Она издает мучительный стон: – Он сказал мне то, что нельзя повторить. – Вы должны передать мне его слова, Дебора. – Я не могу. – Вы можете произнести по буквам? Она делает глубокий вдох, и ее губы растягиваются в отвращении: «СУ-КА…» – Понятно, – говорю я. Ух ты! Итан. О чем он думал? Ладно. Когда я упомянула, что работаю в отделе кадров, вас, вероятно, потянуло на зевоту, но на самом деле это довольно интересная работа. Вы оказываетесь вовлеченными в жизни людей, получаете представление об их образе мыслей. Видите плохие и хорошие стороны. И еще нужно быть стратегом. Это сложнее, чем вы себе представляете. К тому же, когда ситуация позволяет, вы можете бороться за справедливость. И это для меня самое важное. Справедливость в мире несправедливости. И сейчас я озабочена справедливостью для Деборы. – Послушайте, Дебора. Я не оправдываю его оскорбление, но это так не похоже на него. Есть соображения, почему он сказал это вам? Она кашляет: – Да. Я жду. Она делает глоток чаю, смущается: – Я удалила важный файл, а затем запаниковала и обвинила в этом его. Я имею в виду… его можно восстановить, ради Бога… Нам нужен только один из техников-специалистов. – Я понимаю, Дебора, правда, понимаю. Это не дает права на такую реакцию. Я говорю сочувственно. Затем объясняю различные последствия официальной жалобы. Это не то, что стоит делать необдуманно. Она слушает, несколько раз порывается возразить, затем бросает на меня удрученный взгляд и пожимает плечами: – Да уж. Простите, Дженнифер. Я думаю, мне просто нужно было выпустить пар. Выплакаться в дамском туалете либо пойти к вам. Вы выиграли. – Она выдавливает улыбку. – Спасибо, – говорю я. – Так… Наверно, мне стоит просто оставить все как есть? – Нет, вовсе нет! – возражаю я. – Нам совершенно неоходимо с этим разобраться. Пустить все на самотек – это не то, что я имела в виду. Нет, я поговорю с Итаном. – Это так неловко. – Поверьте, это будет менее неловко, чем при подаче официальной жалобы. Вы заслуживаете извинений. Я добьюсь этого. И возможно, если вы чувствуете, что это продвинет дело, я устрою для вас обоих беседу в этом кабинете. Чтобы он мог официально извиниться. Если откровенно, я думаю, что он уже раскаивается, хотя мне все равно нужно потолковать с ним. Дебора вздыхает: – Тогда ладно. Если вы считаете, что так будет лучше… – Считаю. А сейчас – почему бы вам не пойти домой? Я поговорю с Итаном. Затем вы оба успокоитесь, и завтра мы все уладим. Полагаю, он никогда не говорил так с вами раньше? – Никогда. – Все будет хорошо. Идите домой. – Вы правы. Спасибо. – Дебора встает. – И я буду рада поговорить с ним завтра. Я сожалею, что спровоцировала его. Думаю, я просто устала… – Если честно, Дебора, я отлично вас понимаю. – Да. – Она улыбается, не обращая внимания на иронию. – И спасибо за этот разговор, Дженнифер. Я знаю, насколько вы заняты. Я правда это ценю. Я наблюдаю, как она выходит из кабинета, и думаю о том, что «сука» звучит не так плохо по сравнению с «редкой болезнью крови». Интересно, будут ли мне теперь казаться банальными все чужие проблемы и травмы? Так или иначе, на короткое время, погрузившись в неприятность Деборы, я забыла о собственной проблеме. Мне приходит в голову, что я должна работать так долго, как только смогу. Я должна постараться забыть о себе. Однако, надо думать, это непросто. – Ты привыкнешь к этому, – говорю я вслух, обращаясь к себе. И вздрагиваю. Господи! Теперь я разговариваю сама с собой. Я начинаю сходить с ума… Я должна кому-нибудь рассказать! Не могу больше держать это в себе. Мне необходимо избавиться от этого самого мрачного из возможных секретов. Бедная Оливия! Чего только иногда не приходится терпеть лучшим подругам… Мне жаль… Я быстро набираю ей сообщение прежде, чем снова начну сомневаться, чтобы не было возможности сдать назад: «У меня непростая новость. У тебя будет время заскочить вечером?» Я меряю шагами кабинет. Постоянно проверяю экран телефона. Убеждаюсь, что батарея не села и мобильный не в беззвучном режиме. Десять минут словно растянулись на десять часов. Динь-динь! «Конечно. Насколько непростая? Принести тортик?» «Да ((» «Ох-х. У меня встреча, которая должна закончиться в 18.30, а потом сразу приду. Чизкейк?» Если откровенно, торт – последнее, что мне нужно, но я думаю, что он может потребоваться Оливии. «Прекрасно». Я пока не могу отказаться от этого стиля общения. Вернувшись домой, я долго глазею на свое отражение в зеркале ванной, словно проверяя, что это действительно я. То же отражение я видела вчера, и позавчера, и позапозавчера. Но сейчас я уже не такая. Все изменилось. И правда заключается в том, что я все еще не могу это принять. Я цепляюсь за отрицание, потому что оно безопаснее. Кто посмеет упрекнуть меня в этом? Но я должна открыться хоть кому-то. И под конец дня, когда вы одиноки, это то, на что подписывается лучшая подруга: в беде или в радости, в болезни и в здравии. Оливия стоит на моем пороге, тяжело дыша, как будто бежала всю дорогу от офиса. Ее темно-рыжие волосы небрежно собраны на затылке, открывая раскрасневшиеся щеки. Она одета в белую рубашку, открытый плащ и шелковые брюки цвета хаки с красной отделкой по бокам, подчеркивающие ее длинные стройные ноги. Оливия работает в индустрии моды, что всегда было кстати, потому что я ходила с ней на все распродажи. Так что, хоть я и застряла в стиле офисных костюмов, по крайней мере они все были прекрасны. Обратите внимание, что я уже использую прошедшее время! Оливия протягивает мне коробку, перевязанную лентой. – Чизкейк, – поясняет она. – Что стряслось? Выглядишь дерьмово. Без обид. – Я не обижаюсь. Хочешь выпить? – Да. Чай. Бильдерс[5], пожалуйста. – Я имела в виду настоящую выпивку. – С чизкейком? – У меня есть закуска. Оливия глядит на меня с подозрением: – Сейчас не подходящее время для чизкейка, да? – Не совсем. – Ты меня пугаешь. – О, не волнуйся. Это не так ужасно, – лгу я, потому что ощущаю ее возникшую нервозность. Я не уверена, что должным образом подготовила Оливию к своему откровению. Да и разве к такому можно как следует подготовить? – Виски?