Поэтому я старалась выбираться туда один или два вечера в неделю, чтобы отвезти его на ужин или привезти что-нибудь туда. А еще у нас были воскресенья. Я всегда забирала его по воскресеньям. И сегодня, пока еще позволяла погода, мы собирались устроить пикник у реки, потом поехать ко мне, чтобы посмотреть кино. А после этого отправиться в пиццерию «У Тони» в Юкке. И только после всех этих удовольствий я отвезу его домой. Иногда он проводил со мной выходные, но поскольку я пела по пятницам и субботам, такое случалось, только если в город приезжали другие артисты. И все это устраивало Энди. По вечерам мы разговаривали по телефону, на неделе мы с ним совершали несколько вылазок, и остальное время ему было хорошо там, где он находился. Было бы еще неплохо, если бы он нашел работу. Он любил людей, ему нравилось, когда он видел разных людей. И если была некая стабильность и он знал свое расписание, то освоиться ему было легко. Но сейчас его устраивало то, как обстоят дела. И поскольку это устраивало Энди, устраивало и меня. Он оказался у моей двери, как только я припарковалась и открыла ее. — Привет, приятель, — поприветствовала я, выпрыгивая из машины. Он просто обхватил меня руками и повернул голову так, чтобы прижаться щекой к моему плечу. Он был крупным парнем. Не меньше шести футов (прим. 6 футов — около 1, 83 м). И в двадцать четыре года у него было тело мужчины. Если бы жизнь сложилась иначе, и Энди заботился бы о таких вещах, как поддержание формы, он был бы другим. Может быть, его плечи были бы широкими, а не покатыми. Вероятно, не было бы животика, а виднелся бы пресс. Но все было иначе. Он не стал тем футболистом, который занял место в команде уже на втором курсе (а он был настолько хорош), но его преданность спорту превратила его в мужчину, которым он стал. Он был другим Энди. Я обняла брата в ответ, и он отпрыгнул, широко улыбаясь мне, сказав: — Комиксы. Я повернулась к машине, залезла внутрь и взяла с пассажирского сиденья пластиковый пакет с комиксами, затем повернулась обратно к брату. Он буквально выхватил пакет у меня из рук. — Конфеты, — заявил он. Я усмехнулась ему, вновь повернулась и вытащила сумку, которую он тут же у меня выхватил. Энди открыл сумку, посмотрел внутрь, и его лицо засветилось, когда он вновь посмотрел на меня. — Сникерсы. Он был взволнован. А когда он был взволнован, у него начинались проблемы с подбором слов. Обычно он мог говорить полными предложениями и хорошо общаться, если только не был взволнован, напуган или у него не было приступа. — Конечно, сникерсы. Они ведь твои любимые. А еще арахисовые и карамельные батончики, — я похлопала его по руке. — Я же забочусь о своем братишке. Он кивнул и прыгнул ко мне, обняв меня еще раз, прижавшись щекой к плечу. Я обхватила его руками, закрыла глаза и приняла его. «Еще не время, — напомнил мне мозг. — Еще не время, Грета». Когда он отстранился, я приказала: — Приятель, отнеси их в свою комнату. Я задержусь в приемной ненадолго. А потом мы поедем. Тебя это устраивает? — Да, Та-Та. Та-Та. Он называл меня так с давних пор. И это стало его первым словом. Когда оно перестало звучать круто, мы сократили его до Та. А возвращение к Та-Та имело горько-сладкий привкус. Он пробежал три шага, прежде чем обернуться и посмотреть, следую ли я за ним. Я посмотрела на него в ответ, когда Энди обернулся. Я понятия не имела, кто его отец, как и не знала своего отца. И простая истина была в том, что мама, скорей всего, и сама не была в курсе, кто наши отцы. По крайней мере, я приучила себя думать именно так. Это было куда лучше того, если бы она знала и просто решила не делиться с нами этой информацией. Она всегда категорически отказывалась отвечать мне, пока я совсем не прекратила задавать вопросы. В отличие от меня, которая была очень похожа на мать, у Энди были темные волосы и темные глаза, волевой подбородок и большие скулы. А еще у него был шрам, который пересекал лицо от правого виска и расходился по сторонам около глаза будто молния — один край шел вверх по внешнему краю густой брови, другой спускался вниз и пересекал щеку до нижней губы. Этот же шрам шел и по коже головы под волосами, потому что именно так его голова врезалась в боковое стекло, разбивая его и проходя насквозь. Хотя не меньшие повреждения были нанесены и когда его голова со всей силы болталась из стороны в сторону, а его мозг бился о черепную коробку, когда машина катилась кубарем. И только удар другой машины смог их остановить, но и он же привел к тому, что голова Энди врезалась в лобовое стекло. Боковой удар вспорол ему кожу и проломил череп. А удар спереди только усугубил травму. Его правая сторона была повреждена очень сильно и, насколько я знала, под его одеждой было множество шрамов, которые я не могла видеть. Мама же получила серьезное сотрясение мозга, перелом запястья и несколько сломанных ребер. Энди так же не помогло и то, что спасателям потребовался почти час, чтобы вытащить его, потерявшего сознание, из-под обломков. Когда вытащили маму, она ушла на своих двоих. Конечно, с осторожностью, но все же. Пусть меня и не было там сразу после происшествия. Но она именно так и поступила. Улыбка брата отвлекла меня от мрачных мыслей и, увидев, что я иду за ним, Энди побежал к зданию и вошел в дверь. Я тоже направилась к интернату, вытащив из сумки конверт. Входя в двери, я увидела того же сотрудника, который стоял с Энди снаружи. Он шел по коридору, но увидев меня, вернулся. — Привет, Грета, — поприветствовал он. — Привет, Шон, — отозвалась я. — Спасибо, что подождал с ним. — Без проблем, — отозвался тот со взмахом руки, идя дальше. Я подошла к Ренатте в приемной. — Привет, Грета, — проговорила Ренатта. — Привет, подруга. — Я подвинула конверт по стойке к ней. — За этот месяц. — Круто, — ответила она, протягивая руку. — Мы обработаем его. Спасибо. — Спасибо и вам. — Я продолжила идти, когда увидела, что она собралась подняться со своего места. — Всего хорошего. — Обязательно, и приятного пикника с Энди, — ответила она, вставая и направляясь в кабинет с моим конвертом, в котором лежал ежемесячный счет и квитанция на его оплату. — Он всю неделю только и говорил о вашем пикнике. — Замечательно, — ответила я. — Рада, что он с нетерпением ждет его. — Он всегда с нетерпением ждет свою старшую сестренку, — проговорила она с улыбкой и исчезла в кабинете. Я посмотрела дальше по коридору, где находилась комната Энди. Сам холл был чистым, просторным и хорошо освещенным. На стенах висели картины и доски объявлений, покрытые записками на яркой бумаге и поделками, выполненными жильцами. Если бы не Кит, ничего этого бы не было. Если бы не он, я бы, вероятно, никогда не смогла дать Энди нечто настолько хорошее. Мы с Китом встречались восемь месяцев, когда моя мать едва не убила моего брата. И с того момента как машина врезалась в дверь Энди, Кит взял все заботы на себя. Больничные счета, которые мамина дерьмовая страховка не покрывала полностью. Физическую и трудовую терапии ее страховка так же не покрывала полностью. А затем его первый интернат. Кит сделал мне предложение спустя два месяца после выздоровления Энди. И спустя еще два месяца мы сыграли быструю и стильную свадьбу в Вегасе (стильную насколько это возможно в Вегасе). А после мы провели четырехдневный медовый месяц в хижине на озере Пауэлл. И это было моим решением. Кит заботился об Энди, а у меня не было денег для большого мероприятия, да и я не была в настроении после случившегося с братом. И я не хотела, чтобы Кит тратил свои деньги, хотя он и сказал, что не против. Он просто хотел, чтобы я получила все, что желала. Таким был Кит. Он всегда лишь хотел, чтобы у меня было то, что я хочу. Но он был крутым, гениальным перекупщиком домов, который сделал состояние на первом доме. Он купил его, буквально выпотрошил, отремонтировал и продал, когда ему было двадцать два. И продолжал делать это со всем большим и большим количеством домов вплоть до сегодняшнего дня. И с каждым разом его команда все разрасталась и разрасталась. А я была парикмахершей. Он замечательно общался с Энди. И до аварии, и после нее. Он ненавидел мою мать всеми фибрами души (еще и до аварии). И он любил меня. И чувствовала это. Как много он мог дать. И как много я не могла. Он продолжал давать и давать. Я знала, что использую его всего. Так и произошло. Но именно Кит чувствовал себя виноватым. Достаточно виноватым, чтобы навязать мне соглашение о разводе, которого я не желала и вначале отказывалась. Но после того как он усадил меня и все разложил по своим местам, я поняла, что он не просто должен был так поступить, но и я обязана была принять это. По условиям соглашения мой дом в Глоссопе был оплачен, так же, как и вся мебель в нем. И мой «Чероки». А после еще осталось достаточно средств, чтобы оплачивать интернат Энди в течении долгого времени. При аккуратном подходе мои расходы были невелики, и с тем дополнительным заработком, который я получала у Джемини, я могла сохранять баланс на своем счете в более чем хорошем состоянии. Тем самым обеспечивать безопасность Энди в течении очень продолжительного времени. Еще хватило бы и на достойную жизнь для себя. То есть даже после своего ухода Кит продолжал приглядывать за мной. И также он продолжал приглядывать за Энди. С момента моего переезда в Глоссоп он трижды оставлял свою Барби-адвоката, чтобы приехать сюда и навестить Энди, а заодно и проведать меня. Еще во время всех своих визитов он договаривался об оплате ежемесячного счета в интернате, и отвозил Энди в магазин, чтобы купить брату новую одежду. Это расстроило меня. Он уже фактически оплатил эти счета, будучи в разводе со мной.