— А это что? — Черное дерево, мадам. Можно делать вставки в оправу, а можно обрамлять камень только им. — Деревом? — Да-да, мадам! Сейчас очень модно. Выглядит оригинально и прекрасно сочетается и с камнями и с металлом, — ювелир вооружился крохотными щипчиками и вопросительно уставился на Марину, — Итак, мадам? Она окинула взглядом раскинутое перед ней многообразие, вдохнула, словно собралась прыгать с обрыва в реку и ткнула пальцем в громадный сияющий рубин: — Вот этот — в ту розеточку! А теперь еще один и на самую толстую золотую цепочку, — она повесила получившееся украшение себе на шею, глянула в зеркало и ощутила как щеки вспыхивают лихорадочным румянцем, — Те три бриллианта! И изумруды — оба! Сапфир сюда, жемчуг… И еще… Тот, тот и тот. Здесь длиннее! Больше, еще больше! Еще! Смешок за спиной был тих, но холоден, словно за шиворот кинули маленькую скользкую льдинку. Марина остановилась, зажатый в пальцах крупный аквамарин упал на прилавок. Она медленно повернулась к зеркалу и уставилась на свое отражение. Чешуйчатый панцирь из золота и ярких камней закрывал ее плечи и грудь, нити блестящих цепочек путались в ворсе свитера. Она была похожа на языческого идола, которого рехнувшиеся жрецы засунули в демократичные джинсы. И одновременно — на простоватую сельскую деваху, любительницу рыночных шмоток «с блеском». Марина внимательно оглядела открывшееся ей великолепие, потом тихонько хмыкнула и, наконец, захохотала в голос. Наверченные на нее камни и цепочки дробно застучали друг о друга. Смеясь, она щелкнула застежкой и гигантское колье гулко свалилось на витрину. Ювелир устремил на нее разочарованный взгляд. В глубине его глаз таилось обидное презрение: ох уж эти русские, только морочат голову честному европейцу! Оборачиваться Марина не стала, ведь там поджидал ее второй презрительный взгляд: ох уж эти женщины, настоящие обезьяны, лишь бы яркое да блестящее! Она вдохнула-выдохнула, успокаиваясь, и медленно прошлась вдоль витрин, внимательно вглядываясь в подмигивающие ей камни, ожидая толчка, знака. Разбрызг бледно-серых, похожих на светящийся туман лучей заставил ее остановиться. Небольшой, не самый яркий и не самый броский камень, но если чуть повернуть голову… Кристалл блеснул мягкой вспышкой, как порой мерцает утренний туман под первыми лучами солнца. Марина остановилась: — Что за камень? — Дымчатый топаз, мадам. К сожалению, цвет не насыщенный, слишком блеклый. Марина усмехнулась. Блеклый! А вот посмотрим. — Достаньте. Теперь, пожалуйста, серебряную короткую цепочку, вот эту, похожую на пружину. И зажим черного дерева, нет, только с одной стороны, несимметрично. А с другой жемчужину — серую. И сделайте серьги с такими же жемчужинами и зажимами. Она отогнула ворот свитера, надела колье и продела в уши собранные ювелиром серьги. И взглянула на себя в зеркало. От невзрачности камня не осталось и следа. Словно отразив всю прелесть жемчуга, он лучился мягким ненавязчивым светом. Так мерцает скандинавский фьорд под бледным светилом, так трепещет прохладой туманное утро в Полесье. В его блеске лицо Марина стало иным, загадочным. Леди таинственного замка над озером? Возлюбленная викинга, привезенная из далеких, неведомых стран? Сзади судорожно вздохнул старый хиппарь-ювелир. Взволнованно произнес несколько прерывистых немецких фраз. — Он тебя благодарит. Говорит, у тебя превосходный вкус. Ты из тех женщин, что умеют придать особый шик любой вещи. Он дает двадцатипроцентную скидку на все, лишь просит, чтобы ты называла своим подругам адрес его лавки, — в голосе Кирилла звучала почтительность. Чуть ироничная, но все же — несомненная. Марина хмыкнула. Среди подруг она, пожалуй, сейчас самая богатая. Ни Марго, ни бывшие однокурсницы, ни нынешние коллеги не потянут такую покупку даже со скидкой. Хотя, ведь есть еще Дарья с ее мафиозным мужем, и жены городских чиновников и выезды в столицу. Есть кому показаться в новых драгоценностях и с чистой совестью можно делать австрийцу встречное предложение: — Пусть даст тридцать и я всем стану рассказывать, что это он сам способен из простого камешка сотворить чудо. Короткий разговор по-немецки: — Он согласен. Заветный мешочек с целым состоянием просто и без затей был припрятан во внутренний карман Кириллова пиджака. Зато вокруг ее комплекта ювелир расстарался. Колье и серьги явились ей на черном бархате, в деревянном ларчике и целом венке разрешающих вывоз документов. Марина почтительно опустила коробочку на дно сумки, тяжелая дверь лязгнула всем набором секретных замков и открылась, выпуская их на крыльцо. — А как мы драгоценности в деньги превратим? — полюбопытствовала Марина, — Продадим? — Только не здесь. Тут своя мафия, чужих не любят. Вернемся домой, есть у меня пара надежных ребят, все будет нормально, — деловито пояснил Кирилл. — Потом через офшор легализуем. У тебя офшорная компания есть? — У меня? Думаешь, я всю жизнь топазы скупаю, и алмазы в тазике отмываю? Два месяца назад у меня на новые колготки не всегда хватало, а ты говоришь — офшор. Она погладила резную дверь ювелирного магазинчика, прощалась со сказкой, в которой она сама была прекрасной принцессой. Кирилл подал ей руку, помогая ступить на тротуар. Потом неожиданно остановился, продолжая сжимать ее ладонь в своей. Посмотрел ей в лицо долгим, изучающим взглядом, словно в лавке хипповатого ювелира открыл в своей подруге новую, неведомую прелесть. И теперь искал подтверждения своему открытию. Она отвела глаза, смущенно высвобождая руку и он, наконец, очнулся, облекая сделанное им открытие в слова: — Знаешь, а ведь сегодня Новый год! — Кто бы мог подумать! — хмыкнула она, — Надо немедленно оповестить Организацию Объединенных Наций, а то народы мира живут и даже не подозревают! — Не смейся! Дело почти закончено, давай устроим себе праздник. Я знаю отличный ресторанчик неподалеку от собора святого Стефана. — У тебя в кармане драгоценностей на бог знает какую сумму, а ты хочешь с ними в ресторан тащиться! — Здесь цивилизованная страна. Сдадим в сейф, утром заберем. Пойдем, — и искушающе добавил, — Надо же твои украшения продемонстрировать. — Потрясающе я буду выглядеть — в топазах с жемчугами и джинсах! — Решат, что ты оригиналка, — пожал плечами он, но Марина покачала головой. — Нет, не пойдет. Знаешь что, — решилась она, — Иди, прячь драгоценности и заказывай столик. К половине десятого позвонишь мне на мобилку, скажешь, куда подъехать. Я буду готова, — и оставив его, она решительно зашагала вдоль улицы, тихо молясь, чтобы владельцы шикарных австрийских бутиков оказались жадинами и предпочли прибыль накрытому праздничному столу. Увы, чары Нового года действовали и на австрийских лавочников. Марина прочесывала город, раз за разом упираясь в закрытые двери и в отчаянии наблюдала как постепенно пустеют улицы — народ расползался праздновать. — Мало мы вас в Великую Отечественную били, — ненавидяще процедила Марина прямо в улыбающуюся физиономию Санта-Клауса под очередным стандартно-безжалостным «Geschlossen», — Празднуют, гады, а у меня вся личная жизнь коту под хвост! — в досаде она пнула ногой дверь. Послышалось неспешное цоканье копыт и очередной конный экипаж, радость иностранных туристов, прокатил мимо Марина по пустынной улице. Обряженный в крылатку кучер приподнял сверкающий цилиндр, открывая столь же сияющую лысину в ореоле седых волос: — Frohes Neues Jahr, liebe Frau![1] Абориген! Туземец! Вот кто может ей помочь. Марина кинулась к экипажу. Испуганный «водитель кобылы» рывком натянул вожжи, когда сумасшедшая баба с разгона едва не влетела под колеса экипажа. — Платье! An evening dress![2] Die Kleid![3] — собрав все свои лингвистические познания, закричала Марина, — Где здесь можно купить вечернее платье? — Платье!? О, платье! Ты слышишь, Матильда, — он тряхнул вожжами, явно призывая кобылу разделить с ним эмоции, — Либер фрау осталась без вечернего платья в эту ночь! Мы должны немедленно помочь либер фрау! Садитесь, садитесь же, вам несказанно повезло, мы с Матильдой знаем одно-единственное в городе место, где еще можно купить платье в столь поздний час! Быстрее, фрау, там тоже вот-вот закроют! Одним прыжком Марина взлетела в экипаж. Кучер приподнялся на козлах, крутанул хлыст над головой, лихо свистнул и воодушевленная Матильда рывком приняла с места. Холодное кожаное сиденье садануло Марине под зад, подбрасывая ее к поднятому верху пролетки. Марина шлепнулась обратно на сиденье и тут же взвыла, до крови прикусив язык. Под грохот колес экипажа по булыжнику старинной мостовой, Маринины стоны и лихое кучерское «Скорее! Скорее!» они неслись мирными венскими улочкам, распугивая запоздалых прохожих. Чтобы, наконец, остановится у высоких стеклянных дверей уже знакомого Марине универмага. — Я же обещал фрау! — донельзя гордый кучер обернулся к своей клиентке, — Единственный открытый магазин! На весь город! Торопитесь! Пошатываясь, Марина сползла с подножки, дрожащей рукой извлекла из сумочки портмоне. — Я помогу! — с готовностью заявил кучер, быстрым движением ловких, словно бескостных пальцев выхватывая из кошелька две стодолларовые купюры, — Удачи! И Матильда тяжеловесным галопом умчала экипаж прочь. Марина проводила его ошеломленным взглядом, потом посмотрела на свой изрядно облегчившийся кошелек: — Образец европейской честности: сам себя премировал за скорость, но сверх того — ничего! Ладно, не хватало еще, чтобы двери заперли у меня перед самым носом. Она бросилась в магазин. Дамский отдел, до которого она так и не добралась в прошлый раз, застряв среди детских игрушек и рождественских развлечений, встретил ее гулкой пустотой и торопливо собирающими сумочки продавщицами. Обе девушки словно по команде уставились на позднюю посетительницу и даже сквозь привычные, вросшие в лица маски профессиональной любезности проступило нутряное: кой черт тебя принес! Одна уже открыла рот, явно собираясь наипочтительнейшим образом уведомить, что магазин закрыт, но Марина выдернула из сумки футляр с драгоценностями и щелкнула замочком: — Дамы, — со всей решимостью заявила она, — Мне нужен туалет вот к этим украшениям! Сейчас! Влекомые непреодолимым женским любопытством, обе австриячки сунули курносые веснущатые носы в футляр. Воцарилось недолгое молчание, вслед за которым последовал сдвоенный восторженный вздох. Одна из девиц невольно перевела взгляд на развешенные вокруг платья. Марина поняла, что победила. Брючный костюм из ткани металлик был словно на нее сшит: и ноги в нем казались длиннее, и грудь больше, и попка аппетитнее. Марина крутанулась перед зеркалом, вглядываясь в себя и вслушиваясь в восторженные — «Schon! O, schon! Wunderbar!»[4] — продавщиц. Конечно, и ноги, и попка, и грудь, но… Обычная новорусская бабец — недавно разбогатевшая и еще не утолившая нестерпимую жажду покупок, вечно боящаяся совершить какой-нибудь непростительный ляп и прикрывающая стеснительность излишней развязностью. Северная принцесса исчезла, словно ее и не было, костюм цвета металлик убил волшебство серого камня. Марина решительно потянула молнию и принялась стягивать с себя облегающие брючки. Избавившись от костюма, Марина глянула на себя в зеркало. Мистический свет камня вернулся, вновь превращая ее в сказочную королевну. Но не может же она явиться в ресторан в нижнем белье и драгоценностях! Упекут за оскорбление общественной нравственности, никакая краса не спасет. Марина шагнула к развешанным вдоль стен нарядам. Пусть камень сам найдет себе достойное обрамление, ведь нашел же он сегодня ее, свою новую хозяйку. Она нетерпеливо отодвинула одну вешалку, другую и вдруг нежный бледно-голубой шелк, словно ласкаясь, обвился вокруг ее руки. Еще не веря в удачу, она вытащила на свет длинное платье с открытыми плечами, очень простого, строго фасона. Обе продавщицы в один голос запротестовали — устаревшая модель, коллекция прошлого лета, осталась по недоразумению, фрау не следует… Не обращая на них внимания, Марина вскинула невесомый шелк над головой и нырнула в платье, кожей впитывая ощущение чистейшего блаженства. Дрожа от предвкушения, она повернулась к зеркалу. Свершилось! Это было оно, то самое! Чуть-чуть старомодная, ровно настолько, чтобы превратить старомодность в свой, особый стиль, в зеркале отражалась героиня северных баллад. Драккары викингов уходили в дальние походы, чтобы вернуться — с такой женщиной на борту. И лилась кровь в пиршественных залах, за то кому она достанется. Впервые в жизни Марина поняла — она красива! Ей не нужно сравнивать себя с Аленой, Дарьей, или мадам Маргаритой. Ни даже с Мадонной, Мишель Пфайфер и Шерон Стоун. Она — это она, а кому не достаточно, тот сам дурак! Примолкшие продавщицы переглянулись, одна из них исчезла в глубинах магазина и вскоре вернулась: с сумочкой и туфлями, изящными и невероятно женственными, и набором косметики. — Вы позволите, мы поможем фрау, — почтительно, словно жрица перед обрядом, заявила она и крохотные косметические кисточки запорхали над Марининым лицом. Эти девочки были истинными профессионалками, они все поняли и прониклись, они ничего не испортили. Просто Маринины глаза стали глубже и словно бы отразили сияние льдов, зато нежно розовые губы призывно изогнулись, маня, искушая и обманывая. Кожа сделалась нежнее и прозрачнее. Короткие русые волосы легли назад, открывая высокий лоб, а разом потемневшие ресницы и брови добавили яркости лицу. Девушки отступили от Марины, любуясь результатами своих трудов. И тут же в старой Марининой сумке призывно запищал мобильник. — Мы вызовем такси для фрау. Марина взглянула в поданный ей чек и вскинула брови. Немало, но существенно меньше, чем она предполагала. Заметив ее недоумение, одна из девушек улыбнулась: — Реклама стоит денег, а либер фрау сегодня — лучшая реклама нашего магазина. Фрау возьмет наши визитки для своих подруг? — И буклеты, — добавила вторая.