— Разбитые очки, окровавленные обои. — Разбитые очки и окровавленные обои! — И отрезанная рука, — тихо добавила Мари. — И отрезанная рука! — уверенно повторил Ричард. — Так, стоп! Что еще за отрезанная рука? Глава двадцать восьмая С момента кончины Авы Гарднер, за которую он затаил нешуточную обиду, Ричард стал еще внимательнее к оставшимся курам. Проверял их при любом удобном случае, чтобы убедиться, что и Лана Тернер, и Джоан Кроуфорд все еще на месте. Он подумывал о том, чтобы заменить Аву, но понял, что еще очень рано, это почти неуважение. Ведь ее смерть по-прежнему оставалась неотмщенной. «Но разве в этом все дело? — думал он, рассеянно швыряя зерно в сторону двух уцелевших куриц. — Речь о мести? Именно поэтому я во все это влез?» Он тяжело вздохнул. Признаться, и он осознавал всю трагичность этой правды, да, дело действительно было в мести за Аву Гарднер, курицу. В некотором роде она олицетворяла его и то, кем он являлся. К тому же птица ведь была просто бедной беззащитной курочкой, господи боже, за что ее так? Однако тут было кое-что еще, и он всю ночь размышлял над этим. И, наполовину осушив бутылку дешевого местного вина, пришел к выводу, что в среднем возрасте как раз и ищут равновесия. Равновесия между тем, что делать нужно, и тем, чего хочется, и в его жизни слишком долго был перекос в пользу «нужно», а не «хочется». А всю эту неделю, следовало признать, в основном благодаря Валери, все происходило совсем наоборот. Он отчетливо помнил, как, проснувшись однажды утром, всего-то на прошлой неделе, с тоской понял, что самым ожидаемым событием предстоящего дня станет его привычный послеобеденный сон. Тогда он влачил жалкое существование, а сейчас живет полной жизнью. К тому же он сам себе удивлялся: внешне производил полное впечатление человека, вырванного из привычного мира, захваченного стихией по имени Валери, участвующего в принятии решений не больше Паспарту, а если быть до конца честным, то еще и меньше. Но, очевидно, все это захватило его больше, чем он сознавал, поэтому вчерашним детальным разбором текущей ситуации ему удалось поразить всех, в том числе самого себя. Но что дальше? Каким должен быть следующий шаг? Один человек был мертв, а второй — по общему мнению, незаслуженно в этом обвинен. Ричард знал Шарля Полина: несмотря на аристократичное имя, тот был жалким, безобидным созданием. Городской пьянчужка, никому не причинявший зла, человек, съехавший с катушек под давлением обстоятельств, он вызывал лишь жалость у окружающих. Образ жестокого, мстительного убийцы никак не вязался у Ричарда с человеком, которого он знал, того самого, что едва на ногах держался уже к обедне в местной церкви. Но все же убийца существовал, как и два миллиона евро, ожидающие того, кто заявит о выполнении заказа или представит доказательства этого: к примеру, руку, — но даже одна мысль об этом вызывала у него дрожь. Без сомнения, вся эта история была просто омерзительна, и он печально покачал головой, размышляя о том, во что превратился мир под влиянием человечества. Но, пусть даже мир с бешеной скоростью летел в тартарары, он сам, грубо говоря, как никогда наслаждался жизнью. — Твои куры растолстеют, если ты не прекратишь их перекармливать. — Валери снова неслышно возникла у него за спиной. — Это же не гуси; фуа-гра[77] из них не получится. — Даже если бы и получился, есть его я не стал бы, — ответил он резковато. — Ты все еще сердишься на меня, Ричард? Ну серьезно, что не так с француженками? Ни вступления, ни разогрева, ни самого простенького предупреждающего удара, сразу хук слева — и готово. Он со вздохом кинул курам последнюю горсть зерна. — Нет, — признался устало, — я на тебя не сержусь. Думаю, ты могла бы быть со мной чуточку откровеннее, но нет, не сержусь. — Я думала, ты теперь не слишком-то жалуешь честность. — Ха! Полагаю, тут все дело в том, о хорошем пойдет речь или о плохом. Несколько мгновений они стояли рядом, наблюдая за курами. — Прошлым вечером я пыталась связаться с офицером Боннивалом, но его телефон был недоступен. — Наверное, он искал руку. — Ричард, развернувшись, направился к дому. — Хочу сказать, часто ли из-под надзора полиции пропадают части тела? Кажется, это признак халатности. — Думаю, все это затевалось ради запястья, — принялась рассуждать вслух Валери. — А почему запястья? — Мари сказала, что мсье Граншо опознал тело брата по армейскому номеру, выбитому на запястье, под ремешком часов. — Так, значит, по-твоему, убийца тот, у кого рука? — Совсем необязательно. Существовало множество причин прикончить бедного мсье Граншо, Венсана Граншо. А цену за его голову назначили только после того, как он пропал. — А мы так и не узнали, когда же это произошло. Как долго Мелвил изображал старика, по-твоему? — Не знаю. — И кстати, помнится, ты говорила, что Мелвил не мог изображать остановившегося здесь мсье Граншо из-за линий на его ладони. — На стене был определенно не его отпечаток. В этом я уверена. Ричард, обернувшись, посмотрел на нее. — Значит, мсье Граншо изображал кто-то другой? Как это все не с руки. — Он запнулся. — Прости за каламбур. — Или здесь на самом деле останавливался мсье Граншо. Ричард потряс головой, надеясь привести мысли в порядок. — Все так запутано, — сказал он, признавая поражение. — Ну, одно мы знаем точно. — Валери оказалась более стойкой и надеялась, что это заразно. — Тот, у кого рука, — сейчас в числе премиальных претендентов на куш. Внезапно Ричард кинул на нее острый взгляд. — Что ты сказала? Валери, казалось, была озадачена. — Я говорила про руку: у кого рука, у того и деньги. — Нет! Ты сказала не так, ты сказала: «премиальный», «премиальный претендент». Боже, каким же я был дураком! — Ты в порядке, Ричард? — Ха! Премиальный! Ха! Ты наверняка решила, что я полный идиот. — О чем ты говоришь? Она начала терять терпение. — Премиальный! Вот о чем я говорю, а точнее, preeme. — Он произнес это с нарочитым французским акцентом. — Preeme, или по-английски премия, награда! — Да, и… — Уже не в первый раз Валери оказывалась сбитой с толку загадочным английским чувством юмора. — Ты охотница за наградой! — Ты chasseur de primes! — Она кинула на него странный взгляд, затем чуть склонила голову набок, и внезапно вся его уверенность испарилась. — Это ведь правда? — спросил он с сомнением. — Да. Произнеся это, она скрестила руки на груди, словно говорила: «Ну и что?». — Да я бы ни за что! — Он вдруг понял, что это самое типично английское из всего им когда-либо сказанного. — Вот ты меня сейчас огорошила. — А, нет, вот это стало самым типично английским из всего сказанного. — Ричард. — Нет, не перебивай меня. — Вредители! Ты говорила, что твой первый муж занимался вредителями! Крысы и кроты! Очень умно. — Он внезапно встревожился. — Он был наемным убийцей у мафии, да? — Дернув плечами, она поджала губы, что, по опыту Ричарда, у француженок означало «попалась». — А Текс? Мясник, ты сказала, но не из Тура? — Он из Тура, — заявила она уверенно и добавила тише: — Из Тура в Техасе. — В Техасе есть Тур? — Да. — Господи боже. Итак, Текс. — Итак, Текс. — Который отправился назад в Техас? Полагаю, в парке французского Тура у вас был брифинг на тему раздела территории? Кто получает, выразимся так, «товар»? — Текс сказал, что должен улететь вчера вечером. А ты, похоже, ужасно доволен собой, Ричард. Это тебе не идет. — А ты, похоже, не особо довольна тем, что тебя раскрыли. Он втянул живот и торжествующе выпрямился. — Я слегка удивлена. — Что я обо всем догадался? — Что тебе потребовалось столько времени. — О. — Он слегка сдулся. — А Риззоли — коллеги, как я понимаю? — Соперники, Ричард. Риззоли — соперники. И я никогда с ними раньше не встречалась.