— Что я буду иметь? Алоян брал за реализацию половину. Погребинский решил рискнуть, предложив тридцать процентов. Тамара отрицательно покачала головой. — Тридцать пять! — надбавил Погребинский. — Больше не можем! Тамара указала ему на бутылку с коньяком. Погребинский наполнил рюмки. Чокнулись, выпили. — И вот что... Я ничего не знаю. Товар приносить учтенный и неучтенный сразу. Отдельно свой товар не таскать! Погребинскому казалось, что экспресс Москва — Ленинград едва тянется, так ему не терпелось похвастаться успехом. Андронов выслал Авдеича встречать Гарика. Погребинский завернулся в тулуп и решил вздремнуть — во сне время быстрее бежит, но заснуть не удавалось. Словоохотливый Авдеич затеял разговор. — Ну как в Питере? Стои́т? — Стои́т! — коротко и довольно резко ответил Погребинский, давая тем самым понять своему незатейливому спутнику, что ему вовсе не до бесед. — Что мало погулял? Дело молодое, а в городе весело... Погребинский не ответил. — А у нас Гроза отелилась... Рановато нынче. Январский отел — тяжкий... Гарик не проронил ни слова. Его совсем не интересовали ни корова Гроза, ни теленок, которого усердно расхваливал Авдеич. Потом попутчик Гарика проклинал старость — все болит, что это за жизнь, вот прежде бывалоча... Потом он жаловался на снега: валят и валят каждый день. Ни одна машина не выходит из гаража, а надо то туда, то сюда съездить. «Вот противный старик, — думал Гарик, — видит же, что человек с дороги, устал, так нет — тарахтит без передышки. Спать охота, просто ужас, а этот...» Остановились у трех сосен над Белым озером. Авдеич извлек из кармана полушубка поллитровку и строго приказал: — Кажи свои гостинцы! Какова закусь? Сейчас бы побыстрее домой, но лошадь не мотор. Да и придется оказать уважение старику — вживаться надо в новую среду обитания. Погребинский достал колбасу. Авдеич отрезал ломоть черного хлеба. Выпили. Старику дорого не столько выпить, сколько поговорить. — Не пойму я вас, оба из Ленинграда... Наша молодь в город бежит, а вы из города. — Каждый день радио и телевидение призывают идти в село! Что же тут непонятного? — Хм! — отозвался Авдеич. — Не ту молодь призывает радио. И не на те дела! — Дела бывают всякие! — осторожно заметил Погребинский. — А ты, Авдеич, молодец, что этот перекур устроил. Водочка — дело хорошее. Особо на морозце, — пытался перевести разговор Гарик. Он ласково, заискивающе смотрел на старика. — Давай еще махнем по одной. Но Авдеич продолжал свое, будто бы и не слышал слов Гарика. — Видел я ваши побрякушки. Заходил в цех. Кому они потребны? — Кому нужен поп, кому попадья, а кому попова дочка... — отшучивался Гарик. Авдеич тихо рассмеялся и хитро взглянул на собеседника. — Кому-то был с попа толк, с игривой попадьей весело, а попова дочка в невесты годилась. А эти тараканы для чего потребны? Гарик старался нащупать нужную линию разговора. — В избе я у тебя, Авдеич, не был, а вот избу видел. Наличники у тебя на окнах как кружева. Да и кружева такие не сплетешь! А ведь жить можно и без наличников. От них не светлее и не темнее... — Сравнил! Эх ты, городская голова! Наличники дом украшают и стоя́т — сколько дому стоять. — Совхозу подспорье, — старался отбиться Гарик. — Оставь! — оборвал Авдеич. — Это ты директору заливай! Ежели все деревни начнут тараканов делать или еще какие там, что станут в городе жевать? Ты вот на молоке, на масле сделай деньги! Или хотя бы вот хомуты, что ли, взялись изготовлять. Лошадей почти не стало, а и тех, что остались, запрячь нечем: ни хомута, ни оглобли, ни чересседельника, ни уздечки, ни шлеи... Ничего нет! На вожжи веревки берем, а видел одного, так тот провода пустил на вожжи! А вы пауков каких-то чирикаете. Понять бы Гарику, что прозвучало серьезное предупреждение... Приехали в Ворониху ночью. Андронова не стали беспокоить, утром явились к нему вдвоем с Павлом. — Ну как, галантерейщики, дела? — встретил он их с порога. — Все продано! — радостно отрапортовал Погребинский. — На базу? — С базы передали в магазин. Со второй половины дня начали торговать, к обеду следующего дня все раскупили... — Не сочиняешь? — Все так и есть! Вот номер перевода, вот он... Андронов взял копию переводного чека, повертел его в руках и проговорил с укоризной: — Что-то мне все неспокойно как-то. Уж слишком гладко, уж больно шустро. Я боюсь и в район докладывать, что цех дал пятнадцать тысяч дохода. Да-а!!! Павел принес Диане первые деньги с дела. — Ну и как, очень мучает совесть? — спросила она. Оправданий для очистки совести отыскалось множество. Во-первых, он делал это не для себя, а для самого любимого человека. Во-вторых, не он виноват, что государство так плохо заботится о бюджете молодой семьи. Что это за деньги — сто пятьдесят рублей на руки! В-третьих, в-четвертых, в-пятых... Пока Павел и Погребинский ездили в Ленинград, в совхозе отштамповали и отлили деталей для двух тысяч жуков и тысячи черешен. Андронов испытывал от всего этого дела двойственное чувство: с одной стороны, боялся, тревожился, с другой — был рад поправить дела в совхозной кассе. Правило установили железное: неучтенную продукцию никогда не сдавать без совхозной. Поэтому Гарик и Павел спешили отштамповать заготовки для своей продукции. Предстояла очередная поездка в Ленинград. Одного магазина для реализации продукции стало мало. Погребинский пришел к Алояну за адресами магазинов, через которые можно было бы реализовать броши. В дело втягивались новые и новые люди. Кого-то из них Погребинский встречал ранее у Бегуна, кого-то видел впервые. Продукцию развезли по ленинградским магазинам. Завоз был большим, а время зимнее, приезжих в Ленинграде не так-то много. Павел и Гарик заглядывали то в один магазин, то в другой. В палатках неподалеку от Московского вокзала очень хорошо шли черешни. В универмаге рядом с гостиницей, где остановился Погребинский, охотно покупали «жуков»... Алоян позвонил Диане, сказал, что хочет побеседовать с Павлом, с ним одним, без Гарика. Договорились, что бывший Дианин муж нанесет визит вечером. Диана готовилась к встрече. Она съездила на рынок, купила зелени, баранью ногу. Марочное вино в доме было всегда. Павел при встречах с Алояном испытывал неловкость. Смущало, что бывший муж Дианы выступает как бы в роли наставника, покровителя. — Он же прекрасный человек! Непонятно, что вас разъединило, почему вы расстались... — Но я-то — человек далеко не прекрасный! — с иронией заметила Диана. — В одной берлоге два медведя не живут! На одной ветке два соловья не поют! Алоян пришел в отличном настроении. За ужином шутил, рассказывал анекдоты, произносил длинные, по-восточному цветистые тосты. Когда Диана подала кофе с мороженым, он вышел из-за стола, сел в кресло и попросил Павла подсесть поближе. — Я поверил в вас, мальчики! — начал он. — Но на некоторое время вам все-таки следует притихнуть. Пропустите несколько партий совхозной продукции, а свою попридержите. Готовьтесь к большому выбросу. Вы помогли сделать план трем магазинам, а такие вещи привлекают ненужное внимание. Я бы даже сделал так: не выполнил бы план поставок по договору с базой. База назначит штрафные санкции. Это пустяки, мы уладим. Но зато будет знак, что производство идет не так-то легко. Передайте мой совет Погребинскому. И не спешите отказываться, совет дельный. ...Погребинский чуть ли не первый в селе увидел всадников в милицейской форме. Оборвалось сердце. Проваливаясь чуть ли не по колено в снег, заспешил в цех поглядеть, нет ли там чего лишнего. Вспомнилось, как он ворчал на Павла, когда тот передал совет Алояна на время притихнуть. А ведь действительно надо было притихнуть. Хороши они будут, если в цехе или дома найдут заготовки сверхплановой продукции. Павел собирал «жуков», слава богу, совхозных. В цехе в это время находились сборщики и инструментальщики, все пять рабочих. Погребинский успел шепнуть Павлу: — Милиция!.. Павла обдало жаром, качнуло. Он выключил паяльник, взял Погребинского под руку, повел в подсобку — будто бы посмотреть на сырье. — Сюда? — спросил он, теряя голос. — Не знаю! Двое... На конях. Все чисто? — Должно быть чисто! В окно увидели: Андронов и милиционеры идут к цеху. Павла бросало то в жар, то в холод, сдавило сердце. Это был не только страх, сильнее — ощущение ужаса. Погребинский, напротив, готовился все свести к шуточкам. С поличным не пойманы! В руках ни одной сверхнормативной детальки. Вошли. Погребинский сразу узнал Долгушина, и отлегло от сердца — по московскому делу визит. Долгушин направился прямо к нему. — Вот куда закатился колобок! Я от дедки ушел, я от бабки ушел... — От родной милиции, — продолжил Погребинский, легко принимая шутливый тон, — никуда не уйдешь! — Зачем от милиции уходить? Моя милиция меня бережет! Долгушин окинул взглядом цех, прошелся, осматривая оборудование и продукцию.