– Но если её не мучили ни ревматизм, ни сердце, отчего же ей было умирать? Миссис Палмер пожала плечами и сказала: – Вероятно, её и убили. Но я всё равно не понимаю зачем… Адам позволил себе перебить: – Вы назвали миссис Робинсон безобидной. Знаете, с чем у меня ассоциируется безобидный человек, который легонько покусывает других? Софи Палмер вопросительно уставилась. – С надоедливым насекомым. Комаром или мошкой. Рано или поздно чья-то рука непременно захочет прихлопнуть эту мошку, – холодно произнёс Карлсен. – Эта мысль верна относительно Тамары Робинсон? Миссис Палмер задумалась. Воспользовавшись моментом, её муж сказал: – Не думаю, что миссис Робинсон подходила бы под это описание. – А какой она вам показалась? – поспешил Адам, пока Софи Палмер не открыла рот. Ричард Палмер, покачивая головой, сказал рассудительно: – Она не была мошкой, не была надоедливым насекомым. Мне думается, она была сильной… – Но неуверенной в себе, – всё-таки вставила миссис Палмер. – Возможно, – мистер Палмер слегка нахмурился. – Но до того как схватиться за сердце, она всегда держалась с достоинством. Я бы сказал, она была личностью, и довольно яркой. В глазах Адама Карлсена промелькнул огонёк. Образ Тамары Робинсон в его голове понемногу начинал складываться. Но, конечно, было ещё далеко до истины. Молодой человек поправил очки и обратился к мистеру Палмеру: – Позвольте вопрос немного личного характера. Вы принимаете какое-нибудь снотворное? Мистер Палмер покачал головой. То же проделала миссис Палмер, но, разумеется, сопроводив этот жест речью: – Сейчас опасно что-либо принимать. Особенно, что касается новых лекарств. Их столько разрабатывается ежедневно, и продаются они, наверняка не пройдя должных испытаний. Лично я рисковать так не собираюсь. Моя подруга Дороти Льюис долго принимала какие-то новые травы, пока не выяснилось, что от них развивается бесплодие и астма. А Джинджер фон Шметтерлинг стала ходить на какие-то процедуры, где её мазали какими-то природными ядами. У неё болела шея, и она думала, что ей втирали что-то вроде апитоксина[22], а на самом деле там был какой-то новый неизученный яд, от которого она чуть не померла. На что только не идут современные салоны! Хотя… – Почему вы спросили об этом, мистер Карлсен? – вмешался Ричард Палмер. – Есть вероятность того, что миссис Робинсон отравили вероналом. – Вероналом? – ахнула миссис Палмер. – Именно так. Порошок добавили в бутылочку с ликёром, который миссис Робинсон пила в кабинке фуникулёра. Палмеры начали вспоминать. Действительно, там была зелёная бутылочка, её передавали в обоих направлениях, пытались открыть… Ричард Палмер вдруг широко распахнул глаза. – Вы считаете, кто-то отравил ликёр прямо у нас под носом? – Верно, – подтвердил Адам Карлсен. Палмер продолжил воскрешать картину из фуникулёра. Тем же занималась его жена. Она представляла, как сидит внутри на своём месте, как мисс Нортон передала закрытую бутылку и как бутылка потом вернулась уже открытая… Весь ужас был в том, что миссис Палмер не следила за той бутылкой! На её глазах отравили ликёр, а она этого даже не заметила! И, что хуже всего, теперь ей нечего сказать по этому поводу ни подругам, ни этому иностранцу… Мистер Палмер достал трубку и закурил. Ну дела! Через минуту он сказал: – Мы сидели наверху позади всех и видели только затылки. Но я даже представить не могу, чтобы кто-то из этих людей мог насыпать порошок в ликёр и отравить человека. – Вы можете рассказать как можно детальнее о том, что происходило на фуникулёре? – Пожалуй. Дайте-ка вспомнить… – мистер Палмер затянулся и выдул струю дыма. – В вагончик мы вошли первыми и, как я уже сказал, заняли места наверху в самом конце. За нами вошла мисс Бёрч, она села перед нами. Потом вошли дети Робинсонов, сыновья сели перед мисс Бёрч, а девочка села перед ними одна… – Девочка была раздражена, – заявила миссис Палмер, как нечто самое важное во всей истории. – Её лицо было кислым. – Перед ней сел мистер Робинсон… – Он долго не мог решить, куда ему сесть. В конце концов, он сел один перед девочкой. И это, – подчеркнула Софи Палмер, – взвинтило её ещё больше. Она даже не пыталась этого скрыть. – Интересно почему? – удивился Карлсен. – Думаю, из-за того, что произошло тем утром. Миссис Робинсон поругалась с дочкой во время завтрака. Причина конфликта поначалу была мне неясна, но позже, когда мы возвращались в номер, чтобы сложить вещи, мы услышали страшную ругань из их комнаты, и тогда я поняла, что причина в ревности. Эта девочка оскорбляла и проклинала свою мать так, что стены дрожали. Мистер Палмер кивнул в знак согласия. – А миссис Робинсон в ответ кричала, что дети не имеют права так разговаривать со своими родителями. Но мы, как приличные люди, разумеется, не стали подслушивать и ушли собираться. Примерно через полчаса я спустилась на ресепшен, чтобы забрать у портье вещи из чистки и заодно узнать, подтвердили ли нам номер в «Мамонте», и по пути обнаружила, что ссора всё ещё продолжается. Я тогда сказала Ричарду: если бы у нас была дочь, мы бы не позволили с собой так обращаться. Дело в элементарном воспитании. Ты должен подавать пример детям, ведь они часто копируют родителей, а что тут можно скопировать, когда мать вся в комплексах, от которых в итоге страдает вся семья? – Вы сказали, причина конфликта в ревности, – напомнил Карлсен. – Вы можете пояснить? Миссис Палмер вздохнула. – Мне кажется, там попахивало чем-то страшным. Миссис Робинсон кричала о позоре для всей семьи и о том, что её дочь ведёт себя неприлично… Я, повторюсь, не собиралась подслушивать, но я как раз выходила за вещами из чистки, а путь до лестницы вёл мимо их комнаты… Я поняла ситуацию следующим образом: дочь миссис Робинсон влюбилась в собственного отца. – Ах вот как… – Адам Карлсен почесал затылок. В этот момент из кладовки раздался чих. Миссис Палмер вздрогнула. – Что это было? Карлсен поспешил бросить: – Так. Причина раздражённости Мэри Робинсон установлена. Что было после того, как мистер Робинсон занял место в вагончике? Попыхивая трубкой, Ричард Палмер сказал: – Туда вошли миссис Робинсон и её сестра. Миссис Робинсон еле шла, сестра вела её под руку. Миссис Палмер пустилась расписывать: – Она изображала муки ада. У неё, судя по всему, болело всё и сразу. Я быстро поняла, что сцена разыгрывалась для нескольких, а может, и для всех членов семьи одновременно. Она ведь ещё в автобусе села подальше от всех, вся обиженная с головы до ног. – Как вы думаете, – спросил Карлсен, – миссис Робинсон таким образом привлекала к себе внимание? – Разве можно подобрать иную причину? Я ведь вам говорила о манипуляциях… Это было целое представление, рассчитанное на то, чтобы вызвать к себе жалость. Возможно, она пыталась найти поддержку одного из сыновей. Однако же это вызвало лишь раздражение со стороны её мужа. – Значит, её игра не помогла ей? – Разумеется, нет. Это был заранее обречённый номер. Миссис Робинсон всё ныла, канючила, пока мистер Робинсон не взорвался. – Но всё-таки сестра – мисс Нортон, кажется? – была очень добра к ней, – сказал мистер Палмер. – Да, она была добра, – согласилась миссис Палмер, – но её доброта, если вы меня спросите, была крайне навязчива. – Возможно, возможно, – её муж то и дело хмурился. – Но в такой нелёгкий момент для миссис Робинсон это была хоть какая-то поддержка. Тут миссис Палмер не стала возражать. – Ну так вот, – продолжила она. – Миссис Робинсон всё ныла, ныла, как у неё всё болит, её муж рявкнул на неё, она рявкнула в ответ, после чего мисс Нортон достала ликёр и попыталась его открыть. – У неё ничего не вышло. – Спасибо, Дик, я как раз собиралась это сказать. – Извини, дорогая. – У неё ничего не вышло. Тогда бутылочку попытался открыть мистер Робинсон, но и у него, заметьте, ничего не вышло. – Он попросил у старшего сына консервный нож… – О, Дик, ты просто не даёшь мне всё по-быстрому рассказать! – Прости, дорогая…