— Мадемуазель, заклинаю вас: перестаньте это делать. — То есть оставить драгоценную Линит в покое? — Если бы только это. Не располагайте сердце ко злу. Она озадаченно приоткрыла рот. Пуаро сурово продолжал: — Ибо в этом случае зло не замедлит явиться… Оно непременно явится… Оно завладеет вами, и выдворить его будет уже невозможно. Жаклин не отрываясь смотрела на него. В ее глазах блуждало смятение. Она сказала: — Я не знаю… — и с вызовом выкрикнула: — Вы меня не удержите! — Конечно, — сказал Эркюль Пуаро. — Я вас не удержу. — Голос у него был грустный. — Решись я даже убить ее, вы бы не удержали меня. — Если вас не остановит расплата — да, не удержал бы. Жаклин де Бельфор расхохоталась. — А я не боюсь смерти! Ради чего мне жить, в конце концов? По-вашему, это неправильно — убить своего обидчика? А если вас лишили всего на свете? Пуаро ответил твердо: — Да, мадемуазель, по-моему, это непростительное злодеяние — убить человека. Снова Жаклин захохотала. — Тогда вы должны одобрить мою нынешнюю месть: покуда она действует, я не воспользуюсь этим револьвером… Но мне страшно… знаете, иногда страшно… Я лопаюсь от злости, мне хочется сделать ей больно, всадить в нее нож, навести на ее лоб револьвер и легонько так нажать. А-а! Она напугала его своим вскриком. — Что с вами, мадемуазель? Отвернув голову, она вглядывалась в сумерки. — Так был кто-то. Сейчас ушел. Эркюль Пуаро зорко огляделся. Место вроде бы безлюдное. — Кроме нас, мадемуазель, никого, кажется, нет. — Он встал. — Во всяком случае, я сказал все, ради чего приходил. Спокойной ночи. Жаклин тоже поднялась. Она почти заискивающе сказала: — Вы сами видите: я не могу отказаться от того, что делаю. Пуаро замотал головой. — Вы могли отказаться. Всегда выпадает такая минута. Она была и у вашей подруги Линит, когда та могла остановиться и не вмешиваться… Она упустила эту минуту. Потом уже человек действует очертя голову, и одумываться поздно… — Поздно… — отозвалась Жаклин де Бельфор. Она еще постояла в раздумье, потом решительно тряхнула головой: — Спокойной ночи, мосье Пуаро. Он грустно покачал головой и тропинкой пошел за ней следом к отелю. Глава 5 На следующее утро, когда Эркюль Пуаро выходил из отеля, намереваясь устроить себе прогулку по городу, его нагнал Саймон Дойл. — Доброе утро, мосье Пуаро. — Доброе утро, мосье Дойл. — Вы в город? Не возражаете, если я поброжу вместе с вами? — Ну конечно! Вы меня осчастливите! Выйдя за ворота, мужчины свернули в прохладную тень парка. Тут Саймон вынул изо рта трубку и сказал: — Насколько я знаю, мосье Пуаро, моя жена беседовала с вами вчера вечером. — Совершенно верно. Саймон Дойл сосредоточенно хмурился. Человек действия, он трудно формулировал свои мысли, мучительно подбирал слова. — Хоть то хорошо, — сказал он, — что вы заставили ее понять наше бессилие в этом деле. — Прекратить это законным образом невозможно, — согласился Пуаро. — Вот именно. А Линит не могла этого понять. — По его губам скользнула улыбка. — Линит воспитали в убеждении, что со всякой неприятностью должна разбираться полиция. — Чего бы лучше — свалить на нее ваше дело, — сказал Пуаро. Саймон стал пунцоветь лицом, и после недолгого молчания его прорвало: — Это подло, что ей приходится страдать! Она ничего не сделала! Если кому хочется назвать меня скотиной — пожалуйста! Я — скотина, ладно. Но я не позволю, чтобы отыгрывались на Линит. Она тут совершенно ни при чем. — Пуаро с серьезным видом кивнул, ничего не сказав в ответ. — А вы поговорили… переговорили с Джеки… с мисс де Бельфор? — Да, я разговаривал с ней. — Вам удалось образумить ее? — Боюсь, что нет. Саймон разразился гневной тирадой: — Неужели она не видит, в какое дурацкое положение себя поставила? Неужели не понимает, что приличные женщины не ведут себя так? Где ее гордость, чувство собственного достоинства? Пуаро пожал плечами. — Она знает только одно чувство: обиду — вы не допускаете? — Пусть, но, черт возьми, приличные девушки так себя не ведут! Я признаю, что кругом виноват. Я чертовски плохо поступил с ней, и вообще. Возненавидеть меня, забыть, как я выгляжу, — это я могу понять. Но зачем гоняться за мной повсюду? Это неприлично. Зачем делать из себя посмешище? На что она может рассчитывать? — Возможно, это месть. — Дурацкая! Мне понятнее какая-нибудь ее мелодраматическая выходка — бабахнуть в меня из револьвера, что ли. — Вы считаете, это больше в ее духе, да? — Честно говоря — да. Она порох, а не женщина, совершенно за себя не отвечает. Когда она доходит до белого каления, я за нее не поручусь. Но чтобы шпионить… — Он затряс головой. — Да, это — тоньше. Это умнее. Дойл воззрился на него. — Вы меня не поняли: это страшно действует на нервы Линит. — А вам? В глазах Саймона мелькнуло удивление. — Мне?! Да я готов свернуть голову чертовке.