они хотели, чтобы нарисовали их портреты! Пока не наступил рассвет, когда явились мусорщики и загремели внизу жестяными баками, мирные серые колокола заднего двора прозвонили мне ко сну. Стихотворение имеет автобиографическую исходную точку – это понятно, если обратиться к тому фрагменту из книги «Воспоминания видят меня», где Транстрёмер описывает необъяснимый страх, который внезапно наваливался на него и мучил по ночам. «Той зимой, когда мне было пятнадцать, меня охватила страшная тревога, – пишет он. – Я попал в плен луча, который источал тьму вместо света». Пять строф стихотворения описывают этот ночной страх в серии конкретных образов: прозрачные книги из стекла; лица на обоях, бормочущие из анонимного прошлого; лирический герой без век, который вынужден видеть то, чего не желает видеть. Наконец, эти образы растворяются в утешительном грохоте жестяных мусорных баков на заднем дворе; лица блекнут, исчезают, и комната вновь смыкается вокруг героя. Схожий опыт описывается и в другом стихотворении из сборника «Барьер истины». Лирический герой цикла «Галерея» оказывается в мотеле на трассе Е3. «Я лежу вытянувшись, как поперечная улица», – так это передается с помощью удачной метафоры. Лирический герой вовлечен в тайное, необъяснимое движение – мотив, к которому Транстрёмер возвращается снова и снова. Герой лежит в кровати и видит лица, которые пробиваются сквозь белую стену забвения, чтобы начать дышать, чтобы спросить о чем-то. Я лежу без сна и вижу, как они сражаются, исчезают и возвращаются. Герой стоит у барьера истины, и возможно даже – является его частью. В любом случае, он – свидетель едва уловимой истории, которая свершается здесь и сейчас. Транстрёмер описывает это тайное движение, используя образы из своего детства, из тех лет, что были прожиты на улице Фолькунгагатан: Как тогда, когда мне было десять и я поздно вернулся домой. На лестничной клетке погасли огни, Но в лифте, в который я вошел, горел свет, и лифт водолазным колоколом рассекал черные глуби, этаж за этажом, в то время как воображаемые лица прижались к решетке с той стороны… Здесь также образы накладываются друг на друга: забранный решеткой лифт превращается в водолазный колокол, сам дом словно уходит под землю, а затем превращается в море, – а тем временем перепуганный герой, едущий в лифте, выбирается на водную поверхность. Снова пространственность является первичной формой; она – словно ось, вокруг которой стихотворение вращается и постепенно раскрывает свой смысл. Снова и снова возвращается Транстрёмер к пространственной образности, физической и духовной одновременно, и эта образность отсылает нас к таинственной стокгольмской квартире на пятом этаже. Эта пространственность различима практически везде: в зарешеченном лифте в том самом доме, в мотеле на трассе Е3, в рыбном ресторане в португальском Фуншале. Или даже в празднике, который описан в стихотворении «Прелюдии» из сборника «Видеть в темноте»: А вот корабль, он хочет причалить — пытается именно здесь — и будет пытаться тысячи раз. Из мрака леса появляется длинный багор, проникает сквозь открытое окно в комнату, где гости разгорячились от танцев. Тот, кто хочет произвести психоанализ образа багра, должен прежде всего постичь поэтику дома на улице Фолькунгагатан, 57. Йотгатан. По соседству с кофейней «Wayne’s Coffee», в магазине, торгующем периодикой со всего мира, о Транстрёмере слышали. Продавец говорит: «Транстрёмер? Это же, вроде, поэт, да?» Ну, а в старом почтенном книжном «Hansson & Bruce» случается наконец попадание в яблочко. «Транстрёмер! Ну, конечно!» – продавщица наверняка смогла бы процитировать стихи Транстрёмера по памяти, если бы я попросила. Кто-то, запыхавшись, пробегает мимо витрины. Юноша торопится в «замок вздохов»[46] – гимназию «Сёдра Латин». На вид ему лет пятнадцать-шестнадцать, на нем изношенный шерстяной пиджак, под пиджаком – свитер и белая рубашка. Брюки на длинных ногах тревожно морщатся, грубые сандалии печатают шаг. Эта обувь навечно запечатлена на черно-белом школьном фото 1947 года: сандалии виднеются в правом нижнем углу. Впереди – утренняя молитва и встреча с классным руководителем по кличке Козел, всегда очень строгим, легко впадающим в ярость, любителем франтоватых коротких накидок. Юноша бросает мимолетный взгляд на витрину «Hansson & Bruce», а потом сворачивает на Хёгбергсгатан и бежит мимо источающей утешительные ароматы телеги, запряженной арденской лошадью. И вот уже Журавль[47] исчезает в воротах этого почтенного учебного заведения для юношей. «Сёдра латин», Хёгбергсгатан. Здесь Транстрёмер вдохновился на поиски в области стихотворных размеров. Он практиковался в античных формах – сапфической строфе, алкеевой строфе и прочих классических размерах. Интерес к этим размерам проснулся во время уроков латыни, которые вел Козел. На занятиях учили стихи Катулла и Горация. Но сам Козел (он же Пер Венстрём) понятия не имел о воздействии своих уроков на юного Транстрёмера. О способностях будущего поэта он мог судить только по нескольким стихотворениям в школьной газете, и эти первые опыты были отмечены характерными для поэзии сороковых тенденциями: использованием только строчных букв, отсутствием знаков препинания. Об этом пишет Транстрёмер в «Воспоминаниях…». Учитель латыни увидел в ранних стихах Транстрёмера лишь приметы «наступающего варварства», в то время как другие читатели различили следы редкого таланта. Интересно, что думал Козел о модернистском тексте в желтом неоне на фасаде «Общественного дома»? Там ведь тоже сплошь строчные буквы – и никаких знаков препинания. Изначально текст на фасаде был предельно лаконичен и состоял всего из двух слов, как будто неоновая поэма не желала разрастаться: бани библиотека. Но постепенно поэма на фасаде развернулась во всей своей причудливой красе: Конференц-залы бассейн аудитории библиотека наш театр. Вступление. Школьная газета называлась «Пока прорастает лавр». Помимо Транстрёмера, там печатались Пер Вестберг, Свен Линдквист, Бу Грандьен и другие гимназисты. Набросок. В лето после выпускных экзаменов Транстрёмер написал ряд стихотворений, которые впоследствии составили основу дебютного сборника «Семнадцать стихотворений». В сборник вошло и стихотворение «Шторм», которое сегодня считается классикой современной шведской поэзии. Это стихотворение имеет изощренную, отточенную форму и написано сапфической строфой. Такая строфа состоит из трех ритмически равных строк и одной усеченной строки. Транстрёмер легко управляется с этим замысловатым античным размером: Здесь внезапно путник встречает старый дуб громадный с кроной гигантской словно камнем сделался лось у черно-зеленой крепости моря. Шторм. Дыханье стужи, когда рябины гроздья зреют. Cон от тебя бежит и слышишь ты над кроной высоко в небе топот созвездий. Так Тумас стал Транстрёмером, и Стокгольм отправил поэта в свободное плавание. Свен Линдквист в действии Текст был написан для выступления на мероприятии, посвященном творчеству Свена Линдквиста и организованном шведской Конфедерацией профсоюзов (Arbetarnas Bildningsförbund, abf). Впервые опубликован в сборнике «Röster om Sven Lindqvist» (red. Bengt Göransson, Stockholm, 2003) под названием «Глядя со скамьи для жима: Свен Линдквист в действии».