– А до этого, скажем, во время обеда, вы думали об этом происшествии? – По-моему, да. – И какие в тот момент у вас были мысли? – Какие мысли? – Вы уже догадывались, что ваша мама просто разыграла ту сцену, или вы нисколько не сомневались в её словах? С минуту девушка смотрела на Карлсена. – Кажется, – с сомнением произнесла она, – тогда я ещё была уверена, что маму кто-то толкнул. Адам Карлсен был доволен. – Но вернёмся в то утро, – сказал он. – Итак, вы завтракаете, рядом ваша мама… – Она стала цепляться ко мне. Я не то говорю, не так смотрю, не люблю людей вокруг себя, и всё в таком духе. – Почему вы, по её мнению, не любите людей? – Это из-за той писательницы всё. Я в неё врезалась, когда каталась на льду, она упала и подвернула ногу. А мама, как оказалось, видела это, она наблюдала сверху. Мэри взяла стакан и сделала ещё глоток воды. Затем сказала: – У мамы вечно так: если всё хорошо, она тебе слова плохого не скажет, а если её обидеть, она вспомнит всё, что можно использовать против тебя и остальных. – Значит, когда ваш отец раскусил её обман с падением, он с ней повздорил. А ваша мама вылила свою обиду уже на вас следующим утром, верно? – Да, именно так, – подтвердила Мэри. – Скажите, а на мисс Нортон она ни за что не сердилась за завтраком? – Вроде как нет. Ну а чего на тётю сердиться? Она у нас святая. Это остальные всегда перед мамой виноваты. – Понимаю. Как дальше проходил завтрак? – К нам подсела эта писательница и стала рассказывать что-то про путешествия там, про всякие интересные места. Всё было нормально, но потом она зачем-то прицепилась ко мне с вопросами всякими. – Какими именно? – Ну, понравился ли мне замок на горе. – Что вы ответили? – Ответила, что понравился. Или не понравился. В общем, не помню, что я ответила. Какая вообще разница. Мне на тот замок вообще плевать было. Как я должна была вежливо ей это объяснить? А она ещё прицепилась насчёт того, что с замка такие виды открываются. Тут мама вклинилась. Отвечай, отвечай, Мэри, когда к тебе обращаются! Я не выдержала, встала и ушла. Сказала, что пойду собирать вещи. Ну, вот тогда и началось… – Что началось? – Да ругань эта. Мама догнала меня наверху и сказала, что, раз я смею себя так вести, она пересмотрит свои милостивые взгляды ко мне и по возвращении домой перестанет давать мне деньги. За дверью кладовки послышалась возня. – И что вы ответили? – спросил Карлсен. – Что деньги мне даст отец, когда я попрошу, а она сказала, что это её деньги, а не его, ему она тоже не даст. И она ушла к себе в номер. Я хотела взорваться прямо в коридоре. Девушка стала пунцовой от гнева. Карлсен подлил ей в стакан воды из графина. Мэри выпила немного и через какое-то время пришла в себя. – Потом я пошла к ней и сказала, чтобы она не смела меня так позорить. Я уже не ребёнок, сказала я ей. Она вообще ничего не услышала из того, что я ей говорила. Она нечуткий человек! Она не умеет слушать! Она способна только поучать! Мэри снова начала распаляться: – Она так надменно на меня смотрела. Демонстрировала, что она – пуп земли, что без неё мы все обеднеем и умрём… И тут Мэри действительно взорвалась: – Да пускай пропадут эти её деньги вместе с ней! Пускай она только всех перестанет донимать! Мэри расплакалась. Карлсен забрал у неё стакан и поставил на стол. Когда она успокоилась, Карлсен спросил: – Мисс Робинсон, а почему вы толкнули мисс Бёрч на льду? Помолчав какое-то время, Мэри, уже тише, произнесла: – Просто она мне не понравилась, вот и всё. – Вы всегда так обращаетесь с людьми, которые вам не нравятся? – Не всегда, некоторых я травлю вероналами всякими. Да нет, шучу. Просто я была отчего-то злая. Вся эта поездка действовала мне на нервы. Эта писательница просто под руку попалась. – Значит, вы не можете сказать, отчего так невзлюбили её? – Н-нет, – покачала головой Мэри, вытирая лицо. – Что ж, понятно. Карлсен присел на край стола. – Несколько человек слышали, как в то утро вы ругались с мамой. – Ну и что? – к Мэри вернулось раздражение. – Мне всё равно. – И, возможно, некоторые свидетели этой ссоры могли неверно её истолковать. – Да мне всё равно! – Я только хочу прояснить пару моментов, если вы не против. Мэри пожала плечами: – Ну, давайте. – Мистер и миссис Палмер, гостившие с вами в отеле, проходили мимо и слышали кое-что из ваших слов. Из них миссис Палмер предположила, что вы можете проявлять интерес к вашему приёмному отцу… – И что? – перебила Мэри. – Это не её собачье дело! – Разумеется. И не моё тоже, – Карлсен прямо взглянул на девушку. – Тогда зачем вы лезете? – Понимаете, какое дело, если местная полиция прознает о том, что вы испытываете некие чувства к вашему отцу, то непременно посчитает сей факт убедительным мотивом для убийства. – Что? – Мэри напряглась с новой силой. – Подумайте сами. Вы привязаны к отцу, а ваш отец не скрывает, что из всех своих детей он больше всего любит вас. Вы не отрицаете, что знали о веронале у вашей тёти. У вас была возможность его украсть. Так же у вас была возможность подсыпать веронал в травяной ликёр, когда Коннор передал вам бутылку на фуникулёре. – Вы что, с ума сошли? Да я бы никогда… никогда! Девушка метала испуганный взгляд с Карлсена на Каннингема. Карлсен подтолкнул очки и добавил: – Пятнадцать лет – это возраст, когда мы запутаны сами в себе больше всего. – Умоляю, послушайте!.. – Добавьте сюда «Молодую мачеху», что в вашей сумочке, и у полиции не останется никаких сомнений в том, о чём были ваши мысли последних дней. – Всё не так! Не так! Мэри вскочила на ноги. – Слушайте, я не знаю, какие у меня чувства к отцу. Он мне не родной, поэтому я думала, что в этом нет ничего такого. Ну, в смысле, что если я буду как-то иначе его любить… Не так, как дочь любит отца. Он всё равно ничего этого не знает. Только не говорите ему! Карлсен кивнул: