Он помолчал минуту и продолжал: — А Чарлтонбери — ведь он вам нравится? Конечно, требуется кое-что подновить и прочее, но у вас все так замечательно выходит. Вам это доставит удовольствие. — Ну конечно, Чарлтонбери — это чудо. Она охотно поддакнула ему, но на сердце лег холодок. Какая-то посторонняя нота внесла диссонанс в ее полное приятие жизни. Тогда она не стала углубляться в это чувство, но позже, когда Уиндлизем ушел в дом, решила покопаться в себе. Вот оно: Чарлтонбери — ей было неприятно, что о нем зашла речь. Но почему? Весьма знаменитое место. Предки Уиндлизема владели поместьем со времен Елизаветы[253]. Быть хозяйкой Чарлтонбери — высокая честь. Уиндлизем был из самых желанных партий в Англии. Понятно, он не может всерьез воспринимать Вуд… Даже сравнивать смешно с Чарлтонбери. Зато Вуд — это только ее! Она увидела поместье, купила его, перестроила и все переделала, вложила пропасть денег. Это ее собственность, ее королевство. И оно утратит всякий смысл, выйди она замуж за Уиндлизема. Что им делать с двумя загородными домами? И, естественно, отказаться придется от Вуд-Холла. И от себя самой придется отказаться. Линит Риджуэй станет графиней Уиндлизем, осчастливив своим приданым Чарлтонбери и его хозяина. Она будет королевской супругой, но уже никак не королевой. "Я делаюсь смешной", — подумала она. Но странно, что ей так ненавистна мысль лишиться Вуда… И еще не давали покоя слова, что Джеки выговорила странным, зыбким голосом: "Я у м р у, если не выйду за него замуж. Просто умру…" Какая решимость, сколько убежденности. А сама она, Линит, чувствовала что-нибудь похожее к Уиндли-зему? Ни в малой степени. Возможно, она вообще ни к кому не могла испытывать таких чувств. А должно быть, это замечательно по-своему — переживать такие чувства… В открытое окно донесся звук автомобиля. Линит нетерпеливо передернула плечами. Скорее всего, это Джеки со своим молодым человеком. Надо выйти и встретить их. Она стояла на пороге, когда Жаклин и Саймон Дойл выходили из машины. — Линит! — Джеки подбежала к ней. — Это Саймон. Саймон, это Линит. Самый замечательный человек на свете. Линит увидела высокого, широкоплечего молодого человека с темно-синими глазами, кудрявой каштановой головой, с прямоугольным подбородком и обезоруживающе мальчишеской улыбкой. Она протянула ему руку. Его пожатие было крепким и теплым. Ей понравился его взгляд, в нем светилось наивное, искреннее восхищение. Джеки сказала, что она замечательная, и он истово поверил в это. Все ее тело охватила сладкая истома. — Правда, здесь прелестно? — сказала она. — Входите, Саймон, я хочу достойно принять своего нового управляющего. Ведя их за собой в дом, она думала: "Мне ужасно, ужасно хорошо. Мне нравится молодой человек Джеки… Страшно нравится". И еще уколола мысль: "Повезло Джеки…" 8 Тим Аллертон откинулся в плетеном кресле и, взглянув в сторону моря, зевнул. Потом бросил вороватый взгляд на мать. Седовласая пятидесятилетняя миссис Аллертон была красивой женщиной. Всякий раз, когда она смотрела на сына, ее рот суровел, что имел целью скрыть горячую привязанность к нему. Даже совершенно посторонние люди редко попадались на эту уловку, а уж сам Тим отлично знал ей цену. Сейчас он сказал: — Мам, тебе правда нравится Майорка?[254] — М-м, — задумалась миссис Аллертон. — Тут дешево. — И холодно, — сказал Тим, зябко передернув плечами. Это был высокий, худощавый молодой человек, темноволосый, с узкой грудью. У него очень приятная линия рта, грустные глаза и безвольный подбородок. Тонкие изящные руки. Он никогда-то не был крепкого сложения, а несколько лет назад вдруг подкралась чахотка. Молва утверждала, что "он пишет", однако друзья знали, что интерес к его литературным делам не поощряется. — Ты о чем думаешь, Тим? Миссис Аллертон была начеку. Ее карие глаза глядели на него подозрительно. Тим Аллертон ухмыльнулся. — Я думаю о Египте. — О Египте? В ее голосе прозвучало недоверие. — Там по-настоящему тепло, дорогая. Сонные золотые пески. Нил. Мне всегда хотелось подняться по Нилу. А тебе? — Еще как хотелось. — Голос ее стал сухим. — Но Египет — это дорого, мой милый. Он не для тех, кто считает каждый пенни. Тим рассмеялся. Он встал с кресла, потянулся. Он как-то сразу поживел, ободрился. И голос у него окреп. — Расходы я беру на себя. Да-да, дорогая! На бирже маленький переполох. Результат в высшей степени благоприятен. Я узнал сегодня утром. — Сегодня утром? — резко переспросила миссис Аллертон. — Ты получил только одно письмо, причем от… Закусив губу, она смолкла. Тим с минуту гадал, сердиться ему или обернуть все в шутку. Победило хорошее настроение. — …причем от Джоанны, — холодно договорил он. — Твоя правда, матушка. Тебе бы королевой сыщиков быть! Пресловутому Эркюлю Пуаро пришлось бы побороться с тобой за пальму первенства. Миссис Аллертон казалась раздосадованной. — Просто-напросто я увидела конверт… — И поняла по почерку, что письмо не от маклера[255]. О чем я и толкую. Вообще-то биржевые новости я узнал вчера. А почерк у Джоанны действительно приметный — пишет, как курица лапой. — Что пишет Джоанна? Что новенького? Миссис Аллертон постаралась, чтобы голос ее прозвучал безразлично и обыденно. Ее раздражала дружба сына с троюродной сестрой, Джоанной Саутвуд. Не то чтобы, как она это формулировала, "там что-то есть": там, она была уверена, ничего не было. Никаких теплых чувств к Джоанне Тим не выказывал — как и она к нему. Их взаимная приязнь основывалась на любви к сплетням и множестве общих друзей и знакомых. Им обоим были интересны люди — и было интересно посудачить о них. У Джоанны был язвительный, если не сказать злой, язык. И не то, чтобы миссис Аллертон боялась, что Тим может влюбиться в Джоанну, когда невольно напрягалась в ее присутствии или, как сейчас, получая от нее вести. Тут было другое, и не сразу скажешь что — может, неосознанная ревность при виде удовольствия, которое Тим испытывал в обществе Джоанны. Увлечение сына другой женщиной всегда отчасти поражало миссис Аллертон: ведь они с сыном идеальные собеседники. И еще: когда такое случалось, она чувствовала как бы стену, вставшую между нею и молодыми людьми. Она не раз заставала их бойко беседующими, и когда они со всем старанием, но и как бы по обязанности втягивали ее в разговор, тот сразу увядал. Спору нет, миссис Аллертон не любила Джоанну Саутвуд. Она считала ее лицемерной и пустой, и бывало очень трудно сдержаться и не выразить свое отношение к ней. В ответ на ее вопрос Тим вытянул из кармана письмо и пробежал его глазами. "Длинноватое письмо", — отметила его мать. — Новостей немного, — сказал он. — Девениши разводятся. Старину Монти сцапали за вождение в пьяном виде. Уиндлизем уехал в Канаду. Похоже, он не может опомниться, после того как Линит Риджуэй отказала ему. Она выходит за своего управляющего. — Каков сюрприз! Он совершенный монстр? — Отнюдь нет. Он из девонширских Дойлов. Бедняк, разумеется, притом он был обручен с лучшей подругой Линит. Крепко, крепко — Полное неприличие, — вспыхнув, сказала миссис Аллертон. Тим послал в ее сторону любящий взгляд. — Понимаю тебя, дорогая. Ты не одобряешь похищения чужих мужей и вообще мошенничества. — Мы в молодости имели принципы, — сказала миссис Аллертон. — И слава Богу! А нынешняя молодежь полагает, что может творить все что заблагорассудится. Тим улыбнулся. — Она не только полагает: она творит все это. Vide[256]Линит Риджуэй. — Так это ужас какой-то! Тим подмигнул ей. — Выше голову, пережиток прошлого! Может, я твой союзник. Во всяком случае, я пока что не умыкал чужих жен или невест.