– Довольно жёстко. – Да. Но я до сих пор не понимаю, почему она говорила это Мэри. Карлсен внимательно посмотрел на Коннора Робинсона. – В самом деле не понимаете? – Ну да, – Коннор удивился. – А вы понимаете? Но Адам вместо ответа задал вопрос: – Вам известно, что мистер Робинсон всегда мечтал о дочери? Коннор сглотнул, облизал губы и сказал: – Да. Мама говорила как-то об этом. В тот момент она была зла на отца, ей хотелось поплакаться. Но я не отношусь к желанию иметь дочь негативно. По-моему, в этом нет ничего такого. Не все отцы хотят сыновей. – Согласен. Но вам не было обидно такое услышать? – Вовсе нет, – довольно легко ответил Коннор. – И вы, вероятно, не замечали каких-либо странностей в отношениях Мэри и мистера Робинсона? – Странностей? Н-нет, ничего странного не замечал. Что вы имеете в виду? – А вы попробуйте соединить фразу, брошенную Мэри её приёмной матерью, «мой муж ни за что не свяжется с такой девицей, как ты его ни соблазняй», и тот факт, что ваш отец всегда хотел дочь. Какие мысли вас посетят? Коннор долго обдумывал ответ. – Мне непонятен смысл маминых слов. При чём тут отец и почему Мэри должна была его соблазнять? Возможно, я что-то неправильно расслышал, а возможно, это была какая-то очередная мамина интрига, очень глупая, – сказал он, колеблясь. – Поэтому меня скорее больше удивила мамина жестокость, которая послышалась мне в её голосе. Она крайне редко позволяла себе быть… ну, такой… настолько жёсткой с кем-либо из нас. Для этого её должны были очень глубоко обидеть. Видно, Мэри натворила что-то ужасное. – Но для вас совершенно не очевидно, что именно она натворила? – Н-нет, – покачал головой Коннор, – боюсь, не очевидно. Даже предположить не могу. Как не могу понять смысл маминой фразы. Лицо Карлсена – до сих пор оно выражало сомнение – наконец-то смягчилось. Адам кивнул сам себе. – Похоже, это именно то, что я искал, – пробормотал он вслух. – Что вы сказали? – не расслышал Коннор. Карлсен махнул рукой. – Так, просто мысли. Последнее, мистер Робинсон, вы можете описать события на фуникулёре? – Попробую, – Коннор неуверенно прочистил горло. – Все вошли, расселись. Маме было нехорошо. Вероятно, она перенервничала после разговора с Мэри. Карлсен нахмурился. – Мы отправились наверх. Через некоторое время мама спросила, долго ли ещё ехать. Папа ответил, чтобы она потерпела. На это она сказала, что её вроде как укачало в автобусе и что всё онемело. Тётя Эмили заметила, что мама бледная, и достала ликёр. Она не смогла его открыть, у папы тоже не вышло, и в итоге открыл я. Затем… – Вы пролили ликёр на вашего брата. – Да. Я извинился и передал бутылку через Мэри и папу тёте Эмили, она поила маму из рук. Вскоре мы приехали, вышли из кабинки, прошли в отель, зарегистрировались, разбрелись по комнатам. И через пару часов мы услышали о том, что произошло. Коннор Робинсон вздрогнул и побелел. Уголки его глаз были влажными. Адам сказал: – Благодарю вас, мистер Робинсон. Вы очень помогли. – Интересно, как он назвал ссору разговором, – заметил Каннингем, когда дверь за Коннором закрылась. – Как будто у них в семье это обычный способ общения. – И, как мы знаем, Коннор – единственный, кто не признавал конфликты. – Карлсен провёл пальцем по запотевшей части окна. – Помяните моё слово – это он отравил свою мать, – прокряхтела Жоржетта. Месьё Фабьен схватился за голову. – Maman! Mais qu’est-ce que vous dites![23] Вы слышали, как дрожал голос у этого юноши? Он страдает! У него умерла мать! – Нет, увольте. Антуан, если и ты так будешь сопли жевать, когда я буду наслаждаться хоменташем[24] с Иисусом во время Пурима, то лучше побереги моё здоровье. Мне за тебя там будет стыдно. Теперь что касается этого мальчика. Да, он кажется очень добрым. Но я даже через дверь чувствовала: он дрожит как лист, потому что скрывает убийство. Я всё сказала. Адам Карлсен кивнул. – Да, он скрывает очевидный факт. Он несомненно знает, кто отравил ликёр. – О чём и речь, – бросила Жоржетта. – Но скрывает ли он убийство, совершённое им самим, или всё-таки он кого-то защищает? – Карлсен погрузился в раздумья. Пол Каннингем спросил: – Что заставляет вас думать, что он знает личность убийцы? Встряла Жоржетта: – Поль, вы меня сколько знаете? Лет тридцать? Я хоть раз ошибалась? – Ну, в ваших словах, мадам Фабьен, я нисколько не сомневаюсь, – уверил её Каннингем. – Но с мистером Карлсеном я знаком всего пару часов, потому мне интересно понять ход его мыслей. – А, ну это другой разговор. Итак, молодой человек, объясните, с чего вы решили, что тот доходяга знает, кто убил его мать. – У него на всё имеется довольно ясное и простое объяснение, – сказал Карлсен. – Его не удивляет чьё-то поведение, напротив, он во всём видит логику и решение. Но он так легко попался на моменте с бутылкой. – Леонард трогал бутылку! – Каннингем потёр лоб. – Как вы догадались? – Я не знал этого. Это был пробный вопрос, чтобы понять, насколько Коннор был искренен с нами. Он мог с ходу сказать, что не понял, о чём я его спрашиваю, но он старался быть максимально честным со мной, отвечал на всё с лёту и даже ответил на вопрос о Леонарде, а значит, он точно держал в уме какой-то конкретный факт, на котором не хотел проколоться. Карлсен перевёл дыхание и добавил уже медленнее: – И этот факт не касался Леонарда и того, что он оттолкнул бутылку. Нет. Тут что-то другое. Каннингем спросил: – Что, если вам потрясти Коннора ещё немного? Кажется, что он вот-вот расколется. – Он ни за что не скажет правду. Он будет защищать до последнего каждого члена семьи. Месьё Фабьен с тревогой произнёс: – Значит, он видел, как кто-то из сидящих перед ним отравил ликёр? Бедный, бедный юноша! Какое это должно быть мучение! Его мать, орудуя спицами, сказала: – Антуан, иди в шкаф и поплачь там, не мешай разговаривать. Я вижу это следующим образом: нежное создание, которому посчастливилось жениться на Тамаре, пребывая в последней стадии перед тем, чтобы начать выбивать стёкла, добавляет порошок в бутылку и отдаёт её той бедной мышке. Всё, думает он, теперь некому будет пилить его. Никто не попросит его нести себя на руках. Свобода! Запомните: и в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят люди начинают совершенно новую жизнь, делают её такой, какой хотели её иметь в двадцать, но в силу обстоятельств и неопытности у них ничего не вышло. Никогда не поздно пожить для себя. – Maman, но он же мог просто развестись с ней! – Такие люди, как он и как твой отец, эмоционально нестабильны. Если бы война не убила твоего отца, твой отец убил бы меня. Помяни моё слово. Карлсен обратился к Каннингему: – А вы что думаете? Кто, если не Леонард? – Тяжело сказать, – ответил офицер секретной службы. – Впечатление от них абсолютно разное. Мисс Нортон очень мягкий, душевный человек. Да и причин убивать сестру у неё не было. Пожалуй, в моих глазах Джон Робинсон пока что больше всех подходит на роль убийцы. Мадам Фабьен довольно осклабилась. – Но мы ещё не беседовали с Мэри, – добавил Каннингем. – Из рассказов о ней я допускаю, что девочка могла запутаться в собственных мыслях и отравить миссис Робинсон. Адам просиял. – У меня такое же мнение относительно Мэри. Запуталась в собственных мыслях. Точнее не скажешь. Да, она, похоже, серьёзно запуталась. – Пригласим её? Карлсен покачал головой: