– Ты представляешь?! – услышал Дима возмущённый голос мамы. – Снова снег оставили. И я же ругалась… Диме показалось, что это включилась новая серия, но началась с того, что стали показывать, что было в предыдущей. Прямо как в бабушкиных сериалах, которые Диме иногда приходилось смотреть в детстве, когда она его забирала из садика вместо родителей. Дверей между комнатами не было. Только проёмы, которые в крайнем случае занавешивались шторками. Это всё было для того, чтобы натопленная печь передавала тепло не только одной комнате, а всему дому. Удобно. Но Дима это узнал не сразу и долго просил дверь к себе в комнату, как у Егора. У которого в комнате была и дверь, и батарея, и нормальная кровать, а не диван, который каждый день приходилось складывать–раскладывать, потому что иначе в комнате было мало места. У Егора тоже был обычный дом, но более облагороженный, что ли. И Дима не завидовал бы ему, если бы не водопровод и слив, который отец Егора как-то сам нарыл. Только это убивала Диму больше всего: туалет практически на улице, мыться приходилось в самодельном душе, который папа кое-как смастерил из кладовки на веранде, да и то зимой там было так холодно, что даже обогреватель плохо спасал. Ну хоть воду они получали из скважины, хоть на том спасибо. А то некоторые, вон, до сих пор ходили к колонке или в колодец. И с вёдрами в любую погоду одолевали этот путь. Герои. Дима слышал мамины жалостливые интонации, после раздавались успокаивающие нотки папы, потом мама говорила спокойней, после чего уже звучало мерное стучание ложками и вилками – сели есть. Значит, мама немного успокоилась. Дима терпеливо опустился перед компьютером и загрузил страницу «ВКонтакте». Сообщений нет. Почему она ему не пишет первой? Но Дима пока решил не сообщать Жене насчёт дискотеки. Не говорить, ничего не спрашивать, не уточнять, не делать намёки, что он может прийти туда завтра, даже не показывать виду, что он хотел бы там её застать. Для начала он отпросится. Для начала он получит добро, а потом уже будет уточнять и намекать. Ведь если всё же дело не выгорит, то неудобно потом получится. – Ну и зачем они так?.. – услышал Дима мамин голос, когда она с папой проходила мимо его комнаты в зал. – Как специально. – Милая, они либо назло, либо муд… – Ну тише ты, – одёрнула папу мама. Но Дима услышал в её голосе улыбку. Усмехнулся. Хоть она и бывала иногда ханжой и злюкой, которая придиралась ко всему, что только увидит не понравившегося, но в целом мама очень весёлая и светлая. И главное, заботливая. Скрипнул диван в зале, громкость на телевизоре увеличили, заголосил Якубович. Но мама спросила: – Может фильм? И папа не возражая стал переключать, ища что-нибудь интересное. Дима посидел, подождал, потом глянул на часы: по сути, пятнадцать минут после еды прошло. Значит, родители должны были подобреть, значит, уже можно начинать план-капкан, значит, уже можно начинать переживать. И как по приказу почувствовал лёгкое головокружение, волна тошноты прошлась по кишечнику вверх и затихла, в горле появился слабый привкус горечи. И как же Диме он надоел. В телевизоре начали стрелять и орать. И продолжили. Видимо, мама одобрила сегодня боевик. Не очень хорошо, потому как означало, что настроение у неё пока не сильно улучшилось, и, возможно, она до сих пор хотела продолжать всех казнить и ни фига никого не миловать. Но Дима уже настроился, стал себя накручивать. Да уж, плохо спать перед учебной субботой не ахти идея. Но он бы в любом случае спал сегодня плохо: или он поговорит и будет мучиться бессонницей от полученных новостей (одобрения или запрета), или не поговорит и будет маяться оттого, что не смог этого сделать. Перспектива не очень в любом случае. Мама и папа сидели на диване. Точнее, папа сидел, привалившись к спинке, а мама лежала, закинув ноги папе на колени. Одна рука её была согнута и покоилась на лбу, словно у мамы болела голова. И Дима понадеялся, что это только кажется. Если ещё и голова болит, то всё… пиши пропало. – О, Димка, – воскликнул папа, увидев его. – Присоединяйся, будем смотреть, как Том Круз спасает прекрасную блондинку. Мама слабо пнула его ногой. – Что-о? – протянул папа улыбаясь. – Не нравятся блондинки? Дима внимательно смотрел в телевизор, стараясь не показать виду, что прислушался, затаился. На экране действительно был боевик, вроде комедийный. – Не нравится, что они для тебя прекрасные, – ехидно отозвалась мама, стараясь последнее слово выдать с папиной интонацией – не вышло. – Ты всё равно у меня лучше всех, – папа перехватил мамину пятку, которая опять метила ему в бок. Мама была тёмненькой. Вся. Полностью. Кожа её была темнее, чем у папы. И после лета, когда приходилось много времени проводить на огороде, мама обычно выглядела «как негр» – как выражался папа. У неё не было каких-то ярко выраженных нерусских черт, нет – мама была русская. Но кожа её была тёмная, и волосы практически чёрные. Кожа же папы была светлой, ну, обычной. И только волосы светло-коричневого цвета контрастировали с его серо-карими глазами и кожей. Так что Дима был «сборная солянка», как говорила бабушка – мамина мама: волосы от папы, глаза от мамы, светлая изначально кожа – от папы, но возможность получить загар даже после пятнадцати минут под солнцем – от мамы. И только телосложение, рост у Димы были от дедушки. Тот был неказистым, сбитым и вспыльчивым. Да, получается, телом и характером Дима был в деда. И как на это реагировать, не знал. Хотя нет, знал: это гены, и ничего с ними поделать нельзя. Том Круз выпрыгнул из самолёта. Началась реклама, где стали показывать какой-то старый концерт, который собирались крутить перед Новым годом. Мелькали певцы, мелодии. Дима взглядом задел за какую-то группу из двух человек, где девушка была высокой, а парень – низким, слухом зацепился за слова «бог тебя выдумал»[1]. Дима решил, что это знак. Мысленно помолившись, сам не зная кому, он выдохнул и торопливо проговорил: – Мам, можно мне в субботу пойти на дискотеку? Негласное правило огромными, мигающими буквами сообщало, что мама дома главная. Мама – это очаг, огонь, который их поддерживал, и когда она уезжала к своей маме в деревню, у них чуть ли не апокалипсис дома случался, потому что папа умел готовить только яичницу, а Дима – варить макароны. Но вместе они, правда, справлялись. Что хорошо. Мама медленно убрала руку со лба. Мучительно медленно повернула голову и косо, боком посмотрела на Диму. – С чего ты решил пойти на дискотеку? Тон не недовольный. Просто удивлённый. Даже как будто заинтригованный. Интересно, если он расскажет про девушку, она его сразу отпустит или всё равно будет против? – Интересно, – как можно беззаботней пожал плечом Дима. Главное, чтобы мама не вспомнила про тренировку вечером. В теории Дима мог бы успеть в оба места – пришёл бы позже на дискотеку. Но от таких мотаний переживалка его совсем сведёт с ума. – Да и Егор позвал. Говорит, ему скучно одному идти. Егор и правда иногда ходил на дискотеку. И правда один. Дима всегда удивлялся, как ему не было уныло? – А как же тренировка? Всё-таки вспомнила. Дима мысленно представил весы, где на правой чаше лежала правда – он её прогуляет, а на левой – ложь – отменили, приходить не надо. Правая победила, причём с сильным перевесом. – Я её прогуляю, – Дима тяжело опустил плечи, понимая, что тем самым подписал себе приговор и теперь его точно никуда не отпустят. Он заметил, как брови отца взлетели куда-то к волосам. Мама даже приподнялась на локтях. – Не поняла, – тихо начала она, – то есть как прогуляешь? Тебе же нравится заниматься. Ты же сам записался. – Как сам записался, так сам и могу перестать ходить, – вспылил Дима, прекрасно понимая, что ничего не бросит. Качалка для него была сродни вышивке крестиком – успокаивала, делала более уравновешенным и даже немного адекватным. – Ну уж нет, – мама поставила ноги на пол, села ровно, строго глянула на Диму. – Раз записался, так будь добр, ходи. Нечего отлынивать от ответственности, которую сам на себя возложил. Это не поступок взрослого человека. – Да какая… – начал было Дима, но понял, что таким разговором они либо поцапаются, как собаки по весне, и ничего не решат, либо решат, но совсем не то, что хотел бы Дима. – Мам, я только в этот раз прогуляю. Ничего страшного не случится. Я просто хочу сходить на дискотеку. С Егором. Казалось, брови папы вообще затерялись в волосах от удивления. Мама хмуро глядела на Диму, молча что-то прикидывая. – Может, не надо? – наконец спросила она. Дима быстро-быстро заморгал от удивления. – Ты же потом спать не сможешь. Тренировка – уже привычное дело. А дискотека… немного незнакомое и волнительное. Ну не ходи туда, Дим. – Мне что теперь, вообще ничем новым и социализирующим не заниматься? – вновь распыляясь уточнил Дима. – Сидеть дома и вязать шапочки? – Ну почему сразу вязать… Дима заметил, что папа отвернулся к телевизору. Мама всё смотрела на Диму. Не соглашалась. И папа не становился ни на чью сторону – хотя Дима хотел, чтобы он поддержал именно его. – Мам, ну мне же надо быть вовлечённым в жизнь. Иначе я буду потом постоянным холостяком и играть на компе, и жить ещё с вами при этом. Дима хотел надавить на больное: на компьютерные игрушки, которые так не любила мама, и к которым папа относился настороженно. Но просчитался – папа обратил внимание совершенно на другое. Он обернулся с чуть светящимся лицом, словно его осенило: – То есть дело всё же в девочке? – С чего ты взял? – насторожилась мама, посматривая на папу и на Диму по очереди. – Или… да, Дима? Дело в девочке? Снова эти весы, чёрт бы их побрал. Дима кивнул. – Пусть идёт. Что ты его, в самом деле, держишь дома, как узника. Отпускаешь только на тренировки и в школу, – начал говорить папа, который, наконец, определился со стороной. – Эй, – возмущённо прикрикнул Дима, – вообще-то, я сам никуда не хожу, а не меня не пускают. – Да-да, будто бы ты смог смотать без нашего ведома, – махнул рукой папа, даже не глянув на Диму. И только продолжил переглядываться с мамой. Между ними происходил немой диалог: папа чуть склонил голову и поднял брови, словно бы говоря «понимаешь?». И мама вначале нахмурилась и вытянула губы, будто хотела уточнить, а потом заулыбалась. На её щеках появились красноватые пятна – вот ещё одна особенность, которая досталась Диме от мамы. – Точно? – резко спросила мама. – Он же потом не сможет заснуть, не сможет нормально есть, Паш. А я переживай за него… – Ты всегда будешь за него волноваться, это не изменится. А что ты будешь делать, когда он учиться поедет?.. Дима видел, как мама досадливо сморщилась, как будто ей наступили на белые ботинки. – Он будет мне звонить каждый день, – безапелляционно заявила она, словно это было в порядке вещей. – Рассказывать и… – Гхм, я всё ещё здесь, – Дима развёл руки, словно он был певец и являл себя многомиллионной публике. – И можно я как-нибудь сам решу, сколько раз звонить родителям домой, и как часто. – Нет, – по маминому суровому взгляду понял, что и правда нет. – Если не будешь слушаться, приеду и уши надеру. Дима искренне надеялся, что всё же некоторая часть угрозы была сделана в шутку. Но они отклонились от первоначального вопроса, и он хотел уже решить его, потому как чувствовал, как начинала раскалываться голова от недоговорок и предположений. – Мам, так что там с дискотекой? – вновь встрял Дима, пытаясь не кривиться и не двигать кожей на лбу, сдерживаясь, чтобы не поднять руки и не сдавить ими виски, которые уже наливались болью, словно солнечный ожог. – Ну Дим… – Пусть идёт, – перебил её папа. – Иди. Иди и развлекись. Иногда можно. – Спасибо, пап, – подскочил Дима, думая, как бы незаметно пробраться до кухни, чтобы перехватить там аспирин. В портфеле, где он был про запас, наверно уже закончился. – Может, не надо было… – Пусть сходит, раз хочется. Чего дома сидеть в выходной. – Дима! – догнал его окрик мамы на пороге собственной комнаты. Дима сжался, надеясь, что дальше последует не запрет. – А ты уроки сделал? Дима выдохнул, радуясь, что предусмотрительно и усиленно всё успел выполнить. – Да, мам, конечно, – обернулся он с улыбкой, которую не смог скрыть. – Вот жук, – улыбнулась в ответ мама. – Нет, ты видел, всё продумал, ко всему подготовился.