— Я постарался объяснить вам, почему не сделал этого, — возразил Ройстоун. — Та, что мне позвонила, особо настаивала, чтобы я не вздумал сообщить полиции. А я и не надеялся, а все же надеялся, что эта непонятная встреча хоть что-нибудь прояснит — что-нибудь такое, что положит конец всей этой ужасной неопределенности. Я не знал, звонила ли сама Мойра, но, даже если это была она — или кто-то, действовавший по ее поручению, — я полагал, что в состоянии справиться с попыткой шантажа. Даже вторичная атака с ее стороны могла бы стать свидетельством, подтверждением… Но менее всего я ожидал увидеть труп Мойры. Торн опять никак не комментировал сообщение Ройстоуна. К удивлению сержанта Эббота, он сказал только: — Будь я на вашем месте, мистер Ройстоун, я бы пока никому обо всем этом не рассказывал. — И, уже выходя, добавил: — Попрошу вас дать мне слово, что вы не покинете Корстон или район Коламбери, не поставив меня об этом в известность. В этот момент Сильвия Ройстоун, о которой все на минуту забыли, выронила бокал с шампанским, чуть слышно вскрикнула и боком упала на софу в глубоком обмороке. ГЛАВА 21 Было уже поздно и совсем темно, когда Торн и Эббот добрались до Рединга; им стало чуть легче на душе при виде огней, горевших в обоих лестничных пролетах и в нижнем этаже дома Гейлов. Когда они, во второй раз за эти три дня, шли по короткой дорожке к входной двери, Торн, нажав на кнопку звонка, вдруг громко рыгнул: он сам настоял — и, пожалуй, это было не слишком разумно — на том, чтобы остановиться перекусить в ближайшем кафе, прежде чем приступить к этой непростой беседе, но пища оказалась жирной и неудобоваримой. Он мельком подумал о доме, постели и о Миранде, но тут же напомнил себе, что Берт и Мэг Гейл страдают сейчас куда больше, и нравственно и, может быть, даже физически. — Да? Кто там? При свете уличных фонарей они вглядывались в лицо, смотревшее на них сверху через приоткрытую, насколько позволяла цепочка, дверь. Лицо принадлежало высокому мужчине с карими глазами и темными, начинавшими редеть волосами; он выглядел усталым и, кажется, слегка под хмельком. Его речь была немного невнятной. — Старший инспектор сыскной полиции Торн и сержант сыскной… Но цепочка уже была снята и дверь широко отворилась. — Знаю. Жена говорила, вы были здесь давеча. Входите. Я Берт Гейл, папа Мойры. В отличие от жены, Берт Гейл держался без претензий. Он сидел до их прихода на кухне и туда же повел обоих детективов. Возле раковины стояла тарелка с недоеденным ужином, грязные кастрюли на плите, а на столе — несколько банок пива. — Вот, хотелось напиться, — сказал он просто. — С женой сейчас все в порядке. Заснула. Когда мы услыхали про Мойру, она сразу свалилась — эта девочка была для нее все… но мы позвали доктора, и он всадил ей какой-то укол. Завтра утром сестру пришлет, проведать. — Это хорошо, — сказал Торн. Он пододвинул стул и сел, знаком предложив Эбботу сделать то же самое. — Угощайтесь, — сказал Берт Гейл и пододвинул к ним банки с пивом. — Спасибо. — К удивлению Эббота, Торн принял приглашение. — Мистер Гейл, вы уж извините, что ворвались к вам в такое время, но, сами знаете, работа есть работа. Берт Гейл кивнул. — Ясное дело. Да я вроде как и ждал, что вы придете. Ваши парни, ну, что приходили сюда и оглоушили нас, рассказавши про Мойру… они сказали, что ее убили, это точно, мол… и еще сказали, что быстро, мол. — Думаю, так оно и есть. Думаю, она не мучилась. — Но она была… ее изнасиловали? Что, тот же парень? Тот, который… — Судя по всему, ничего похожего не было, мистер Гейл. И мы еще не знаем, кто это сделал. Потому мы и здесь. Хотим, чтобы вы помогли нам. — Я расскажу все, что знаю. Все, что поможет вам найти этого муд… — Прежде всего мы должны узнать как можно больше о Мойре, мистер Гейл. Вы разрешите нам осмотреть ее комнату? — Ясное дело, — тотчас ответил Гейл. — Но только уж вы потише, без шума. Спальня жены с нею рядом, не хотелось бы ее обеспокоить. Хотя бы покуда… Берту Гейлу явно не хотелось идти наверх с ними, и Торн сам, осторожно ступая, повел Эббота на второй этаж. Домик был невелик, и даже без кратких указаний Гейла и негромкого храпа из-за двери одной из комнат узнать комнату Мойры не представляло труда. Они увидели обычную комнату молодой девушки — с белой крашеной мебелью, голубым ковриком на полу, бело-голубыми занавесками и покрывалом. Это была на удивление уютная комната, с удобным креслом и письменным столом в углу; судя по всему, Мойра проводила здесь большую часть своего свободного времени. Над кроватью висела фотография самой Мойры, копия той, которую они видели внизу в гостиной, когда приходили сюда в первый раз. На противоположной стене висела фотография королевского семейства, вырезанная из какого-то журнала и аккуратно вставленная в рамку. Вместо плакатов с портретами поп-звезд, какие естественно было бы увидеть в комнате девушки-подростка, здесь находились рекламные афиши бюро путешествий — одна изображала Сент-Питер-Порт, другая — Касл-Корнет на Гернси. Торн внимательно изучал фотографии и афиши, переводя глаза с одних на другие, выражение его лица было заинтересованное и вопросительное. Сержант Эббот заметил это и нахмурился, но обошелся без комментариев. Не обменявшись ни словом, полицейские детективы принялись за обыск. Они были опытны, работали тщательно и почти бесшумно. Шаг за шагом все трогательные маленькие секреты Мойры были раскрыты. Торн быстро нашел ключ от запертого стола, он был подвязан к дну нижнего ящика. В ящике оказалась сберегательная книжка Национального банка. Мойра была, по-видимому, аккуратным вкладчиком, за последние месяцев восемнадцать ее счет постоянно рос, и теперь на нем было более трехсот восьмидесяти фунтов. Большая часть вкладов поступала регулярно — это был, несомненно, ее заработок в книжной лавке, — но пять или шесть вложений были крупнее и поступали неравномерно. Эти вклады Торн изучал с особым вниманием: один из них мог быть украденным Оруэллом, думал он, — а другие? Например, взнос в сто фунтов, сделанный несколько недель назад? Со статьей расходов разобраться было легче — плата за путешествие на Гернси в начале года, и еще одна — кругленькая сумма, возможно, стоимость золотого ожерелья. Торн поморщился и вывернул остальное содержимое ящика. Он обнаружил альбом для наклеивания вырезок и, кроме того, несколько ненаклеенных фотографий и статей, вырезанных из журналов и газет. Он с интересом просматривал их, как вдруг его оторвал от этого занятия Эббот. — Странное дело, сэр, — сказал сержант вполголоса, — она, кажется, малость свихнулась на королевском семействе. Почти все ее книги — про них. — Да, — сказал Торн, глядя на фотографию, которую Мойра наклеила в альбоме рядом с одной из своих собственных. — Похоже, у нее была своего рода мания величия. Заметили еще что-нибудь? — В сущности, ничего. Здесь вот шкатулка с бижутерией. Но только одна вещичка что-то из себя представляет. Вот она — маленький серебряный медальон на цепочке, с гербом на одной стороне и контуром Гернси — на другой. На вид довольно дорогая безделка, хотя и не такая дорогая, как ожерелье, которое на ней было. Старший инспектор кивнул. — Еще что-нибудь? — Она не слишком гналась за шмотками, — с некоторым недоумением продолжал Эббот. — Но здесь у нее один прекрасный костюм и несколько нарядных платьев. Странно, что она не взяла с собой хотя бы одно в Коламбери. — Может быть, знала, что там они ей не понадобятся, — проговорил Торн уклончиво. Он положил себе в карман сберегательную книжку и закрыл альбом. — Пошли, Эббот, поговорим еще с Бертом Гейлом. Когда они покидали комнату, старший инспектор хмурясь бросил последний взгляд на обе фотографии на стенах и афишу на двери. Гейл сидел за столом, там, где они его оставили, и глядел прямо перед собой. Однако он все-таки навел кое-какой порядок, убрал пустые банки из-под пива и поставил на огонь чайник. Торн и Эббот опять сели напротив него. — Мистер Гейл, — заговорил Торн, — вы сказали: мы можем спрашивать вас обо всем. Мне хотелось бы задать вам один-два вопроса довольно личного свойства. — Торн помолчал. — Мистер Гейл, Мойра ваша дочь? Эббот ошеломленно вскинул голову, но Берт Гейл ответил не запнувшись: — Нет, но мы любили ее как родную дочь. Она живет… жила у нас с младенчества, мы ее удочерили, все вполне законно… — Берт Гейл вздохнул. — Мэг пришлось перенести операцию вскорости после того, как мы поженились, так что она не могла иметь… — Понимаю, — сказал Торн. — Мойра знала, что она приемная дочь? — Да. Мы ей сказали. Вернее, она сама нас спросила. Помнится, ей было тогда лет десять. Кто-то в ее школе… из тех, кому до всего есть дело… как-то нас увидел и сказал, что мы не очень с нею похожи. Оно-то верно. Мойра была такая нежная, деликатная… — Она знала, кто на самом деле ее родители? — Нет. Мы сказали, что этого не знает никто. Ее нашли… мы ей сказали, что ее нашли в корзинке у дверей больницы. Все опять помолчали. Затем Торн мягко спросил: — Это так и было, мистер Гейл? Гейл покачал головой. — Нет. Но мы хотели, чтобы она больше не расспрашивала никогда про это, даже когда станет взрослая. Ее-то ведь и вправду нашли, да только в общественной уборной, внизу, у доков. В приюте сказали, что ее мать была, должно быть, проститутка, а отец — матрос с какого-нибудь корабля. Ну, можно такое сказать ребенку, верно? — Так что, в сущности, она могла вообразить себе что угодно, — опять очень мягко сказал Торн. — Даже, например, что она принадлежит к королевской фамилии? — А, вы про это… да. — Запел чайник, и Гейл насыпал чаю и поставил его заварить. — Одно время это было у нас вроде как семейная игра, хотя, пожалуй, Мэг слишком уж на это напирала. Какая-то старая дева однажды увидела на улице Мойру, да и брякни, что она похожа на нашу нынешнюю королеву, когда та была маленькой девочкой, принцессой, — вот с того и началось. Мэг то и дело называла Мойру «моя маленькая принцесса». Да только давно это было, много лет назад. Я уж и забыл совсем, думаю, и Мойра тоже. — Я не так в этом уверен, мистер Гейл. Вы раньше когда-нибудь это видели? — Старший инспектор подтолкнул к Гейлу альбом через кухонный стол. — Нет, — покачал головой Гейл. Вид у него был озадаченный. — А это? Торн передал ему сберегательную книжку Национального банка, и Гейл опять покачал головой. Он медленно открыл ее. — Не понимаю, — сказал он. — Она зарабатывала деньги, все так, в этой старой книжной лавке и еще нанималась сидеть с детьми… И мы ей разрешали оставлять эти деньги для себя. Может, мы этим портили ее. Но она никогда вроде бы много не тратила, кроме вот поездки на Гернси, тут мы даже помогли ей немного. Но это… почти что четыреста фунтов… — Он стал проглядывать сберегательную книжку, и вдруг выражение лица его изменилось. — Нет! Маленькая Mo… — О чем вы, мистер Гейл? — Ни о чем, — грубо ответил Берт Гейл. — Теперь это не важно. Чай уже готов. Хотите чашку? — Мистер Гейл, вы лучше расскажите, что вас так огорчило только что? — спросил Торн. — Что-то такое в сберегательной книжке? Берт Гейл вздохнул. — Теперь это не важно, — повторил он. — Померла ведь. Какая разница, что она там делала? — Мистер Гейл, пожалуйста, расскажите, — теряя терпение, потребовал Торн. В графе дохода в сберегательной книжке Гейл приставил палец к записи, помеченной прошлым годом. — Вот про это я, должно быть, могу сказать, откуда оно взялось у нее. Это мой пакет с жалованьем. Я-то всегда считал, что она его стащила… Но она все плакала, плакала и клялась, что не брала, покуда я не поверил ей. Решил, что Мэг, верно, права, просто я потерял пакет, когда шел домой из пивной. Торн встал. — Мы должны взять с собой эту книжку и альбом, мистер Гейл. Сержант Эббот даст вам расписку.