– Нет, месье, – улыбнулась Валери. – Леди и джентльмены, прошу поприветствовать уважаемого судью первого в Сен-Совере фестиваля по десертам сенатора Леопольда Ройера! Карин ахнула, а Себастьен грузно рухнул в ближайшее кресло, ошарашенно приоткрыв рот. Элизабет тоже казалась подавленной. Остальные же присутствующие просто начали обмениваться взглядами. Некоторые только теперь осознали, что мероприятие явно выходит за рамки простого кулинарного соревнования маленького городка. – Погодите-ка! – снова воскликнул Рене. – Я, конечно, испытываю огромное уважение к столь именитым представителям власти, но сенатор же приходится тестем Себастьену Гроссмалларду. Разве это честно? Ричард предпочел смотреть на сцену, чтобы не встречаться взглядами с Рене, признавая про себя, что тот говорит дело в плане соблюдения норм справедливости, но не желая вмешиваться, будучи и сам пристрастным судьей ситуации, учитывая количество посещений кафе Дюпона. – Нечестно ведь, так? – не сдавался Рене, породив волну согласных шепотков в зале. – Вам абсолютно нечего бояться, – драматически объявил Гроссмаллард, поднимаясь на ноги. – Этот человек ненавидит меня до глубины души. Правильно, папа? – В последнее слово он вложил столько сарказма, сколько смог. Во время обсуждения сенатор медленно приблизился к краю сцены и теперь стоял рядом с Валери. Они создавали впечатление королевской четы: пожилого монарха в сопровождении более молодой супруги. Безупречный голубой костюм Ройера идеально сочетался с таким же безупречным голубым галстуком и прекрасно подходил голубоватому оттенку тонких, зачесанных назад волос того фиолетово-серого цвета, который приобретает седина стариков. Высокий, с аристократическими манерами, тесть Гроссмалларда немного сутулился, отчего шея выдавалась вперед чуть дальше, чем казалось комфортным. Он напоминал болотную птицу, пикирующую к воде. Сенатор вскинул руки в универсальном жесте политиков, успокаивающих толпу, хотя в зале царила почти идеальная тишина, и произнес: – Для меня честь получить приглашение стать судьей этого мероприятия. Чтобы положить конец вашим сомнениям, месье, могу гарантировать свою полную беспристрастность. Полагаю, моя репутация говорит сама за себя. – Никто не поверил ни единому слову. Если же это была попытка проявить скромность, то ее свел на нет хищный взгляд запавших глаз политика. – Так или иначе, все блюда представлены анонимно. Снова повисла напряженная тишина. Зрители замерли, ожидая, как будут разворачиваться события. Мабит нарушил молчание аплодисментами, провожая осторожное отступление Ройера со сцены. Валери подошла к Ричарду и встала рядом. Она выглядела собранной и спокойной, прошептав: – Все по плану. – Я в любом случае его не знаю, – отозвался он язвительно. – О, Ричард, – улыбнулась напарница. – Передай, пожалуйста, сотрудникам начинать разносить вино. Он послушно выполнил просьбу и убедился, что каждый получил свой бокал до того, как началось соревнование. Затем все выжидательно столпились возле первого подноса. Молодая официантка ловко подняла крышку, демонстрируя шикарную скульптурную копию местной гостиницы Moulin de Follet, выполненную из ярких, радующих глаз пирожных макаруны. Десерт выглядел как трехмерная акварельная картина. – Кажется, соревнование закончится, едва начавшись, – прокомментировал сенатор. – Скромные макаруны – моя слабость. «Интересно, в чем выражается скромность пирожных? – принялся размышлять Ричард. – Нет в них ничего скромного». Ройер сейчас слегка напоминал Марию-Антуанетту. Не хотелось бы думать, что планы Валери погубило его пристрастие к печенью с начинкой в стиле меренги. – На вкус потрясающе, – продолжил судья фестиваля. – И на вид тоже. Все присутствующие обернулись к Жанин, чьи макаруны славились по всему городу, и та залилась румянцем от счастья, что ее работу оценили. Под второй крышкой обнаружилось менее впечатляющее блюдо, хотя пока еще было рано судить. В белой керамической миске содержалось нечто похожее на суфле. К сожалению, оно опало и теперь скорее походило на замшевую тряпку мойщика окон: покрытое складками, грязно-коричневое, потерявшее объем. Почти как сам Мабит, который болезненным возгласом выдал себя как творца десерта. – А я говорила ему приготовить тарт татен, – прокомментировала его жена, обретя горячего сторонника в лице мадам Таблье. – Номер три? – Сенатору явно не терпелось перейти к следующему блюду. Его создателем, без сомнения, был Мартин Томпсон. Во всяком случае, Ричарду даже не пришлось размышлять над личностью того, кто приготовил «Пятнистого Дика» в форме рождественского полена. Потому что вышеупомянутое полено явно сделал пекарь-извращенец из квартала красных фонарей Пигаль. Ройер, будучи опытным политиком, прекрасно понимал нежелательность появления на фотографии с подобной штукой, поэтому благоразумно двинулся дальше. Ричард поймал взгляд Мартина. – Меня слегка занесло, старина, что тут скажешь, – развел руками тот. Следующие два десерта были безопасны в плане провокационности, но тоже не сумели оспорить лидерство Жанин: саварен с лимонно-ягодной начинкой, который планировал испечь Рене, и клафути, принесенная Фонтейнами. Ричард знал личность творцов фруктовой запеканки, потому что те попросили воспользоваться его кухней и оставили ее после готовки даже чище, чем там было раньше. Что не помешало мадам Таблье помыть все второй раз. Следующим номером шли кулинарные труды самого Ричарда. Изначально он пытался испечь красный фруктовый торт «Павлова», но отвлекся в процессе на просмотр «Большой жратвы», французской ленты про группу друзей, которые объедаются чуть ли не до смерти. Фильм едва не заставил Ричарда принять решение впредь воздерживаться от употребления пищи, поэтому он прекратил готовку и в итоге просто врезал по неудавшемуся торту молотком для ирисок и создал свою версию «Итонского беспорядка». Предположительно, именно так и изобрели блюдо, давшее название десерту: высокие идеалы оказались разрушены некомпетентностью и неумением сосредоточить внимание. Так или иначе, результат выглядел вполне сносно, и Валери даже ободряюще улыбнулась Ричарду. Однако тот про себя отметил, что пока впереди остаются творения основных игроков, а значит, истинная причина фестиваля еще не раскрыта. – Номер семь, – объявил Мабит, вновь обретя душевное равновесие после кошмара с суфле и желая активно участвовать. Под металлическим куполом обнаружилось темно-коричневое кольцо. Все начали переглядываться, не зная, как подступиться к десерту. – Это торт-цимес, – объяснил Морти Лейбовиц, выходя вперед. – Эй! Нужно соблюдать анонимность! – прошипел за его спиной Эйб. – Как будто никто не догадается, – отмахнулся от него брат. – Вообще-то это традиционное еврейское рагу, которое кто-то додумался превратить в торт. Ричард перевел его слова сенатору. Тот не слишком горел желанием пробовать необычное блюдо, но решил не портить отношения с другой нацией, зажмурился и все же сунул в рот ложку. – Говорил тебе, надо лучше ругелах печь! – прокомментировал Эйб. – Нет, ругелах предлагал я, а ты настаивал на бабке, – возразил Хайми. – А, да какая теперь разница, – пожал плечами Морти. Осталось продегустировать десерты всего четырех конкурсантов, и Ричард начал подозревать, что порядок преподнесения блюд вовсе не был случайным, как озвучивалось ранее. Дополнительным аргументом за это предположение служила напряженная поза Валери во время пафосного объявления Мабита: «Номер восемь!» Официантка быстро подняла крышку, и те, кто помнил открытие ресторана Гроссмалларда, ахнули. Те же тарты с малиной, парфе в форме яйца и пугающе-красный отпечаток. Десерт получился не таким аккуратным, как раньше: контур ладони выглядел слегка смазанным, а розочка на тарте немного разваливалась. Ричард заметил, что и Гарсон, и Гроссмаллард проявили пристальный интерес к содержимому тарелки, когда Ройер зачерпнул ложкой парфе. – И тут веганский сыр, – пренебрежительно выплюнул Себастьен. – Смотрите, текстура уже изменилась, хотя блюда и поставили на охлаждающие поддоны. – Теперь-то ты это заметил, – прокомментировал Гарсон и отступил назад на случай, если бывший учитель попытается нанести удар обидчику. – А мне кажется, вкус блюда только улучшился, – горделиво сказал Хьюго. – И многие парижские рестораны уже заказали наш сыр. – Номер девять! – Мабит решил, что пора продолжать. – Уже больше похоже на правду! – поприветствовал новый десерт Гарсон. Тарты с малиной и парфе из козьего сыра на кроваво-красном отпечатке руки. По толпе зрителей прокатилась волна недоуменных бормотаний. Ричард обратил внимание, что Валери кивнула комиссару и тот ответил ей тем же. – Настоящий козий сыр, – добавил молодой шеф-повар, проигнорировав шум за спиной, и тут же махнул Менару: – Только без обид, хорошо? Сенатор чистой ложкой зачерпнул парфе, попробовал его и с видимым удовольствием приподнял брови. Гроссмаллард подался вперед и заявил: – Вижу, ты заменил настурции на фиалки. Зря! Ройер наконец начал понимать, что участвует не просто в обычном кондитерском соревновании. Он согласился на судейство, чтобы обеспечить себе пиар и завоевать больше голосов среди провинциалов, а также чтобы бесплатно попробовать сладости, попутно растоптав раздутое эго зятя, однако сейчас выглядел как человек, жаждущий очутиться подальше отсюда, причем как можно быстрее. – Следующий номер! – воскликнул сенатор, не дожидаясь объявления Мабита. Затем ошарашенно уставился на блюдо под крышкой и спросил: – Это что, шутка? На тарелке красовался тот же десерт – тарты с малиной и парфе из козьего сыра на кроваво-красном отпечатке руки, – но уже посыпанные лепестками настурции. – Нет! – взревел Гроссмаллард, едва не пуская изо рта пену. – Не шутка! Это мой рецепт. Оригинальный рецепт. – Он бешеным взглядом обвел помещение. – Все, кто здесь собрался, самозванцы! – Если он пытался влиться в местное сообщество, то явно не преуспевал. Ройер со страдающим, почти горестным видом отложил ложку и печально заметил: – Вкус просто невероятный. – А что, были какие-то сомнения? – торжествующе осведомился Гроссмаллард, даже не пытаясь скрыть высокомерия. – Ну, у нас еще остался последний десерт. – Мабит строго придерживался правил и, хотя все уже считали соревнование оконченным, настаивал на соблюдении положенного регламента, без особого энтузиазма объявив: – Номер одиннадцать. Официантка подняла крышку, и по толпе пронесся дружный вздох. Идеальной красоты тарты из малины и свеклы покрывали нежные лепестки настурции, а рядом блестело безукоризненное, мраморно-гладкое сырное парфе, чья текстура оставалась совершенной, несмотря на ожидание. Снизу на тарелке находился отпечаток ладони. Однако он отличался от трех предыдущих, которые смотрелись яркими, даже агрессивными, и выглядел более деликатным, элегантным – женственным. Воцарилась гробовая тишина. Гроссмаллард побелел и теперь почти сливался цветом со своей шеф-поварской униформой. Карин пришлось поддержать пошатнувшегося отца, хотя она и сама пребывала в состоянии глубокого шока. Ройер казался поверженным и готовым зарыдать. Он слабо попросил принести ему стул и пробормотал: – Мадам д’Орсе, полагаю, вы победили. – Сенатор говорил убито, хотя еще даже не попробовал десерт. – Нет, – тихо отозвалась Валери. – Не я. – С этими словами она открыла конверт, лежащий на подносе с последним блюдом, и достала карточку, подняв ее так, чтобы все могли прочитать имя кондитера. «Анжелика Ройер», – гласила надпись. Себастьен Гроссмаллард рухнул в кресло и заплакал. Глава тридцать пятая Карин нерешительно переводила взгляд со всхлипывающего, несвязно бормочущего отца, скорчившегося в кресле, на более достойно державшегося старого сенатора, который тем не менее выглядел не менее сломленным. Она явно не могла решить, кто из них нуждался в утешении сильнее. И в конце концов, как ни странно, выбрала деда. Никто из присутствующих не осмеливался даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы уйти. Все молчали. Несмотря на сработавший план Валери сразить шеф-повара наповал, тот выглядел слишком разбитым и неспособным на то, чтобы внятно признать свою вину. Конечно, срыв мог оказаться и притворным, но Ричард так не думал. Мадам Мабит первой из зрителей решилась тронуться с места. Она поняла, что больше ничего интересного не увидит, а потому потянулась к своей огромной сумочке и достала оттуда вязание. Бессмысленная трата времени была просто не в природе практичной дамы. Валери тоже вела себя очень спокойно. Она нарушила тишину, немедленно завладев всеобщим вниманием: – Приношу свои извинения за драматизм. – Неужели это было так уж необходимо? – В глазах Карин полыхало возмущение. Ричард никак не мог определить, согласен он с ней или нет. Девушка сидела среди руин семьи, между двумя мужчинами, чей дух сломил высококлассный десерт. И это не считая недавней смерти брата в дополнение к предыдущему самоубийству матери. «Не повезло бедняжке, – в итоге заключил про себя Ричард. – Сильно не повезло».