Слушать музыку было для папы удовольствием – огромным удовольствием. Но это требовало таких же интеллектуальных усилий, как чтение. Когда папе нужно было съездить на электричке в город, он всегда укладывал в портфель несколько партитур, чтобы почитать в дороге. Таким был мой папа. Остальные пассажиры читали Expressen, а папа сидел и читал Баха. По вышесказанному легко догадаться, что так называемую популярную музыку папа не жаловал. Он называл ее «организованным безумием». Ему очень нравилось произносить эту фразу – «организованное безумие», но он и правда так думал. Всё, что было создано после 1920 года, было, по его мнению, организованным безумием. Когда я мысленно возвращаюсь в то время в Хегернесе и вижу себя, сидящую за письменным столом и сражающуюся с интегральными уравнениями, я слышу папины гаммы. Он упражнялся сначала после обеда, а затем вечером – и так каждый день. И я по-прежнему слышу его. На протяжении нескольких лет заведенный порядок был нерушим. На Рождество – «Мессия» Генделя, на Пасху – «Страсти по Матфею» Баха, а в прочих случаях – Бетховен, Гайдн, Лист, Шопен, Шуман. Но когда мы с Ниной перешли из детского возраста в подростковый, ситуация начала меняться. Это было неизбежно. И гостиная в квартире по улице Радарвэген, 6 стала то и дело подвергаться несанкционированным вторжениям, в точности как было с русскими подводными лодками в шведских водах. Когда папа выходил по каким-либо делам, например отправлялся на почту в центре Хегернеса, чтобы оплатить счета, или в супермаркет, чтобы купить продуктов к ужину, – в общем, как только входная дверь за папой захлопывалась, берег был свободен. Нина занимала свой пост на балконе. Ее задачей было обозревать улицу, я же тем временем орудовала в гостиной: стягивала покрывало со старого верного друга – граммофона модели td-124 1957 года выпуска, устанавливала скорость на тридцать три оборота в минуту и ставила пластинку – что-нибудь из той самой популярной музыки. Beach Boys, Sparks, Дэвид Боуи, Earth, Wind and Fire, Parliament. Это было так чудесно, что Нина иногда забывалась на своем посту на балконе. Тут уж было не до шуток. Когда с лестничной площадки до нас доносился лязг ржавых дверей лифта, мы знали, что у нас в запасе не больше двадцати секунд. Снять иглу. Убрать пластинку. Накрыть граммофон покрывалом. Папа закрывал входную дверь, убирал портфель, вешал пальто, направлялся в гостиную – «А, вот вы где! Что такие тихие?» – и видел двух подростков, сидящих за письменным столом и погруженных в решение интегральных уравнений. Не стоит думать, что мы боялись папы. Он был невероятно добрым человеком. Просто мы его уважали. В храме не принято сквернословить – по крайней мере в папином. 10 Когда наступали летние каникулы, в нашем маленьком домохозяйстве воцарялся покой. Папа отправлялся на курсы игры на фортепиано при каком-нибудь институте или университете, расположенном непременно в живописной местности, а мы с Ниной проводили время с мамой, сестрами и братом. Но папа также организовывал небольшие путешествия только для нас троих – это были, как правило, велосипедные поездки. В одну из таких поездок местом назначения был избран Вермланд, а конкретнее – город Сунне. Оттуда предполагалось совершать однодневные экскурсии в Морбакку Сельмы Лагерлёф и в Рансэтер Эрика Густава Гейера. В Сунне мы остановились в хостеле Шведской туристической ассоциации и взяли напрокат велосипеды в местном веломагазине, хозяин которого был заранее, по телефону, извещен о нашем визите. Для нас была приготовлена одна мужская модель и две женских. Путешествие было распланировано с военной точностью. Еще весной папа специально съездил на электричке в город, чтобы купить карту Вермланда и путеводители. Каждый вечер он раскладывал карту на кухонном столе, чтобы детально изучить местность. Так постепенно отмечались подходящие велосипедные дорожки, выделялись неохраняемые железнодорожные переезды, отвергались ранее намеченные альтернативные маршруты. Так что к моменту нашего прибытия в Сунне всё было готово для наших экспедиций, оставалось только вселиться в хостел, распаковать постельное белье и застелить кровати. Карта, компас и запас провизии лежали в папином рюкзаке. Там же лежало и расписание на каждый день. Понедельник: подъем в 8:00, затем утренний туалет, завтрак, велосипедная экскурсия в Морбакку, обед, затем поездка обратно, в общей сложности – 24 километра 543 метра. Остановка, чтобы попить воды, – каждые пятнадцать минут. Вторник: подъем в 8:00, затем утренний туалет, завтрак, велосипедная экскурсия в Рансэтер, обед, затем поездка обратно. Остановка, чтобы попить воды, – каждые пятнадцать минут. И так далее. Так мы колесили по живописным вермландским дорогам, обсаженным люпинами, километр за километром. Не слишком быстро, но и не слишком медленно. Первой ехала я, потому что я – старшая. За мной, на правильной дистанции – очень важно было соблюдать дистанцию, – ехала Нина с растрепавшимися на ветру светлыми волосами. Последним ехал папа: рукава закатаны, на лбу – жемчужинки пота. Он предпочитал ехать последним. Так было удобнее следить за ситуацией на дороге. Папины белые спортивные туфли легко нажимали на педали, совершая идеальные круговые движения. Время от времени папа кричал хорошо поставленным командирским голосом на всю округу: «Держите дистанцию, девочки! Держите дистанцию!» Но папа не был бы собой, если бы не оставил в этом тщательно разработанном расписании лазейку для спонтанности. Возможно, именно так командир завоевывает уважение и любовь подчиненных. Мы с Ниной знали, что папа всегда на нашей стороне. Когда мы вернулись назад в хостел после удачной поездки в Морбакку, папа скомкал расписание на день и запихнул бумажный комок в карман. «Ну, девочки, думаю – самое время освежиться!» – сказал он и широко раскинул руки, как делал всегда, когда был в хорошем настроении. Дело было ближе к вечеру, но солнце еще светило вовсю. Мы устроились в кафе на открытой террасе, и папа заказал кофе и апельсиновый лимонад. Плюс ко всему каждый получил тарелку домашней выпечки. Это был настоящий пир! И это были самые вкусные булочки и самое вкусное печенье, какие нам доводилось пробовать. 11 «Алло, папа! Привет, это Сара. Да, да. Звоню сказать, что останусь ночевать у Анны. Да нет, всё в порядке. Завтра прямо отсюда поеду на матч. Подумала, что оставлю тебе номер на всякий случай. Вот он: 756-17-26». «О, ну молодец, что позвонила, Сара», – говорит папа. Он откладывает трубку, ищет бумагу и ручку, и снова берет трубку. Я слышу «Новости» на заднем плане. «Так какой, ты сказала, номер?» «Семьсот пятьдесят шесть семнадцать двадцать шесть». «Есть! – говорит папа. – Семь-пять-шесть, один-семь, два-шесть. Еще раз: семь-пять-шесть, один-семь, два-шесть». «Всё точно, отлично, – говорю я. – До завтра!» «До завтра!» – говорит папа. Папа не очень любил телефонные разговоры. По его мнению, телефон был создан для крайних случаев, когда нужно сообщить что-то важное, – но уж никак не для того, чтобы вести долгие беседы. Во всяком случае, так обстояло дело в армии – почему же так не должно быть и здесь, в доме по улице Радарвэген, 6 в Хегернесе? Звонить нужно только тогда, когда есть какое-то важное сообщение. Ясность, четкость, быстрота – вот главные достоинства телефонной связи, и жизненно важно их блюсти. Звонишь, представляешься, излагаешь суть дела, убеждаешься, что адресат всё понял, прощаешься, кладешь трубку. Идеальный телефонный разговор должен длиться не больше шестидесяти секунд. Когда тетушка Анналиса звонила поболтать о том, о сем, папе стоило огромных усилий, чтобы не показаться невежливым. Хороший телефон – молчащий телефон. Линию нужно держать свободной. На случай экстренных ситуаций. Поэтому, конечно, переход сестер Даниус из детского возраста в подростковый стал для папы в некотором роде испытанием. Телефон перестал быть просто телефоном. Трубка сделалась липкой от потных подростковых рук, которые хватались за нее с таким же отчаянием, с каким жертва кораблекрушения хватается за спасательный круг в штормовом море. Мы с Ниной были вполне обычными подростками. Джинсы – Gul och blå или Wrangler. Первые поцелуи. Разбитые сердца. Слезы в комнате, за закрытыми дверями. Балет – для Нины, баскетбол – для меня. Домашние задания. Походы в кино. В целом, мы вели себя хорошо и отлично справлялись со всем, за что брались. По части подъема вверх по склону холма у нас была неплохая школа. Но по одному пункту мы всё же расходились с обычной подростковой моделью. У нас как-то не сложилось с подростковым бунтом. Не то чтобы мы так специально решили. Просто так уж вышло. Потому что, как бы самозабвенно ни предавался ты мировой скорби, глупо бунтовать против отца, которому уже за семьдесят, – по крайней мере, против такого, каким был наш отец. Иногда мы, конечно, позволяли себе умеренное непослушание. И случалось, что папа сердился на нас. Но мы с Ниной знали, что он может уйти от нас в любой момент, и в этом не будет ничего странного. Кроме того, всё в нашем маленьком домашнем хозяйстве моментально шло наперекосяк даже при самых скромных проявлениях подросткового неповиновения. Ведь хозяйство держалось на нас троих. Готовка, мытье посуды, субботние уборки – всё делалось четко по расписанию, приколотому к кухонной двери. Подведет один – рухнет вся система. 12 Сразу по окончании гимназии я начала самостоятельную жизнь. Перепробовала несколько не самых престижных работ (среди прочего, работала крупье в казино), изучала литературоведение в университете, защитила диплом по творчеству Транстрёмера, некоторое время жила в Париже, затем начала писать для Dagens Nyheter, окончила аспирантуру сначала в Англии, а затем в США, получила докторскую степень. В США я прожила в общей сложности десять лет: семь лет на Юге и три года в Лос-Анджелесе. Плюс еще один год я провела в Берлине. За эти годы вышло несколько моих книг. Возможно, выглядит так, словно всё это было тщательно спланировано. Но это не так. В свое время я ведь была уверена, что не осилю даже чистописание. Но постепенно – сама не знаю, как – я пропахала этот путь. Путь от зерна к караваю часто бывает непрост и извилист. Медленно, очень медленно стала я тем самым караваем. Той осенью, когда я поступила в университет, – мне было двадцать, – Габриэль Гарсиа Маркес получил Нобелевскую премию по литературе. Я не помню, каким образом, но мне удалось достать три билета на Нобелевскую лекцию. Мероприятие проходило декабрьским вечером в здании Стокгольмской фондовой биржи в Гамла Стане. Папа, Нина и я нарядились и отправились на мероприятие. Мы с Ниной там не бывали ни разу; папе, возможно, доводилось – я не знаю. В любом случае, он был очень рад тому, что я всё организовала. После лекции мы решили отпраздновать это событие в кондитерской на Стурторьет. Было чувство, что мы стали свидетелями грандиозного события, ведь лекцию читал человек, написавший «Сто лет одиночества», собственной персоной! Настроение было праздничным. Папа широко раскинул руки. Мы заказали горячий шоколад со сливками и шафранные булочки. И вот, сидя в кафе и обсуждая лекцию, мы завели наши обычные шуточки. Любимым нашим развлечением было представлять, что было бы, если бы мы выиграли в лото. Но тут мы с Ниной решили придумать что-нибудь более заковыристое. И чем безумнее были наши выдумки, тем больше веселился папа. Я попыталась превзойти себя и сказала: папа, а знаешь, что – однажды я стану членом Шведской академии! Папа добродушно рассмеялся. Но Нина умудрилась меня переплюнуть – ее не так-то просто было заткнуть за пояс. Она сказала: папа, а знаешь, что – однажды я получу Нобелевскую премию! Папа снова добродушно рассмеялся. Да, девочки, вы у меня обе молодчины, сказал он. Он отнесся снисходительно к нашим дурачествам – всё-таки праздник. А потом мы отправились домой. Конечно, я не могла не вспомнить этот эпизод. Только тот, кто был уверен, что никогда в жизни не освоит чистописание, мог позволить себе шутку вроде этой. И мне кажется, папа тогда понял всё правильно. 13 Много лет прошло после тех восхождений на холм в Халландсосене, поездки в Египет и велосипедных экскурсий в Морбакку и Рансэтер. Папы больше нет. Он похоронен на церковном кладбище в Тэбю, недалеко от могилы моего брата. В папиной квартире в старом доме возле церкви Святой Катарины в Сёдере теперь живут другие люди. А я сама уже на середине жизненного пути. Я часто думаю об этой старинной картине, «Лестнице жизни», где на вершине пирамиды изображена пара – мужчина и женщина. Я как раз достигла того возраста, когда стоишь на вершине – на самом выгодном месте, с лучшим обзором в обе стороны, по крайней мере, если верить картине. Оглядываясь назад, я вижу то, о чем только что написала, – и, конечно, многое другое, о чем я не рассказала. А глядя вперед, вижу жизнь, которую нужно прожить, тексты, которые ждут, чтобы их написали, и книги, которые ждут, чтобы их прочитали. Я также вижу кресло. И я вижу моего сына. И я отчетливо вижу то место, которое мы занимаем, – в линии наследования. Если бы я могла загадать желание – одно-единственное, я бы загадала, чтобы жизнь была добра к моему сыну, чтобы, когда ему придет время вылетать из гнезда, он был готов занять свое место в этой линии наследования. До этого, конечно, еще остается немало лет. А пока я еду на велосипеде позади него, следя за ситуацией на дороге, и велю держать дистанцию – самым начальственным тоном, на какой только способна. И так мы практикуемся в искусстве сохранять скорость на крутых подъемах. Благодарности Самая неблагодарная работа – это работа редакторов. Возможно, за долгую и стойкую службу редакторам воздастся впоследствии на небесах, но я бы хотела поблагодарить их прямо сейчас. Спасибо всем редакторам отдела культуры Dagens Nyheter, а в особенности Осе Бекман, Яну Эклунду, Ингеле Линд, Ларсу Линдеру, Марии Шоттениус, Юнасу Тенте и Бьёрну Виману. Большое спасибо Арне Руту. Конечно, были и другие редакторы – сборников, журналов, радиопрограмм и т. п., – и среди них мне хотелось бы прежде всего упомянуть Аннели Дувфа, Стивена Фаррана-Ли, Бенгта Ландгрена, Улу Ларсмо, Нину Вейбул и Никласа Эстлинда. Наконец, большое спасибо Жану-Клоду Арно, руководителю организации «Форум. Современное пространство для культуры» в Стокгольме. Большой вклад также внесли друзья, знакомые и коллеги – спасибо им за то, что читали мои тексты в процессе работы. От всей души благодарю Ларса Бомана, Ариса Фиоретоса, Хокана Мёллера и Юхана Тралау. И, как всегда, отдельное и огромное спасибо моему издателю в Bonniers Магнусу Бергу, самому въедливому и настойчивому из всех, с кем мне доводилось работать. Хотелось бы также выразить признательность Гунилле Сунден, Туве Раушер и Эве Вильссон. Книга посвящается моему сыну. Послесловие переводчика Сара Даниус (Sara Danius, 1962–2019) была редким на шведском академическом небосклоне персонажем; она, как и Оскар Уайльд, – и такое сравнение вовсе не кажется преувеличенным, превратила собственную жизнь в искусство. В книге «Зеркало моды» Сесил Битон писал: «Искусство жить сегодня отмирает, мастеров, им владеющих, осталось на свете немногим более, чем трубочистов». Эти слова написаны в 1954 году, но можно сказать, что они в полной мере применимы к современности. И Сара Даниус – как раз такой редкий мастер. Сара Даниус была профессором эстетики и литературоведения, преподавала в Университете Сёдертона и Стокгольмском университете. В 2013 году ее избрали членом Шведской академии, а в 2015-м она стала постоянным секретарем этой организации – и, таким образом, первой женщиной, возглавившей Академию, с момента ее основания в 1786 году. Она занимала то же кресло – кресло номер семь, – которое в свое время занимала Сельма Лагерлёф, классик шведской литературы и первая женщина, удостоившаяся чести стать членом Шведской академии. В шведской прессе Сару Даниус называли «литературной королевой Швеции», «всенародно любимой интеллектуалкой» и «феминистской иконой». Кроме того, в молодости Сара серьезно занималась баскетболом, играла в высшей профессиональной женской лиге, а также была профессиональным крупье. И наконец, она была признанной иконой стиля. Грандиозные наряды от известного шведского дизайнера Пера Энгсхедена, в которых Сара Даниус участвовала в Нобелевских торжествах с 2015 по 2018 год, принесли ей в 2019 году титул «Женщины года» по версии шведской версии журнала Elle и вошли в коллекцию Национального музея Швеции. А «фирменный» наряд Сары Даниус, блузка с бантом-галстуком (по-шведски knytblus), стал новым символом феминистского движения в Швеции. Сара Даниус является автором ряда крупных научных трудов по литературоведению и эстетике. Она исследовала поэтику европейского литературного модернизма и ее связь с техническим прогрессом конца XIX – начала XX века; занималась творчеством классиков французского реализма – Стендаля, Оноре де Бальзака, Гюстава Флобера, а также творчеством Марселя Пруста, Джеймса Джойса и многих других авторов. Помимо этого, на протяжении более чем двадцати лет она регулярно выступала в прессе с литературно-критическими статьями и эссе. Литература, философия, искусство, художественное стекло и керамика, мода и модная фотография – вот лишь некоторые из ее тем. Эссе Сары Даниус объединены в два сборника: «Смерть домохозяйки и другие тексты» (2014) и «Шелковый собор» (2020), – оба они считаются классикой современной шведской эссеистики. В 2014 году она стала лауреаткой премии Lagercrantzen, которая ежегодно присуждается лучшему журналисту, пишущему о культуре. Сара Даниус была невероятно многогранной и сложной личностью, и отношение к ней в Швеции было и остается неоднозначным. Но почти все сходятся в одном: она ушла из жизни слишком рано, на пике своих возможностей. В жизни Сары Даниус два очень крупных события были связаны со Шведской академией: назначение на пост ее главы и уход с этого поста. В ноябре 2017 года в Швеции разразился скандал: против фотографа Жана-Клода Арно выдвинули обвинения в сексуальных домогательствах. Арно исполнял обязанности директора культурного клуба Forum, тесно связанного со Шведской академией и получавшего от нее регулярное финансирование. В довершение всего, Арно был женат на Катарине Фростенсон – известной поэтессе и члене Шведской академии. После публикации в газете Dagens Nyheter, которая и положила начало скандалу, Сара Даниус обратилась в адвокатское бюро, чтобы разобраться в юридической стороне проблемы, выяснить, как Академия и ее члены были связаны с Арно и как им следует вести себя в сложившейся ситуации. Поначалу все члены Академии восприняли эти шаги как правильные и единственно возможные, но затем, когда вскрылись неприглядные факты, положение резко изменилось. На Сару Даниус начали давить, чтобы она прекратила расследование и не подвергала огласке уже полученные результаты. Однако Сара Даниус не пожелала идти на поводу у «культуры молчания» и в результате была вынуждена покинуть свой пост и Академию. 12 апреля 2018 года она сообщила об этом официально. Многие в Швеции и за ее пределами сочли, что Сару Даниус сделали козлом отпущения. Спустя неделю, 19 апреля, на площади Стурторьет в центре Стокгольма, где находится штаб-квартира Шведской академии, состоялась ставшая уже исторической «манифестация блузок с бантами». Около двух тысяч ее участников – и женщины, и мужчины – в знак поддержки Даниус облачились в ее фирменный наряд – блузку с бантом. В интернете акция в поддержку Сары Даниус стала еще более массовой: и обычные люди, и известные представители шведской культуры и политики делали селфи в блузках с бантом (или просто завязывали на шее ленту, шарф или галстук) и публиковали его с хэштегами #knytblus, #knytblusförsara, #knytblusförsaradanius и #teamdanius.