Открылась и закрылась дверь. Я взглянул на нее без ожидания и без интереса. Мередит. Она секунду помялась на крыльце, потом спустилась. Я не шевельнулся. Она вынула у меня изо рта косяк, бросила его на землю и поцеловала меня, прежде чем я успел заговорить. Тупое биение боли поднялось от моей переносицы в мозг. Ладони Мередит тепло лежали у меня на щеках, губы ее притягивали, как магнит. Она взяла меня за руку, как много недель назад, и повела обратно в дом. Сцена 7 Почти весь следующий день я проспал, придя в себя лишь на пару секунд, когда Мередит выскользнула из постели, зачесала мне волосы со лба и ушла на занятия. Я что-то ей пробормотал, но слова так толком и не оформились. Сон снова заполз на меня, как ласковый мурлычущий домашний зверь, и следующие восемь часов я не просыпался. А когда проснулся, на кровати рядом со мной сидела, положив ногу на ногу, Филиппа. Я мутными глазами посмотрел на нее, покопался в путаных воспоминаниях о вчерашнем вечере, не зная, есть на мне что-то под одеялом или нет. Когда я попытался сесть, она толкнула меня обратно. – Как ты себя чувствуешь? – спросила она. – А выгляжу как? – Честно? Ужасно. – Совпадение? Нет. Сколько времени? За окнами было уже темно. – Без четверти девять, – сказала Филиппа, наморщив лоб. – Ты весь день проспал? Я застонал, заворочался, не желая поднимать голову. – Почти. Как позанимались? – Очень тихо. – Почему? – Ну, без тебя нас было только четверо. – А кого еще не было? – А сам как думаешь? Я медленно отвернулся от нее, не отрывая голову от подушки, и уставился в стену. От этого движения в пазухах стрельнула боль, которая меня отвлекла – но ненадолго. – Ты, наверное, ждешь, чтобы я спросил, где он, – сказал я. Она потянула край одеяла, загнутого поперек моей груди. – Никто его со вчера не видел. После репетиции он просто исчез. Я хмыкнул и сказал: – Там есть «но», я слышу, как оно надвигается. Она вздохнула, ее плечи чуть поднялись и опустились куда ниже прежнего. – Но сейчас он вернулся. Он наверху, в Башне. – В таком случае я останусь здесь, пока Мередит меня не выпнет. Ее губы сложились в плоскую розовую черту. Глаза за очками – я не знал, почему она в очках, она же ничего не читала, – полнились дремотной океанской синевой, терпеливые, но усталые. – Ладно тебе, Оливер, – тихо сказала она. – Сходи поговори с ним, это же не больно. Я показал на свое лицо: – Как видишь, бывает больно. – Слушай, мы все тоже на него злимся. По-моему, там, где Мередит стояла, когда он вошел, пол обгорел. Даже Рен с ним не хочет разговаривать. – Хорошо, – сказал я. – Оливер. – Что? Она подперла щеку рукой и улыбнулась – необъяснимо и неохотно. – Что? – повторил я, уже с опаской. – Ты, – сказала она. – Ты знаешь, я бы сюда не пришла, если бы на твоем месте был кто-то другой. – Что это значит? – Это значит, что у тебя куда более веская причина злиться, чем у всех нас, но еще ты первый его простишь. Нехорошее ощущение, что Филиппа видит меня насквозь, заставило меня поглубже вжаться в матрас. – Да неужели? – сказал я, но это прозвучало слабо и неубедительно даже для меня. – Ага. – Ее улыбка погасла. – Мы сейчас не можем себе позволить вцепиться друг другу в глотки. Все и так довольно плохо. Внезапно она показалась очень хрупкой. Тонкой и прозрачной, как больная раком. Невозмутимая Филиппа. Меня охватило диковатое желание просто обнять ее, устыдившись того, что я, хоть и ненадолго, в чем-то ее заподозрил. Мне хотелось затащить ее под одеяло и прижать к себе. Я почти сделал это, потом вспомнил, что я (вероятно) не одет. – Хорошо, – сказал я. – Я с ним поговорю. Она кивнула, и мне показалось, что я увидел, как за ее очками блеснула слеза. – Спасибо. – Она подождала секунду, поняла, что я не шевелюсь, и спросила: – Так, а когда? – Эм… через минутку. Она моргнула, всякий след слезы – если она вообще была – пропал. – Ты голый? – спросила она. – Не исключено. Она вышла из комнаты. Я не спеша оделся. Поднимаясь в Башню, я выяснил, что двигаюсь как в замедленной съемке. Не было ощущения, что я иду наверх увидеться с Джеймсом впервые за пару дней. Ощущение было такое, будто я в последний раз на самом деле виделся с ним, говорил, общался по-настоящему задолго до Рождества. Дверь на верхней площадке была приоткрыта. Я нервно облизнул губы и толкнул ее. Он сидел на краю кровати, глядя в пол. Но кровать была не его – моя. – Удобно? – спросил я. Он быстро встал и сделал два шага вперед. – Оливер… Я поднял руку, ладонью к нему, как страж на мосту. – Нет – просто постой там, минутку. Он остановился посреди комнаты. – Ладно. Все, что хочешь. Пол ходил у меня под ногами ходуном. Я сглотнул, подавляя прилив какой-то странной, отчаянной нежности. – Я хочу тебя простить, – выпалил я. – Но, Джеймс, сейчас я бы тебя убил, вот правда. Я потянулся к нему, сжал в кулаке воздух. – Я хочу… Господи, я даже объяснить это не могу. Ты как птица, знаешь? Он открыл рот – на языке у него крутился вопрос, какое-то выражение недоумения. Я резко, некрасиво рубанул рукой, останавливая его. Мысли мои сыпались маниакально и хаотично. – Александр был прав, Ричард не воробей, это ты воробей. Ты… не знаю, вот это хрупкое, ускользающее, и у меня такое чувство, что, если бы я только тебя поймал, я бы мог тебя раздавить.