Он прислонился головой к окну с водительской стороны и уставился на машину Валери, припаркованную рядом. Что это за модель? Кажется, Renault Alpine A310, тысяча девятьсот семьдесят девятого года, с двигателем V6. Она выглядела элегантной, ухоженной, даже красивой, возможно, слегка опасной, того ярко-желтого оттенка, который невольно привлекал внимание. И идеально подходила владелице, как ностальгически старенький 2CV[14] отражал суть самого Ричарда: побитый жизнью, невзрачного цвета, поцарапанный и заржавевший, абсолютно непрактичный, определенно надежный и, если им управляли люди, подобные Валери, легко ломавшийся. Ричард перевел взгляд сначала на нее, увлеченную разговором с детьми Гроссмалларда, затем на торчавшие из ее сумочки ключи от машины, затем на Паспарту. Тот подозрительно воззрился в ответ. Ричард и сам не мог точно определить, почему не до конца доверяет Валери. Видимо, из-за ее профессии охотницы за головами, требовавшей некоторой доли лицемерия. А еще, пожалуй, из-за сомнений, что такая девушка способна заинтересоваться скучным владельцем гостиницы, пусть и совершенно платонически, как показала практика. По сути, легкая подозрительность по отношению к Валери была вызвана нехваткой веры в себя. Пожалуй, пора что-то предпринять по этому поводу. Взглянуть на ее сломанную машину – неплохое начало, потому что та однозначно требовала внимания. Ричард с трудом мог себе представить, что такая умелая и практичная во всем Валери не сумела справиться с ремонтом двигателя. Если только она специально не притворялась, чтобы потянуть время, и сама не покопалась в моторе, как монашки из «Звуков музыки», которые вытащили крышку распределителя системы зажигания, желая обездвижить транспортное средство немецких солдат. Оставалось надеяться, на этот раз дело было в другом, хотя бы в связи с тем фактом, что Ричард понятия не имел о крышках распределителя системы зажигания: ни что это такое, ни где они должны находиться, ни об их функциях. Он даже не знал, располагался двигатель спереди или сзади у Renault Alpine A310, 1979 года, V6, а потому решил вначале добыть информацию: открыл поисковый сайт на телефоне, вбил название модели и выяснил, что мотор все же размещался сзади. А еще что такой же использовался в DMC DeLorean, который воплощал машину времени в фильме «Назад в будущее». Вот и прекрасная отговорка на случай, если Валери застанет за исследованием своего авто. Ричард вытащил ключи из ее сумочки, избегая встречаться глазами с Паспарту. Сидя в удобном, по фигуре, водительском кресле спортивной машины, он испытывал крайне редкое для себя ощущение могущества. В отличие от некоторых людей его не слишком интересовала техника, но сейчас становилось понятнее, почему первой отдушиной мужчин при кризисе среднего возраста являлись такие вот обтекаемые и мощные тачки. Некоторое время пошарив под рулем, Ричард наконец нащупал рычаг открытия капота, если правильно помнил название. Затем тихо выругался, упрекая себя за рассеянность, – двигатель же располагался сзади – и уже собирался захлопнуть багажное отделение, когда заметил лежавший там огромный чемодан, который упоминала Валери, и разбросанное повсюду оборудование. Но это были не автомобильные инструменты вроде домкрата. Ричард достаточно часто смотрел «День Шакала», чтобы понимать, с чем именно столкнулся, а потому закрыл крышку, вернулся на водительское место и на этот раз не стал искать рычаги, а сразу вставил ключ в зажигание и завел двигатель. Послышалось низкое урчание: мотор заработал сразу. Больше Ричард уже не чувствовал себя могущественным. Валери с широкой улыбкой на лице распахнула дверцу. – О, Ричард, тебе удалось запустить машину с первого раза! Ты такой молодец! – Спасибо. – Он слабо кивнул. – Я узнала кое-что интересное, – продолжила Валери. – Мне теперь очень жаль детей Себастьена Гроссмалларда. В их устах он – настоящее чудовище, которого боится собственный сын. – Значит, девушка действительно оказалась Карин, дочерью? – Да, она очень красивая и обожает отца. А еще именно она убедила его открыть ресторан. Без нее великий Гроссмаллард бы до сих пор «одалживал свое имя предполетным меню», по словам ее брата. Хотя тот сразу же добавил, что сам так не считает, этого боялся Себастьен. Думаю, ситуация ранила их всех, но эти двое – больше, чем гении. – Последние слова Валери выделила таким тоном, что стали ясны ее чувства по отношению к великому Гроссмалларду. – В любом случае, – продолжила она, придя в еще большее возбуждение от полученной информации, – ты молодец, Ричард. Даже не знала, что ты разбираешься в машинах. Увидимся дома. – Сначала мне нужно съездить в город по делам, – заявил он, отчаянно стараясь подстроиться под настроение собеседницы. – Без проблем, – просияла она. – Тогда встретимся там. Ричард кивнул, вылез из ее машины, направился к своей и медленно последовал за Валери, с ревом пронесшейся мимо. Он определенно чувствовал себя по-другому за рулем собственного автомобиля: куда менее могущественным, куда менее контролирующим ситуацию. Ощущение только усугубляло то, что он, по существу, теперь выступал в роли водителя для чихуахуа. Глава седьмая Вечернее солнце заливало светом и теплом долину Фолле, заглядывая через стеклянные двери в ресторан, пока Ричард, Валери и экипированный накладными волосами Август Татильон ждали своей очереди занять место за столиком. Первое, что бросалось в глаза, – это радикальное отличие отделки от заведения Гроссмалларда. Тогда как модерн Les Gens Qui Mangent казался вышедшим из моды и претенциозным, обстановка Garçon![15] ощущалась более спокойной. Пусть стиль скорее напоминал несовременное ар-деко, скрещенное с американской закусочной, но эффект производил менее суровый, чем аскетичное переплетение блестящих труб и яркое прямое освещение. Даже обслуживающий персонал выглядел не таким строгим. Несмотря на непременные черные брюки и белые рубашки, официанты оставляли воротники расстегнутыми, а галстуки чуть распущенными – умышленное отступление от традиций, которое позволяло расслабиться немного и посетителям. Это служило полной противоположностью враждебности тюремных надзирателей прошлого вечера. Настроение Татильона было сложно оценить за короткую поездку, хотя Ричард не слишком-то и пытался поддерживать разговор. Время от времени Август вел себя как критик, подпуская в голос снисходительное высокомерие, но быстро вспоминал, что спутники не просто составляли ему компанию за трапезой – пусть приглашена из них двоих была только Валери, – но и видели его без защитного парика. Они получили доступ к мягкому подбрюшью грозы ресторанного бизнеса, поэтому на них не действовала его отчужденная манера общения, хотя это лишь приводило к неловкому молчанию. Однако Ричард с невольным уважением косился на накладные волосы Татильона, которые выглядели натуральными и совершенно незаметно сливались с родной шевелюрой. Наверняка они стоили целое состояние, хотя, конечно, освещение ресторана тоже служило немалым подспорьем фолликулярно ограниченным посетителям. Ричард также сознался самому себе, что им с Валери повезло вообще попасть сюда, так как ее машина едва завелась. Возможно, днем он поторопился с выводом насчет исправности двигателя. Их троих наконец проводили за столик для четверых в затемненном углу зала. Критик ловким маневром усадил Валери на стул возле стены и скользнул на место рядом. Ричард напрягся, ожидая реакции девушки, но быстро понял, что она наверняка и сама хотела занять такое положение из тактических соображений, в противном случае Татильону грозило бы дегустировать меню через трубочку, а потому молча сел напротив, заслужив ободряющую улыбку охотницы за головами. Тем самым она давала понять, что контролирует ситуацию, если таковая вообще была. На этот счет Ричард не испытывал особой уверенности. Они заказали напитки и в тишине ждали, пока их принесут. К счастью, не очень долго. Официантка плавно поставила бокалы на стол и ретировалась, не уточнив, что гости будут есть и даже не вручив им меню. – Извините меня, – изрек Татильон повелительным тоном, – я уже сделал заказ. – И продолжил обводить взглядом зал, будто недостатки интерьера могли повлиять на вкус блюд. Судя по выражению лица критика, результаты первичного осмотра его удовлетворили. О том же намекал и отложенный в сторону тщательно выверенным жестом блокнот для заметок, пока совершенно пустой. В придачу Татильон распространял ауру волнения, хотя было сложно сказать, вызвал ее восторг искреннего ценителя еды, ресторанов и французской кухни или же предвкушение человека, обладавшего властью уничтожить все это. – Должен заметить, что это место производит совершенно иное впечатление, чем вчера вечером, – прокомментировал Ричард, нарушая молчание, которое уже становилось неловким, и добавил, поднимая небольшой бокал с мускатным вином: – Ваше здоровье! – Конечно, – фыркнул Татильон, словно разговаривал с идиотом, но тут же смягчился, вновь вспомнив, что притворным высокомерием спутников не проведешь. – Это два почти абсолютно разных мира, а уж эпохи-то точно. Гай Гарсон, вундеркинд французской кухни, ее будущее. Себастьен Гроссмаллард же, увы, прошлое. – Кулинарный мир кажется довольно жестоким, месье Татильон, – произнесла не слишком впечатленная речью Валери. – Пожалуйста, зовите меня Август, – елейным тоном попросил критик. – Так и есть, наш тесный мирок весьма жесток, Валери – позволите к вам так обращаться? – и он продолжил, не дожидаясь ответа: – Герои приходят и уходят. Это напоминает сражение, одиссею. – Значит, героиням места нет? – холодно осведомилась красавица. – Я думал, Себастьен Гроссмаллард – анфан террибль[16] готовки, – вклинился в беседу Ричард, немедленно пожалев об использовании слова «готовка», но увидел, как оно заставило поморщиться Татильона, и сделал мысленную пометку употреблять его чаще. – Все верно. Но и Гай Гарсон тоже. Они оба заслуживают этого звания. – Критик явно благоволил владельцу этого ресторана. – Разве они оба могут считаться самыми великими и ужасными мастерами? – ехидно уточнила Валери. – Да еще и разных эпох? – Безусловно. Себастьен Гроссмаллард – анфан террибль среди влиятельных кругов. Его блюда – дерзкие, ироничные, опережающие время – по крайней мере были такими, – но остаются в рамках общепринятых правил. – А Гай Гарсон? – Ричард с удовольствием отметил, что Валери, не всегда обращавшая внимание на нюансы обсуждения, сейчас находилась на одной волне с ним и тоже считала слова критика полной чушью. – Он тоже заслуживает этой репутации, но в неформальных кругах, так как его творения вырываются за общепринятые рамки. – Дерзко, иронично, опережая время? – спросил Ричард. – В точку. – Татильон говорил так, будто одержал победу над гением дебатов. Валери закатила глаза, явно считая собеседника уже не просто заблуждающимся, но и глупым. – Гай Гарсон напоминает уличного художника, рисующего граффити на стенах Французской академии, но… но безупречной каллиграфией! – Он выглядел чрезвычайно довольным придуманным сравнением и тут же записал его в свой блокнот. Ричард счел услышанное полной чепухой. Французская академия служила оплотом интеллектуальных защитников языка и походила на древнее рыцарское королевство, а любому, кто осмелился бы приблизиться к ее стенам с баллончиком краски, скорее всего, отрубили бы голову на гильотине, даже не дав снять колпачок распылителя. – Кажется, я видел его по телевизору. – Ричард не преминул продемонстрировать свою осведомленность. – Очень жизнерадостный малый. – Телевизор! – Татильон даже не выплюнул это слово, а вытолкнул его из глубин горла, точно избавляясь с помощью приема Геймлиха[17]. – Это детские забавы, закуски для массового потребителя. Гай пошел на это лишь ради рекламы сети своих ресторанов, не более того. Неизбежное зло. – А месье Гроссмаллард запустил линию блюд для самолетов. Это тоже неизбежное зло? – с невинным видом поинтересовалась Валери. – Это… – критик улыбнулся про себя, – это надгробная эпитафия! – и записал фразу в блокнот. – Месье и мадам, – прервала обсуждение официантка с их заказом. – Croque garçon de pâtes à la truffe du poste[18]? – спросила она, заставив Ричарда и Валери недоуменно заморгать. – Для месье. – Татильон кивнул на спутника. – Brochette d’huîtres et litchis en couronne d’épines avec crème de cresson[19]? – Для мадам. – И наконец vol-au-vent aux cuisses de grenouille, gambas sirènes et jus de girolles[20]. – Она ловко поставила последнюю тарелку перед критиком, полностью погрузившимся в образ надменного сноба с высоко задранным к потолку носом. Ричард не мог не отметить, что самое изысканное блюдо Татильон приберег для себя. Волован являлся ключевым элементом ужина. Сверху выглядывали мускулистые лягушачьи лапки, словно выныривая из заводи. Хвостики gambas sirènes – королевских креветок – уложили таким образом, чтобы те напоминали русалок, судя по всему, бесполых, которые купались в кремовом соусе. Зрелище походило на картину со скрытой в ней историей, хотя Ричард не мог претендовать, что до конца ее понял. Татильон втянул носом запах, всем видом выражая восторг. Блюдо Валери, brochette d’huîtres et litchis en couronne d’épines avec crème de cresson, тоже являло собой целое театральное представление. Суп из кресс-салата тонким слоем устилал стенки неглубокой миски, а посредине лежали три увитые розмариновыми веточками шашлычные шпажки – две с устрицами и одна с личи, – образуя круг в виде тернового венка. Несколько гранатовых зернышек, кажется, символизировали капли крови. Ричард же, напротив, чувствовал себя так, словно вытянул неудачный жребий. Croque garçon de pâtes à la truffe du poste выглядел как пафосная версия крок-месье[21] – простая сырная паста на ветчине, поданная под именем шеф-повара и стружкой из трюфелей. Бутерброд являлся по сути большим равиоли, покрытым хлебными крошками и каким-то образом накачанным так, что напоминал толстый квадратный конверт. Эффект только усиливал маленький ломтик консервированного мяса, который воплощал почтовую марку на уголке. Стружки трюфеля, следовало признать, служили довольно уместным добавлением, создавая впечатление рукописного адреса. Ричард проткнул конверт вилкой, и маслянистый, исходящий паром сыр начал вытекать наружу с крошечными кусочками пряных колбасок чоризо, которые выглядели как осколки вулканической породы в потоке лавы. Зрелище впечатляло, хотя по сравнению с другими двумя блюдами и ощущалось пунктом детского меню. Только Всевышнему известно, что бы подумал обо всем этом дедушка. Без особых церемоний все трое приступили к дегустации. Горячий сыр обжег язык Ричарду, поэтому он небрежно наполнил стакан водой из графина. Валери, казалось, не знала, с чего начать. «Терновый венок», без сомнений, представлял собой произведение искусства, но в качестве еды не давал подступиться ни с одной из сторон. Татильон же жевал свои лягушачьи лапки со слезами на глазах, предположительно, от сожалений, что пришлось нарушить чувственную русалочью сценку. Однако Ричард спустя пять минут невольно отметил, что критик так и не проглотил первую порцию, что вряд ли было хорошим знаком, даже на нетренированный взгляд британца, который, по словам Валери, не мог являться экспертом. – Мадам, можете принести новую перемену? – спросил Татильон с профессиональным апломбом. – Важно, чтобы я продегустировал все блюда. Валери сумела разобрать на части венок, отчего весь драматический эффект исчез, и теперь шпажки напоминали облетевшие по зиме кусты, наполовину утонувшие в болоте. Она теперь явно была рада избавиться от куда менее аппетитного угощения. Ричарда никто так и не спросил, каков оказался на вкус пафосный сыр на тосте. Застольная беседа, естественно, ограничивалась обменом впечатлениями во время дегустации. По мнению Ричарда, внешний вид блюд оказался на высшем уровне, но качество пищи оставляло желать лучшего. У него создалось ощущение, что Валери тоже так считает, а вот выражение лица Татильона, бесстрастное, точно у игрока в покер, никак не удавалось расшифровать. Вероятно, оно тоже являлось частью профессиональной маскировки. Официантка наполнила бокалы и унесла тарелки, пока критик делал скупые заметки. – «Терновый венок» был довольно интересным, не находите? – осведомился он, не обращаясь ни к кому конкретно, отчего вопрос прозвучал почти риторически. Так и оказалось. Татильон сам на него ответил, не отрываясь от блокнота: – К вашему сведению, Гай – талантливый протеже Гроссмалларда. И всегда говорил, что носит не лавровый, а терновый венок вместо короны. – Король мертв, да здравствует король? Что-то вроде того? – уточнил Ричард. – Пожалуй, можно и так выразиться. Полагаю, ему неловко признавать свой новый статус звезды перед тем, кого сменил на небосклоне. Шеф-повар выплескивает свои эмоции, печали и сомнения, воплощая их в приготовлении блюд. Сложно было подобрать слова после подобного заключения. Ни Ричард, ни Валери не знали, что Гроссмаллард обучал Гарсона. Данный факт пролил новый свет на решение открыть ресторан в то же время в том же городке. Странное совпадение по меньшей мере. Это выглядело довольно агрессивным шагом, словно столкновение рогами двух оленей. Ричард почувствовал прикосновение к своей лодыжке мыска туфельки Валери, которая пыталась привлечь его внимание, возбужденно расширив глаза от новой информации и будто говоря: «Гарсон и Гроссмаллард, а?» – Вы согласны, мадам? – поинтересовался Татильон, наклоняясь к собеседнице. – Устрицы совершенно меня не впечатлили, – не отводя взгляда от Ричарда, произнесла она голосом, в котором даже критик мог распознать угрожающие нотки. Главное блюдо подавали в той же манере. Перед Валери поставили croustillants de tête de veau à la mangue, baptisée de sauce gribiche. Она тут же пожаловалась, что телячью голову, которая, несмотря на название, выглядела довольно вкусно, пересолили. Август Татильон получил pascade au boudin noir et pommes en sauce bordelaise. Звучало это довольно однозначно – кровяная колбаса с яблоком на подобии блинчика, сервированного с подливой из красного вина. Нарезанные в форме разбитых сердец, истекающие алым соусом кусочки создавали впечатление мстительной пародии открытки на День святого Валентина. Ричард же получил французскую пафосную разновидность жареной рыбы с картошкой – Fûtreau d’anguille au vin blanc с beignets de fleurs de courgettes. И снова эстетика превалировала над вкусовыми качествами. Угрей уложили так, чтобы те внешне напоминали Fûtreau – старинные деревянные лодки, которые раньше использовали для хождения по Луаре, жареные же цветки цукини служили им парусами. И опять блюдо казалось предназначенным скорее для детей. Ричард удивился, что официантка не принесла ему в придачу также фломастеры и бумагу для рисования. – Август! Август Татильон! – Молодой человек в форме шеф-повара приблизился к столику, широко раскрыв объятия и улыбаясь от уха до уха. – Почему вы не сообщили, что придете на открытие? Молчаливый убийца! Как поживаете, друг мой? Критик встал, украдкой обвел взглядом ресторан, убеждаясь, что большинство присутствующих обернулись и наблюдают за встречей двух гигантов французской кухни, после чего с притворной скромностью улыбнулся, протянул руки и сдержанно произнес: