До начала концерта оставалось двадцать минут. И Дима решил сбегать в туалет, пока было непоздно. На обратной дороге он встретил Машу и Егора, который опаздывал. В актовом зале уже поставили музыку, которую было слышно и на первом этаже. – Где Женька? – спросила Маша, как только увидела Диму. Она так волновалась, словно Женя была её ребёнком, и чувствовала ответственность за её моральное спокойствие. – Наверно в зале, я видел её минут десять назад возле учительской. Маша кивнула. Егор начал что-то волнительно рассказывать ей. Диме же показалось, что откуда-то сверху его позвали. Он подошёл к перилам и глянул наверх, прямо на потолок третьего этажа. Но оттуда больше не раздалось звуков, да и никто не выглянул в ответ. – Что там? – окликнул его Егор, они с Машей настороженно смотрели на действия Димы. – Ничего, показалось. В зале уже были заняты почти все места. Пришло много народу, пришло даже некоторые выпускники этого года. И Дима успел порадоваться, что на праздник не заглянули те, с кем его связывали совсем недружеские отношения и нерадостные воспоминания. Они быстренько поднялись на сцену. Пробежали за кулисы. – Где вы гуляете? А ну, переодеваться, живо! – громким шёпотом проговорила Людмила Анатольевна, как только они подошли. – Где же Короткова? Где её носит? Последние слова Людмила Анатольевна сказала совсем тихо и как будто только себе, но Дима их услышал, не успев отойти. И спросить, уточнить он тоже не успел, потому что учительница широкими шагами прошла до каморки. – Где? Женька?! – отчеканила вопрос Маша. – Не знаю, – Дима вылупился на Машу. И хотелось сказать, что он, вообще-то, не обязан за ней присматривать, но почему-то казалось, что именно сегодня как раз и надо было это делать. – Может она в туалете? Это был глупый вопрос. И уж точно глупое предположение. Дима знал, что как бы Женя себя не чувствовала, как бы не переживала по поводу этого выступления, она всё равно была бы здесь. Да хоть с кашлем и в предсмертном состоянии, но дошла бы и выступила. Хоть как-то. Дима это точно знал, и теперь дурное предчувствие ещё сильнее пробралось в душу и начало скрести. И ещё кричать. Тихо и робко. И Жениным голосом. – Надо её найти, – недовольно покачала головой Маша, доставая телефон. – Пойду до учительской сбегаю, – наконец подал голос Егор, который до этого выглядывал из-за кулис, рассматривая сидящих. До начала концерта оставалось пять минут. – Так, Свинцова, – Людмила Анатольевна торопливо вылетела из каморки и направилась к Маше с Димой. Посмотрев на Диму, она всё же решила обратиться именно к Маше. Что было логично. – Позвони… – Уже, – перебила её Маша. – Никто не поднимает. – Ну и куда она смылась? Гос-спади, угораздило же, а. Людмила Анатольевна хлопнула ладонью по ноге и поставила руки в боки. Она осмотрелась, задумчиво проговорила: – Трошина сказала, что Короткова отлучилась после того, как они сходили за кассетой. Но куда – не сказала. – Что?! – Что? – спросили одновременно Дима и Маша, поднимая головы. И Дима догадывался, что у него сейчас был примерно такой же безумный взгляд, как у Маши. Возможно, даже злой. – Женька ходила куда-то с Трошиной? – уточнила Маша тяжёлым голосом, которым хоть убивай. – Ну да. Людмила Анатольевна мельком глянула на них, но не заметила, каким многозначительным и орущим о чём-то нехорошем был взгляд Маши. Людмила Анатольевна взяла микрофон и вышла на сцену. Начала что-то говорить о незначительной задержке концерта, что ничего страшного, а пока они подождут тех, кто опаздывает. За это время Дима успел предположить, что Женя ушла – ну мало ли. Маша отмела этот вариант. Прибежал Егор, сказал, что в учительской лежит рюкзак Жени. Маша успела позвонить ещё раз, но ответа не было. Из каморки показалась Карина. Остановилась всего на миг на пороге, но потом всё же шагнула. Но там же и замерла, перед самыми дверьми, словно боялась идти дальше. Дима длинными шагами подошёл к Карине. И в первый миг ему показалось, что она смутилась, запнулась, неуверенно заморгалась, но это быстро прошло. Она вновь взяла себя в руки и расправила плечи. Концерт уже десять минут как должен был начаться. – Трошина! – сквозь зубы прошипел Дима, желая встряхнуть её, подозревая, что здесь без неё не обошлось. – Не фамильничай, не в ЗАГ… – Где Женька? – Н-не знаю, не видела её ещё. Может, она решила не приходить, – Карина дёрнула плечом и провела по хвосту рукой. – Ты мне не… зубы не заговаривай! Людмила Анатольевна сказала, что вы с Женькой куда-то ходили, – Карина глянула ему за плечо. Дима почувствовал чьё-то присутствие позади себя, но решил не оборачиваться, не отвлекаться. – Где? Женька? – Точно не здесь, верно? – улыбнулась Карина. Криво и нервно. – Слушай, ты… – Тише, тише, не надо никого пугать, – сбоку появилась Людмила Анатольевна, положила руку Диме на плечо, которое было что каменное. От тревоги в ушах начало пищать, ноги стали ватными, как перед контрольными, когда хотелось поскорей разделаться со всем. Дима глубоко вдохнул. На секунду задержал дыхание и выдохнул. И всё это время он не сводил взгляда с Карины. Заметил, что у неё на шее под воротник уходило странное покраснение. Нахмурился, не желая верить, но понимая, что всё может быть. – Карина, где Женя? Она молчала. Только сильно-сильно сомкнула губы, словно вот он сейчас будет заставлять её раскрывать рот и говорить. Смотрела зло, даже с ненавистью. И так хотелось схватить её за плечи и хорошенько потрясти, если она что-то сделала… Людмила Анатольевна отошла на пару шагов, словно почувствовал, что им нужно пространство. – Карин, пожалуйста, скажи мне, где Женя? Дима видел, как она набирает в грудь больше воздуха, как намеревается что-то сказать, как челюсть её стала более резкой и очерченной. И как она потом выдохнула. С каким-то отчаянным присвистом, как будто шарик сдулся. – В грёбаном кабинете она, – через юбки Карина полезла в карман штанов и достала оттуда ключи. Концерт должен был начаться пятнадцать минут назад. Дима схватил ключи и побежал. [1] Горький Шоколад – Береги [2] А'Studio – Улетаю Глава 17. Женя Женя чувствовала, как становится тоньше, как она исчезает, словно призрак, про которого никто не знает, словно воспоминание, которое уже никому не нужно и все забыли про него. Она обнимала себя, но казалось, что под руками ничего нет: ни длинного тела, что так привлекало внимание всех вокруг, ни мягких волос, за которыми она ухаживала, ни души, которая сейчас болела и от несправедливости, и от того, что сделала Карина. Хотелось выть и ломиться в дверь, но на это уже не осталось сил. Женю никогда, никогда не подвергали такой жестокости. Это был верх, это был потолок, которого Женя так боялась. Боялась и всеми силами избегала. Но вот же… не вышло. И теперь она сидела в закрытом кабинете на третьем этаже, а в актовом зале на сцене, где Женя и должна была быть, никого не было – она подводила концерт, она подводила всех, и теперь про неё будут говорить, судачить, обсуждать ещё больше. Ещё больше. Как можно было купиться на дурацкую причину подняться в этот кабинет. И Женя даже чувствовала, что всё это неспроста, что что-то кроется за «Жень, сходишь со мной до двадцать первого? Помочь донести пару плакатов». Сходила, молодец, Женя. Как тебе в запертом кабинете, нравится? Женя вздрогнула: ей послышался голос Димы. Она прикрыла веки, чувствуя, как защипало уголки глаз от внезапных слёз. Странно, но слёзы подошли только сейчас. Когда Карина её зло придерживала и не давала выйти, когда Женя вначале билась в двери и по возможности громко кричала – хоть и было страшно привлекать внимание, когда она потеряла веру в то, что вообще когда-то выберется отсюда – никаких слёз не было. А услышав голос, стало больно. Больно от того, что если бы не эта ссора: ни с Димой, ни с Машей – её бы хватились, её бы нашли. Хотя, как бы её нашли? Карина бы призналась, что заперла человека? Пф, конечно. Как же. Было ощущение, что Женя просидела в этом кабинете уже целый день. Или месяц. Или может год. Но пол продолжал слегка вибрировать от музыки в актовом зале, значит концерт ещё не прервали, ещё не сказали, что Короткова их подвела, что Снегурочки не будет, так как её украла и спрятала злобная Баба Яга. Только в этот раз по-настоящему. Возле двери кто-то зашебуршал, стал ругаться и судорожно пихать что-то в замочную скважину. Сидящая в углу Женя приподнялась, встала напротив двери. Сама не понимала, что и кого ждёт. Но предпочла пока молчать. Пусть откроют, а там видно будет. В кабинете стоял сильный полумрак. Только в окна заглядывал свет уличных фонарей. Оборот. Послышался щелчок открывающегося замка. Ещё оборот. Дверь дёрнули на себя. – Женька! Женя! В кабинет забежал Дима. Жаркий, потный, уже одетый в косоворотку, которая немного перекрутилась на нём, словно он сильно работал руками, пока добирался до сюда. – Дима, – выдохнула чуть слышно Женя. Почувствовала, как по щеке опять покатились слёзы. И Женя порадовалась, что её не успели накрасить и нарядить, что ничего не будет попорчено. – Женька. Она на физическом уровне почувствовала исходящее от Димы облегчение. Он сделал неловкий шаг к ней, замялся всего на долю секунды, но потом всё же бросился к ней и обнял. И отстранился, осматривая. И опять прижался к ней. Вновь отстранился, поднял руки к её лицу, провёл по скулам что-то рассматривая, отвёл от лица волосы, глянул на шею. – С тобой всё хорошо? Ничего не болит? Она не била?