– Ну да, – не поняла восторга Женя. Кокошник как кокошник. Получилось неплохо, да, в голове Жени он был более идеальный, поэтому-то она и не была до конца довольна готовым. Кокошник был украшен немного асимметрично, но, когда Женя его примеряла, смотрелось неплохо. Достаточно экстравагантно и храбро. В каморке стояло молчание. Девочки стихли и тоже глядели на поделку так, будто она была из чистого белого золота с добавлением настоящего жемчуга и драгоценностей. – Чёрт, Короткова, – ругнулась Людмила Анатольевна, склоняясь к месту, где Женя покрасила вату в голубоватый цвет и залила её лаком, чтобы была твёрдость, походящая на наст. – Что ж ты раньше не говорила, что рукастая. Женя улыбнулась собственным рукам с тонкими длинными пальцами: всё длинное в этом теле, всё продолговатое и угловатое. Вот тебе и люди: обращают внимание на красиво выполненные вещи, люди практичные и требовательные, вместо хвальбы и восторгов видят выгоду и возможности. Не удивительно, но всё же неприятно. – У меня не всегда так получается… – оборвала Женя фразу на половине, так как хотела продолжить, что в этот раз не вышло задуманного, но промолчала, понимая, что таким образом навлечёт на себя будущую гору работы. – Шикарно, – Людмила Анатольевна всё крутила кокошник в руках. – Неплохо, – обронила Карина, выходя из каморки. И как показалось Жене, в её голосе даже сквозило удивлённое уважение. Что бы ни говорили про Карину, а искусство и красоту она, видимо, ценила. – Так, ладно, – тряхнула головой Людмила Анатольевна, когда остальные девочки стали выходить. – Одета? Давай теперь заключительный штрих, и я пойду начинать. Женя выпрямилась на стуле и позволила Людмиле Анатольевне опустить кокошник на голову, словно монаршей особе. Он был лёгкий и приторно-сладко пах лаком, и Женя надеялась, что выглядит в нём прилично, а не глупо. – Ну-ка, поднимись, – Людмила Анатольевна отошла к двери, прикрывая её. Снаружи слышались весёлые возгласы и заливистые визги девочек, которые, вероятно, успели застать некоторых парней в трусах. Женя неловко встала, чувствуя, как немного жмут сапоги, как прохладный воздух актового зала обнимает за коленки, как пол становится дальше обычного. Белое каре, что зимой часто под шапкой растрёпывалось, было идеально выпрямлено, чтобы добавить образу резкость и строгость. Ксюша, что играла Сказочницу, принесла из дома палетку с разноцветными тенями, и теперь веки Жени стали мертвенно-бледными, холодными. Губы намазали светлым тональником, чтобы и им придать безжизненности. Белые капроновые колготки пришлось купить в Рославле, куда ездила подруга мамы. Они были длинные, но большие в талии, поэтому Жене пришлось их сцепить булавкой. Синеватую с белыми звёздочками шубку отрыли в мешках с вещами здесь же в каморке, после чего одежде пришлось пару дней отвисеться, выветриться. Но шубка предназначалась для человека ниже, чем была Женя, поэтому колени её и большая часть бедра были открыты. Белые сапоги были же ниже колена и обхватывали голень не хуже тех самых колгот. Толстый, квадратный каблук в шесть сантиметров, который Женя собственноручно измерила дома линейкой для геометрии, крепко стоял на полу, не давая неуверенным, размякшим ногам Жени подвернуться. – Ох, мамочки, – охнула Людмила Анатольевна. Глаза её раскрылись ещё больше, и за очками выглядели прямо-таки двумя лунами, что осматривали внимательно и… восторженно? – Как настоящая. – Да ладно, что вы… – начало было оправдываться Женя, но Людмила Анатольевна замахала руками, останавливая её. – Некогда, вам ещё домой идти и заниматься уроками, – Людмила Анатольевна задумалась, приложил ладонь к подбородку. – Давай так: ты пока сиди здесь, слушай, что они там говорят, а когда настанет твой черёд – выходи. Поняла? Женя кивнула, однако не совсем понимая, зачем должна так делать. Не проще ли выйти ко всем? Она и так как изгой ходит на эти репетиции, потому что остальные роли играли одиннадцатиклассники, а тут ещё запертость в каморке без возможности быть в тусовке. Людмила Анатольевна сложила руки перед губами и, загадочно улыбаясь, прошептала: – Шикарная. И вышла, прикрыв дверь. – А где Снегурочка? – послышалось со сцены. – Выйдет в своё время. Всем по местам. Времени нет. Хотите потом до полуночи делать уроки? – строго выговаривала Людмила Анатольевна, ей вслед полетели недовольные стоны. – Но вы же обещали договори-иться, – протянул кто-то из парней. – Договорюсь, – отрезала Людмила Анатольевна, – но хоть сколько-то вы должны сделать, чтобы быть в теме и ничего не пропустить. Но и эта новость не заткнула те самые недовольные стоны, которые хоть и стали тише, но не перестали быть вовсе. Репетиция началась. На краю сцены, с другой стороны, стояла Ксюша-Сказочница, которая собиралась призвать Новый год в свой дом, докричались до Деда Мороза, но ни Снегурочки, ни подарков не было, потому что их украла Баба-Яга. Выступающие старались говорить громко, так как микрофоны пока никто не поставил на сцене. Баба-Яга визгливым голосом стала увещевать, как ей надоело быть не у дел и что Снегурочку и подарков никто не увидит, пока её не возьмут праздновать. Женя почувствовала, как коленки стало потряхивать, как захолодели пальцы на руках. Вот теперь выходить было страшно, вот теперь она начала чувствовать то неприятное волнение перед выступлением. И если оно было таким сейчас, то что будет перед настоящей публикой, хоть и детей. Зеркало в каморке было небольшое, в нём Женя видела только своё лицо и шею, да и то если чуть наклониться. А она и так знала, как выглядит её разукрашенное лицо. Женя хотела бы увидеть весь образ, но не могла. Она услышала слова Димы-Богатыря, которые он выговаривал особо сердито, так как пытался вызнать у Карины-Бабы-Яги, где та прячет Снегурочку и подарки. Карина-Баба-Яга ничего не рассказала, улетела. А Диме-Богатырю пришлось идти по запутанной, сложной дороге, выспрашивать у попадающейся живности путь, чтобы добраться до Снегурочки, до Жени. – Милая Звёздочка, подскажи, где мне искать Снегурочку? Сюжет чуть изменили. Ну, как чуть. Людмила Анатольевна придумала какое-то своё варево, где была и Баба-Яга, и Богатырь, и новые персонажи, которых Женя даже не встречала ранее. Но в этой Звёздочке, которую играла девочка из одиннадцатого «б», она видела отсылку на сказку «О царевне и семи богатырях». И было в этом что-то комичное и как будто намекающее. Катя-Звёздочка ответила про какую-то свою подругу и путь на юг. Женя знала, что сейчас Богатырь как раз должен добраться до убежища, где была спрятана Снегурочка. Конечно, с подарками. – А вот и пещера. Всё. Дима её нашёл. Теперь Снегурочка должна выйти и попросить его вернуть её обратно, к детям, на праздник, потому что с ней подарки, потому что с ней праздник, потому что дедушка без неё не справится. Она напустила некоторой блаженности на лицо, постаралась заставить глаза слегка улыбаться, быть чуть безумными, одурманенными. Женя выдохнула и вышла за дверь. Она ступала медленно, важно, словно бы плыла. Не смотрела ни на кого – должна была осматриваться и делать вид, что окружающее её интересует больше, чем то, что её ищут. Она шла неторопливо, без цели, без явного направления. Людмила Анатольевна сказала, что Снегурочка в этот раз должна быть «не от мира сего», мягкой и плавной. Но когда Женя посмотрела в глаза Богатырю, в глаза Димы, запнулась о мысль, забыла, что должна делать и как двигаться, как плавно поднимать руки и водить ими, словно она до чего-то невидимо дотрагивается. Богатырь – нет, Дима, – смотрел на неё с раскрытым ртом, глаза его чуть блестели, словно подсвечивались изнутри новогодними огнями. И одними губами он сказал: «Вау». Женя заулыбалась, но сделала это как могла беспечно и как будто устало, чтобы никто не понял, насколько ей польстила эта реакция, но она чувствовала, как жарко делается в груди, как теплеют руки и шаг становится уверенней. За кулисами послышались шепотки. Женя робко глянула на них. – Не отвлекайся! – тотчас последовал окрик Людмилы Анатольевны. Снегурочка приблизилась к Богатырю и положила ладони на его плечи – сделала это жест в порыве, в сценарии его не было. Плечи были твёрдые и крепкие, даже через косоворотку чувствовался жар Димы, словно у него была температура. – Милый Богатырь, – Женя по возможности посмаковала слово «милый», но необходимо было продолжить: – спаси меня и подарки. Помоги добраться до дедушки, помоги вернуть праздник! Дима медленно, заворожённо кивнул, хотя должен был сказать свою реплику. Женя улыбнулась, понимая, что либо он забыл, что надо говорить, либо его что-то сбило, и он уже забыл свои слова. – Ну-у, да-альше, – затянула шёпотом Людмила Анатольевна в нетерпении. Женя стояла чуть склонённая над ним, и спина начала замлевать, но то, что сейчас её глаза были на уровне его, она не жалела, так было проще. Жене. Да и всем. Вот бы так было всегда… Сбоку кто-то протяжно выдохнул: нервно и раздражительно. Дима заморгал. – Конечно, я отведу тебя, Снегурочка. Праздник без тебя и без подарков – не праздник. На обратном пути им ничего не мешало вернуться. И только в конце опять появилась Баба-Яга, уже прося прощения и навязываясь на праздник. Дед Мороз и Снегурочка её, конечно, простили и пригласили угоститься подарком. Признаться, Жене никогда не нравилось то, что на каждом концерте, в каждой постановке Баба-Яга пакостила, в конце билась лбом о землю, извинялась, повторяя, что больше такого не повторится, после чего её прощали и принимали. И так каждый год. Жене хотелось, чтобы в какой-нибудь раз дети поняли, что их обманывают, и, наконец, прогнали Бабу-Ягу: ну сколько можно портить праздник и получать прощение? Хотя если обидеть её раз, то она, скорей всего, всё равно не даст нормального житья. Вот и думай после этого, как поступить: подружиться, попытаться договориться со злом или по возможности прогнать его, самого обидеть? – И финальная песня. Всё. Отлично! – заголосила Людмила Анатольевна. – Прекрасно. Молодцы. Лесников, Леший из тебя, конечно, такой себе. Ну да ладно. Сойдёт. Всем спасибо, все свободны. Выступающие засуетились, к Жене подбежала Маша, которая, как вышла Женя-Снегурочка, начала подпрыгивать, как на иголках, и смотрела на выступление такими глазами, будто там выступает местная звезда – это всё же Женя заметила, когда Дима её уже уводил со сцены. – Слушай, Короткова, ты где научилась быть такой шикарной, а? – Маша заговорила громко и на них обернулись рядом стоящие школьники. В том числе и Дима. Женя почувствовала, как кровь вдарила в голову, загорелись кончики ушей. И сильно захотелось если не стукнуть Машу, то точно закрыть её рот ладонью. Но это скорей всего не помогло бы. – Ты как вышла, я подумала, что всё, нас сейчас тут заморозит. А потом ты как начала руками водить, как дурочка, я прямо и поверила, что ты такая и есть. Но было круто, признаюсь. Не ожидала, что ты умеешь так играть. – Тише ты, Мань, – успела вставить слово Женя. – Сейчас, я переоденусь, и пойдём алгебру решать… – Эм, Женьк, слушай, тут такое дело… – неуверенно замялась Маша. Неуверенно? Женя во все глаза смотрела на подругу, на то, как её щёки становятся красноватыми под стать рыжим волосам, что были на этой неделе. – Нас пригласили на горку сходить, покататься. – Кто? – не поняла Женя. – Да и подожди, какая горка? Нам же надо на завтра подготовиться к самостоятельной. Ты же знаешь, что я не понимаю… – Егор пригласил, – перебила её Маша. – Ну пошли, пожа-алуйста, я хочу покататься. А потом я тебе по возможности всё-всё объясню. Пойдём? Женя видела, что Маша хотела переплести руки в просящем жесте, но сдержалась. Но сделала при этом глаза, как у кота из второго «Шрека». И были они у неё очень уж похожи, вот честно. Женя глянула в сторону, где Егор что-то шептал Диме на ухо. Дима при этом кивал и улыбался. Интересно, они это придумали заранее или по ходу действия? – Но мама будет считать, что я делаю уроки. – Сделаешь позже, – отмахнулась Маша, словно уроки – и тем более алгебра – были пустяками. Женя же так не думала, но знала, что в любом случае успеет и покататься, и сделать уроки, и почитать, и выспаться. Женя всегда всё успевала, не всегда правильно – но всё же. – Ладно, – бросила она. Маша успела хлопнуть в ладоши раз, но Женя продолжила: – но если я получу трояк, мама меня прибьёт. Ну или никуда не пустит больше. – Не боись, я тебе если что помогу. Иди переодевайся, а то нас заждутся. Маша начала пританцовывать и напевать. Женя лишь услышала от неё «три цветка я сорвала-а»[1], перед тем как ушла в каморку. [1] Анастасия Приходько – Три зим Глава 8. Дима