губ, опалившего мои. Мы отстранились на дюйм, глядя друг на друга расширенными, обезоруженными глазами. Ничто в ней никогда не казалось простым, но в тот момент она была именно такой. Простой, близкой и красивой. Слегка всклокоченной, немного раненной. Мы снова поцеловались, уже нетерпеливее. Она раздвинула мои губы, забирая дыхание прямо у меня изо рта, толкнула меня, так что я попятился и налетел на перила. Я стиснул ее зад и прижал к себе, готовый ощутить ее всю. Плотный шум музыки за стеной прорезал незнакомый голос: – Ни фига себе. Мередит разомкнула контакт, оторвалась от меня, и я едва не потерял равновесие от внезапного исчезновения ее тела. Какой-то безымянный первокурсник стоял у подножья лестницы со стаканом в руке. Переводил взгляд с меня на Мередит с тупым расфокусированным удивлением. – Ни фига себе, – повторил он и, шатаясь, поплелся в кухню. Мередит потянулась и взяла меня за руку. – Ко мне, – сказала она. Я бы пошел за ней куда угодно, и мне было наплевать, кто знает – Ричард (который заслуживал куда худшей кары, чем такое мелкое предательство) или еще кто. Мы поднялись по лестнице в спешке, неуклюже, нам мешали ее высокие каблуки, то, что я был пьян, и наше дурацкое нежелание оторваться друг от друга. Бегом пронеслись по коридору второго этажа, влетая в стены и снова сливаясь губами, пока не ввалились к ней в спальню. Она захлопнула дверь и защелкнула замок. Мы скорее сшиблись, чем обнялись, всю эту лихорадочную сцену пронизывали вспышки боли: она вцеплялась мне в волосы, прихватывала зубами мою нижнюю губу, передергивалась, когда грубая щетина на моем подбородке царапала ей горло. Басы из столовой внизу бились, сопровождая происходящее, как какой-то дикарский туземный барабан. – Ты офигенная, – произнес я в ту долю секунды, пока мог говорить, когда Мередит стягивала мою рубашку через голову. Она отшвырнула рубашку в сторону. – Да, я знаю. То, что она знала, каким-то образом заводило больше, чем если бы она притворялась, что не знает. Я нащупал молнию на боку ее платья и сказал: – Отлично, я на всякий случай. Остальная одежда была снята и небрежно отброшена, всё, кроме белья и туфель Мередит. Мы целовались, задыхаясь и вцепляясь друг в друга так, словно боялись отпустить. У меня кружилась голова, пол качался и кренился всякий раз, стоило закрыть глаза. Одной рукой я провел от ямочки на затылке Мередит до крестца, кожа ее под моими пальцами полнилась электричеством. От теплого шелковистого прикосновения ее губ к уху я застонал и прижал ее покрепче – опьяненный, подсевший, злой на себя, что притворялся, будто не хочу ее. Мы были на полпути к постели, когда в дверь ударил кулак, так что она заходила в проеме. Еще удар, потом еще, будто в дверь бился атакующий баран. – ОТКРОЙ ДВЕРЬ! ОТКРОЙ ДВЕРЬ, ТВОЮ МАТЬ! – Ричард! – Я отшатнулся, но Мередит быстро обхватила меня за шею. – Пусть колотит в дверь хоть всю ночь, если хочет. – Он ее выбьет, – сказал я, и эти слова исчезли между ее губами, прежде чем покинули мои, я забыл свою мысль, не успев ее закончить. Сердце у меня дико колотилось. – Пусть попытается. Мередит толкнула меня на кровать спиной вперед, и я не стал возражать.