Работал ли аналитический метод Фрейда? Ни один из пяти пациентов, за исключением, возможно, только маленького Ганса, не излечился. Лечение Шребера было основано исключительно на автобиографических записях пациента – самого его Фрейд никогда не видел. «Человек-крыса», в свою очередь, умер спустя несколько лет после окончания лечения. «Человек-волк» страдал от повторяющихся психических расстройств всю свою долгую жизнь. А Дора, похоже, была лишь временно избавлена от проблем с нервами. Что тут сказать? Вряд ли это можно назвать результатом. Впрочем, такая констатация не мешает рассматривать описания этих случаев как уникальную возможность заглянуть в рабочую мастерскую Фрейда в самые важные для развития психоанализа годы. Между теорией и практикой установился критический диалог, что заставляло Фрейда то и дело добавлять в свои ранние труды новые сноски и комментарии. Спустя много лет после того, как Дора отказалась от лечения, исследование ее случая дало новые ростки. По сей день труды Фрейда продолжают обрастать новыми смыслами. Описания классических случаев давно перестали восприниматься просто как истории болезней. Они – неоконченные главы в непростой истории психоанализа и значительный вклад в науку о душевной жизни современного человека. В личных интересах: Джейн Остин Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 19 декабря 1993 года под заглавием «Тонкая ирония по поводу падения нравов». Миф о Джейн Остин, кажется, высечен в камне. На протяжении двух столетий критики и историки литературы изучают ее жизнь и творчество, но миф всё не сдается. Даже и сегодня исследователи делают акцент на том, что Джейн Остин (1775–1817) была старой девой, умерла слишком рано и что жизнь ее, лишенная каких-либо событий, прошла в кругу семьи. Даже и сегодня многие полагают, что романы Остин появились словно по волшебству. Даже и сегодня подчеркивается, что ее произведения сосредоточены на опыте, которого сама писательница не имела, и указывается на то, что Джейн Остин не довелось насладиться прелестями супружества. Список можно продолжить. Но и упомянутого достаточно, чтобы опознать приметы пресловутого «разделения труда» в интеллектуальной сфере, при котором женщины воспроизводят, а мужчины производят. И если женщина добивается успеха на интеллектуальном поприще, то нередко говорится, что ее произведения заменили ей детей, которых у нее – в отличие от прочих женщин – никогда не было. Говорилось ли что-либо подобное о Джозефе Конраде, Иваре Лу-Юхансоне, Стагнелиусе? В 1811 году некая дама прислала в лондонское издательство рукопись с не очень захватывающим заголовком «Разум и чувство». Дама желала издать свое произведение и была готова взять на себя все расходы по публикации. Издатель согласился на данные условия, и первый роман Остин увидел свет. Этому произведению суждено было стать классикой английской литературы. Но сам феномен по имени Джейн Остин тогда еще не родился. На титульном листе книги стояло лишь: «by a lady». При жизни Остин вышли еще три романа: «Гордость и предубеждение» (1813), «Мэнсфилд-парк» (1814) и «Эмма» (1816). Английский роман в ту пору был еще явлением сравнительно молодым, жанровые рамки – относительно гибкими, а сам жанр развивался главным образом усилиями авторов-женщин. В 1814 году это женское доминирование нарушил Вальтер Скотт, который до этого занимался исключительно поэзией, но теперь издал роман «Уэверли». Через два месяца после издания этого романа Джейн Остин написала своей племяннице письмо, в котором комментировала успех Вальтера Скотта в не самых почтительных выражениях: Вальтер Скотт не имеет права писать романы, особенно хорошие романы. – Это нечестно. – Он уже снискал и славу, и деньги как поэт, а потому не должен вырывать кусок хлеба изо рта у других. – Он мне не нравится, и я намереваюсь невзлюбить его роман «Уэверли» – только, боюсь, в этом я не преуспею. После «Мэснфилд-парка» Джейн Остин стала автором широко читаемым и уважаемым. Когда же вышел роман «Эмма», рецензию на него написал… Вальтер Скотт. Он щедро расточал похвалы в адрес коллеги по перу, но одновременно критиковал Остин за отсутствие в ее произведениях романтической веры в силу любви. В дневнике 14 марта 1826 года Скотт написал: Как минимум в третий раз перечитал я прекрасный роман мисс Остин «Гордость и предубеждение». Эта молодая дама наделена чудеснейшим даром описывать повседневные хлопоты, переживания и характеры – редко у кого встретишь такой дар. Такого изысканного умения представить обыденное и повседневное занимательным через правдивые и наполненные чувством описания мне, увы, не дано. Как жаль, что такое одаренное создание ушло так рано! Авторитет Скотта помог Остин занять гарантированное место на Парнасе, где она и пребывает по сей день. Остин стала первой женщиной, которая смогла пробиться в английский литературный канон. Позже к ней присоединились Джордж Элиот и Вирджиния Вулф. Статус Джейн Остин так непоколебим, что может возникнуть вопрос: почему даже и сегодня многие историки литературы считают нужным подкреплять авторитет писательницы отсылками к высказываниям Вальтера Скотта? О жизни Джейн Остин мы знаем сравнительно немного, и поэтому мифу есть куда разрастаться. Сестра Кассандра после смерти писательницы произвела тщательную инспекцию ее писем и прочих бумаг и уничтожила всё, что могло показаться потомкам неуместным или неподобающим. Спустя пятьдесят лет после смерти Остин появилась первая книга воспоминаний о писательнице, написанная ее племянником. В этой широко известной книге создается образ старой девы, которая писала урывками, была наделена веселым нравом, любила рукоделия, проводила всё свое время в тихом домашнем кругу и избегала внимания к своей особе. И только совсем недавно этот образ стал подвергаться некоторым правкам. Сегодня Джейн Остин представляется человеком, в полной мере осознававшим свое призвание, и многие исследователи указывают на феминистское содержание ее книг – невзирая на то, что самого этого понятия во времена Остин еще не было. Созданный племянником портрет «дорогой тетушки Джейн» соответствовал идеалам и вкусам викторианской публики. Не всякая литература подходила для чтения вслух в семейном кругу, и не всякая писательница имела незапятнанную репутацию. Остин же подходила по всем параметрам – только, разве что, не в Америке. Там приходилось исключать из романов выражения вроде «О боже!», «Святые небеса!», «Клянусь Юпитером!» и тому подобные. Первые исследования, посвященные жизни и творчеству Джейн Остин, появились в 1880-х годах. Именно тогда Остин перешла из разряда «малых» писателей в разряд «великих». Родился культ Джейн Остин. Люди, называющие себя «джейнеитами», принялись совершать паломничества в графство на юго-востоке Англии, где жила писательница. Джейн Остин превратилась в своего рода критерий культурности и образованности. Тот, кто прочел и полюбил романы Остин, может автоматически считаться человеком культурным, обладающим хорошим вкусом, – и наоборот. Многие писатели унаследовали этот «остиновский» вкус, на что указывала, например, Вирджиния Вулф. Так что да – возможно, не всякая литература подходит для семейного чтения, но также верно и то, что не всякая семья достойна литературы. В те же восьмидесятые годы XIX века были опубликованы и письма Джейн Остин[90]. Издание вышло с посвящением королеве Виктории – пламенной «джейнеитке». Одновременно началась интенсивная коммерциализация остиновских романов. Издатели пытались переплюнуть друг друга, привлекая к оформлению выдающихся иллюстраторов и изготавливая самые изысканные обложки. Лучшие литературные критики приглашались для написания предисловий к романам «Шекспира в прозе». Генри Джеймс выражал сожаление по поводу этого «дикого ветра коммерциализации», который разгулялся на литературных просторах. Но, как бы ни были популярны сами произведения и как бы ни была знаменита их создательница, еще остается простор для новых изысканий. Вот, например: в возрасте шестнадцати лет Джейн Остин написала пародию на обязательное в те времена чтение по истории – четырехтомный труд Оливера Голдсмита «История Англии». Короли и королевы носятся туда-сюда по созданным юной Джейн Остин историческим подмосткам, дергаются, словно марионетки, и вскоре весело, словно играючи, умирают. Подзаголовок отлично передает дух этого забавного произведения: «Написано предвзятым, необъективным и невежественным историком. nb. В этом труде будет совсем немного исторических дат». За следующие два года, 1793–1794, Остин напишет короткий эпистолярный роман «Леди Сьюзен», а еще несколько лет спустя – «Нортенгерское аббатство». Ни первый, ни второй при жизни писательницы не публиковались. Юношеский роман «Леди Сьюзен» – единственное творение Джейн Остин, где в центре повествования – циничная и расчетливая героиня. Но, несмотря на эти качества, сложно не чувствовать симпатию к Сьюзен Вернон – стареющей красавице, которая недавно овдовела и плетет интриги, чтобы найти удачную партию и себе, и своей дочери. Всё или ничего – таков ее девиз. Состояние и муж – определяющие факторы женской судьбы. Ироничное описание этой «западни» и дает Джейн Остин в эпистолярной форме в своем романе. Гордость и амбиции леди Сьюзен искрами вспыхивают в строках писем, курсирующих между участниками переписки. И хотя, с одной стороны, романный жанр во времена Остин был сравнительно молод и имел относительно гибкую форму, он в то же время был достаточно стар для того, чтобы можно было говорить о наличии четких рамок и правил. В «Нортенгерском аббатстве» Джейн Остин пародирует готический роман, на что Стаффан Бергстен указывает в своем предисловии. Здесь, как и в остальных произведениях Остин, в центре внимания находится женщина из высшего среднего класса. В начале произведения героиня живет в мире фантазий и мечтаний, что является прямым следствием чрезмерного увлечения романами. И вот ее ждет путешествие из отчего дома к будущему замужеству. Это непростое путешествие, в ходе которого героине предстоит многому научиться и постичь писаные и неписаные правила общества. Она вращается в «благородном» обществе Бата и посещает «готическое» Нортенгерское аббатство: эти-то два испытания и заставляют ее быстро повзрослеть. «Нортенгерское аббатство» – самая «литературная» книга Остин, сплошь состоящая из аллюзий на современную писательнице поэзию, прозу и исторические труды. Повествователь обнажает основные правила романного жанра, играет с ними и высмеивает их. Уже первое предложение отражает дух этой комедии нравов: «Едва ли кто-нибудь, кто знал Кэтрин Морланд в детстве, мог подумать, что из нее вырастет героиня романа»[91]. Повествователь беззастенчиво вмешивается в повествование и, более того, рассуждает о том, как продвигается сюжет. Однако повествователь комментирует не столько то, что хорошо или плохо для героини, сколько то, что хорошо или плохо для романа. Иронизируя по поводу правил игры в романном жанре, Джейн Остин иронизирует по поводу правил игры в обществе. Замужество в мире Остин – проблема посерьезнее любого денежного затруднения. Будущий свекор героини, генерал Тилни, кажется, воплощает собой всё, что понимается под «хорошими манерами». Однако и поведение этого «столпа общества», и все его безупречные манеры подчинены одной не самой красивой мечте об удачном капиталовложении. Репутация Кэтрин в глазах генерала постоянно меняется в зависимости от того, как меняется информация о ее приданом. Принято считать, что воздвижение «хороших манер» на пьедестал было ответом Англии на французскую революцию. При этом «хорошие манеры» перестали быть прерогативой высшего сословия, но распространились и на средний класс. Философ Эдмунд Бёрк писал: «Манеры важнее законов. Законы во многом зависят от хороших манер». Тот, кто блюдет хорошие манеры и обычаи, тем самым укрепляет непоколебимость самого общества. «Нортенгерское аббатство» Джейн Остин можно рассматривать как тонкую иронию по поводу нравственной пустоты английского общества ХVIII века; об этом свидетельствует, например, финал романа, в котором сын генерала Тилни бросает вызов отцовскому авторитету. Этим, возможно, частично объясняется популярность Остин. Ее комедии парадоксальным образом утверждают важность хороших манер и одновременно высмеивают их. В викторианские времена романы Остин могли читаться как своего рода ностальгическая альтернатива падению нравов XIX столетия с его стремительно растущими городами и закопченными индустриальными ландшафтами. «Нортенгерское аббатство» – это также и облеченная в занимательную форму защита романа как такового. Кроме того, не стоит упускать из виду и феминистский дух этой защиты. Джейн Остин защищает роман, который в основном создается и читается женщинами; она защищает жанр, который постоянно «подвергается издевкам и нападкам», жанр, в котором… …раскрываются самые тонкие движения души; в котором в полной мере передается знание о человеческой натуре; в котором самые верные описания этой самой натуры преподносятся миру в самой глубокой и ироничной форме и в самых изысканных выражениях. Хитроумное высказывание в защиту личных интересов? Вне всяких сомнений. Жорж Санд и забытый идеализм Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 21 ноября 1993 года под заглавием «Воспитание любовью». Десятого июня 1876 года была похоронена Жорж Санд – одна из самых именитых писательниц XIX века. «Оплакиваю умершую, приветствую бессмертную!» – сказал Виктор Гюго. Флобер, близкий друг Санд, признавался, что «плакал как теленок», – так он написал в письме к своему коллеге, Ивану Тургеневу, спустя несколько дней после похорон. Для Флобера уход Санд случился ужасно несвоевременно. Он как раз вовсю работал над повестью «Простая душа» о доброй сердцем служанке Фелисите. За эту идеалистическую повесть Флобер, виртуоз иронии и холодной отстраненности, взялся по совету Жорж Санд. Он писал, постоянно думая о «дорогом маэстро», – и вот она внезапно умерла. Когда Жорж Санд почила в возрасте семидесяти двух лет, она оставила после себя более восьмидесяти сочинений и необъятную корреспонденцию, в том числе и переписку с Флобером. Ее причисляли к кругу крупнейших писателей своего времени. Но спустя всего несколько десятилетий звезда Жорж Санд начала заходить, и уже в начале 1930-х годов Вирджиния Вулф отмечала, что Жорж Санд практически забыта. На самом деле, писательница продолжала жить в памяти потомков, но благодаря не столько своим сочинениям, сколько своей жизни: такая судьба постигла многих женщин-писательниц. Жорж Санд вошла в историю как феминистка, которая писала под мужским псевдонимом, носила мужские наряды и заводила романы со знаменитостями. Как же могло случиться, что Жорж Санд – столь почитаемая в свое время писательница – оказалась в итоге за пределами «канона» французской литературы? Этот вопрос поднимает Наоми Шор в книге «Жорж Санд и идеализм» («George Sand & Idealism»), посвященной эстетическим дискуссиям XIX столетия. Шор особенно интересует связь категорий «реализм» и «идеализм» с вопросами пола. Эта проблема не так проста, как может показаться. Нельзя утверждать, что Санд оказалась за пределами канона только потому, что была женщиной. Причину, по мнению Шор, нужно искать, прежде всего и главным образом, в самой истории развития романного жанра. Санд писала преимущественно идеалистические романы – этот жанр сегодня почти забыт. Но при жизни писательницы он всё еще доминировал на литературной сцене. Идеалистический роман воспринимался как «реалистическое» изображение жизни, но с той разницей, что в нем также предлагался читателю некий идеал. Реалистический роман, этот выскочка, должен был бросить вызов идеалистическому роману, чтобы отстоять свои права. Благородным чувствам и назидательным образам идеалистического романа реализм противопоставил обличительные описания реальности «как она есть», что чаще всего означало повсеместное торжество личных интересов, цинизма и несправедливости. Вместо свойственного идеализму поклонения добру и гармонии, красоте и добродетели, реализм выдвигает на первый план научный интерес к детали – во всей ее обыденности и уродливости, как, например, двойной подбородок мадемуазель Кормон у Бальзака. Авторитет идеализма был так силен, что Бальзак предусмотрительно подчеркивал: его реализм – как бы далек он ни был от романного искусства Жорж Санд – тоже является разновидностью идеализма; это своего рода «идеализмом наоборот», где человек «как он есть» идеализируется во всей своей неприглядности или глупости. «Оба пути ведут к одной и той же цели», – говорил Бальзак. Но тут же спешил добавить: «Идеализируйте красивое и прекрасное. Это – женское занятие»[92]. В этом перетягивании каната между идеализмом и реализмом эстетика идеалистического романа стала ассоциироваться с женственностью, недостатком аналитизма и розовым флером. В итоге реализм – вотчина преимущественно маскулинная – всё же победил. В свете исторических перемен идеализм казался устаревшим. Тот факт, что идеалистический роман редко упоминается в разговорах о литературе XIX века, в меньшей степени говорит о реальном положении вещей, и в большей – о принципах историографии. Одной из задач Наоми Шор как раз и было показать, что XIX век во французской литературе не был только веком реализма. Но прежде всего исследовательница показывает, что одновременно с утратой идеалистическим романом своих позиций исчезла и целая художественная система, которая, в отличие от реализма, предлагала образ «этически правильной» жизни. Несомненно, эстетика Жорж Санд была политически мотивирована. Ее феминистские и социалистические представления о справедливом устройстве жизни происходили из ее убежденности в том, что человек исправим, и эти взгляды требовали идеалистического подхода к искусству. Всё это четко прослеживается в романе «Мопра», одном из самых любимых читателями произведений Санд. Роман был завершен в 1837 году, задолго до революционных событий 1848 года. Как отмечает Биргит Мункхаммар в своем предисловии к роману, это произведение можно рассматривать как вариацию сказки о Красавице и Чудовище. В принципе, сюжетная модель, на которой основывается роман, легко прослеживается как в старинных народных сказках, так и в историях о Джеймсе Бонде. Это значит, что читатель сразу знакомится с героем, который, в свою очередь, незамедлительно сталкивается с героиней или иным объектом желания. Но прежде чем завладеть этим желаемым объектом, герой должен пройти ряд испытаний. Помимо этого, модель обычно включает в себя злодея, одного или нескольких помощников и, возможно, добрую фею. В финале герой доказывает, что он достоин Красавицы. Именно так разворачиваются события в романе «Мопра». Но это – лишь половина правды. Потому что хотя история и напоминает по форме старинную сказку, «Мопра» – это роман с ярко выраженным историческим контекстом – и вдобавок с феминистскими нотами. Герои романа, Бернар Мопра и Эдме де Мопра, являются отпрысками двух ветвей одного аристократического рода. Бернар воплощает собой упадок феодальной аристократии – коррумпированной, жестокой, привыкшей жить за счет других. Именно от его лица в романе ведется повествование. Эдме, напротив, – олицетворение прогрессивной аристократии, которая заботится о будущем и способна с умом распоряжаться своими ресурсами. Не будем также забывать, что действие этого романа разворачивается за десять лет до французской революции 1848 года. Однажды грозовой ночью Эдме теряется в лесу и волею случая оказывается в логове невежественных и грубых мужланов, грязных сквернословов, которые являются отпрысками печально известного ответвления семьи Мопра. Один из них – Бернар, такой же нецивилизованный, как и его родня – влюбляется в девушку по уши.