– Сперва я бы хотел послушать, что думает о ней Леонард. Глава 4 Леонард Робинсон сел в кресло и закурил. В его облике было мрачное спокойствие, хотя в глазах притаилась тревога. Адам спросил: – Возможно, кто-то из вашей семьи уже рассказал вам, что мы здесь расследуем? Леонард едва заметно покачал головой: – Я ни с кем из них не общался уже два дня. Он стряхнул пепел. – Мистер Каннингем сообщил, вы считаете смерть моей мамы подозрительной. Что вы хотите от меня? К нескончаемому удивлению Каннингема Карлсен повёл разговор с неожиданной стороны: – Вы знакомы с мисс Вероникой Бёрч? Леонард кивнул. – Возможно, читали её книги? – Возможно, одну-две. У меня плохая память на имена авторов. При чём тут она? – Мисс Бёрч вам не говорила, что пишет книгу о вашей матери? Леонард разглядывал Карлсена примерно минуту. Затем сказал: – Она ничего такого не говорила, я и так понял, что ей интересна моя мать. Они познакомились в Любляне, и в тот же день Вероника поехала с нами в Блед. Моя мама была интересной женщиной и подругой, она часто знакомилась в поездках, женщинам было с ней не скучно. Однако после общения с Вероникой мне стало очевидно, в чём было дело. Вероника не из тех, кому интересно дамское общество. Он сделал затяжку, выдул струю дыма. Адам внимательно за ним следил. – Я всегда считал, что маму следовало бы увековечить. В картине или статуе. Думаю, в книге ей будет раздольнее всего. – Что вы думаете о мисс Бёрч? – Как о писательнице? – Как о человеке, о женщине. Леонард сделал паузу и облизал губы. – Авантюрна. Любит мужчин. Хорошая кожа, волосы. Милая попка. – Наверняка вы помните и цвет глаз мисс Бёрч… – Серый. – А что насчёт её моральной стороны? – спросил Карлсен. Леонард затянулся и сказал: – Цинична. Он выдул дым, затянулся ещё раз и дал уже развёрнутый ответ: – Её привлекает насилие, но ей опостылело его выдумывать. Ей требовалось нечто большее, хотелось реальности. Она стала искать. Отправилась в путешествие, не вполне понимая, что именно ищет и в какой форме. Она порочна по своей природе. В маме Вероника, как чуткий охотник в поисках добычи, моментально разглядела интересный объект. Ей захотелось поизучать, обнюхать, посмотреть, куда приведёт их общение. Потом он посмотрел Карлсену прямо в глаза. – Если в вас имеется даже малейшее зерно порока, оно обязательно прорастёт и вылезет на поверхность. Может вырасти небольшой отросток, но тогда внутри от посторонних глаз будут прятаться длиннющие корневища. А может, как в случае с Вероникой, вырасти большое высокое дерево со множеством самых изощрённых ответвлений. Если вы меня понимаете. Карлсен кивнул. – Вы сами порочный человек, мистер Робинсон? – В моём омуте много того, за что можно зацепиться и захлебнуться, – тихим вкрадчивым голосом поделился Леонард. – Буду иметь в виду. Скажите, в ком ещё из вашей семьи можно обнаружить такие зёрна? – Ни в ком, – прозвучал ответ. – В самом деле? – Они даже не догадываются о существовании каких-то таких вещей. – О которых вам известно довольно многое. – Я далеко не всё испробовал. Мне нравится думать, что я живу и открываю для себя мир и познаю в нём себя. Надеюсь, открытий для меня там ещё много. Иначе… я перестану понимать, зачем живу. Леонард помолчал и затем добавил: – Но, конечно, я сам дьявол, если сравнивать с моей роднёй. – А сейчас вы понимаете, зачем живёте? – Определённо да. – Намекните хотя бы, в каких пороках вас можно обличить? Леонард совершенно нерадостно ухмыльнулся. – Вы забавный. Он зачесал пальцами волосы со лба. Его лицо оставалось холодным, когда он сказал: – Я ворую солонки с перечницами из ресторанов. У меня в комнате целая коллекция. Большие, средние, длинные, короткие, в форме бочонков, ракет, шишек, яиц, в форме Эйфелевой башни. Эту потребность я не могу объяснить. Вы кажетесь умным, может, вам удастся? Последовал прямой взгляд, за ним затяжка и струя дыма. – Мне нравится то, что в обществе принято называть сексуальными извращениями. Это отличный способ постичь себя. Ещё одна затяжка. – Мама была одним из тех людей, чей образ жизни напрямую зависит от чужого мнения. В ней был порок, который взрос во мне, но в ней он подавлялся всю её жизнь в угоду нравственности. – Иными словами, ваша мама была несчастна в браке? – Она была счастлива в семье, но не в браке. Я думаю, она очень рано поняла, что совершила ошибку, выйдя замуж, но даже тогда уже не могла ничего с этим поделать. Они с отцом едва познакомились, как она уже забеременела Коннором. Он сделал паузу. – Её воспитывали строже, чем она нас. Почувствовать жизнь, посмотреть её ей не дали. – Значит, не будет преувеличением сказать, что она пожертвовала собой ради семьи? – Прежде всего, она бы многого достигла, если бы сосредоточила себя в чём-то. Скажем, в бизнесе или политике. Но брак замкнул её. Зерно, о котором я говорил, искало выхода. Оно выросло в неукротимую потребность искусственно создавать ситуации, сталкивать людей, и нередко – в сексуальном плане. Ей нравилось говорить о сексе, его не было в её жизни уже давно. Она была верна отцу, который давно её не хотел, потому что не мог. Представьте себе эти адские муки. Дошло до того, что, если где-то вдруг звучало слово «задница», мама сразу же за него хваталась. «Какой кошмар! Разве так можно? Нет, вы слышали?» Нормальный человек не станет заострять внимания. Но только не мама. Её это заводило. Её возбуждало находиться в обществе и произносить эти слова, развивая тему. «Задница! Ужас! Представляете? Нет, а если бы там про грудь ещё сказали? Ну это же вообще!» Леонард затушил сигарету. Засучив рукава свитера, он откинулся назад и скрестил на груди руки. – Маме не хотелось чесать языком, она хотела свободы. Воспитание ей не позволило быть свободной. Оставалось фантазировать, разыгрывать, находить других кандидатов, подбирать им роли и кидать их в омуты интриг. Эта история стара как мир. – Кажется, из всей семьи только вы понимали вашу маму настолько глубоко, – сказал Карлсен. – Не знаю, может, и так. А может, остальным просто стыдно о таком говорить. У нас в семье не принято обсуждать тему секса в любом виде. Это считается жуткой неловкостью. Отец никогда не рассказывал ни мне, ни Коннору о пестиках и тычинках. Каждый самостоятельно просвещался в меру собственной распущенности. – Полагаю, вы далеко опередили вашего брата. – Это, в конце концов, несложно было сделать. Коннор до сих пор девственник.