— И впредь, уверена, не сделаешь этого, — сказала миссис Аллертон. — Я воспитывала тебя приличным человеком, — добавила она с чувством. — Так что заслуга в этом твоя, и я тут ни при чем. Ехидно улыбнувшись, он сложил письмо и вернул его в карман. Миссис Аллертон не удержалась от мысли: "Почти все письма он мне показывает А когда от Джоанны — только зачитывает куски". Однако она прогнала эту недостойную мысль и привычно решила явить широту души. — Не скучает Джоанна? — спросила она. — Когда как. Пишет, что хочет открыть магазин в Мэйфере[257]. — Она всегда жалуется на жизнь, — с легкой неприязнью сказала миссис Аллертон, — а между тем ходит по гостям и гардероб должен ей стоить целое состояние. Она прекрасно одевается. — Так она скорее всего не платит за это, — сказал Тим. — Нет-нет, мам, я имею в виду совсем не то, что тебе подсказывает твое эдвардианское мировоззрение[258]. Просто она не оплачивает счета — только и всего. Миссис Аллертон вздохнула. — Не представляю, как людям удается это делать. — Это в некотором роде особый талант, — сказал Тим. — Если иметь достаточно экстравагантные вкусы при полном непонимании, чего стоят деньги, — тебе откроют какой угодно кредит. — Пусть, но в конечном счете тебя отправят в суд — за неплатежеспособность, как сэра Джорджа Вуда, беднягу. — У тебя какая-то слабость к этому конскому барышнику — уж не оттого ли, что в одна тысяча восемьсот семьдесят девятом году, увидев тебя на балу, он назвал тебя розанчиком? — В тысяча восемьсот семьдесят девятом я еще не родилась! — с чувством возразила миссис Аллертон. — У сэра Джорджа обворожительные манеры, и не смей звать его барышником. — Я слышал занятные истории про него от знающих людей. — Тебе и Джоанне все равно, что пересказывать о людях, — чем гаже, тем лучше. Тим поднял брови. — Дорогая, возьми себя в руки. Вот уж не представлял, что старина Вуд у тебя в таком фаворе. — Ты даже не можешь вообразить, чего ему стоило продать Вуд-Холл. Он страшно дорожил поместьем. Можно было возразить, но Тим сдержался. Кто он такой, в конце концов, чтобы судить других? И он раздумчиво ответил: — Насчет этого ты, пожалуй, права. Линит звала его приехать и посмотреть, как она устроилась, — так он наотрез отказался. — Еще бы! Надо было все-таки подумать, прежде чем звать его. — Он, по-моему, затаил злобу на нее — всегда что-то бурчит под нос, когда завидит ее. Не может простить, что за источенное червями родовое гнездо она выложила немыслимые деньги. — Ты и этого не можешь понять? — бросила ему миссис Аллертон. — Честно говоря, — невозмутимо ответил Тим, — не могу. Зачем жить прошлым? Липнуть к тому, что было, да сплыло? — А что ты предложишь взамен? Он пожал плечами. — Что-нибудь живое. Новое. Ведь какая редкость — не знать, что принесет завтрашний день. Что хорошего наследовать бросовый клочок земли? Гораздо приятнее зарабатывать на свой страх и риск. — Например, успешно провернуть дельце на бирже. Он рассмеялся. — Почему бы и нет? — А если так же успешно прогореть на бирже? — Довольно бестактное замечание, дорогая, и уж совсем некстати сегодня… Как же насчет Египта? — Ну, если… Он с улыбкой прервал ее: — Решено. Мы же всегда хотели побывать в Египте. — Когда ты предлагаешь ехать? — Да прямо в будущем месяце. Январь там чуть ли не лучшее время. А пока несколько недель еще потерпим замечательных обитателей нашего отеля. — Тим, — упрекающе сказала миссис Аллертон и виновато добавила: — Я почти обещала миссис Лич, что ты сходишь с ней в полицейский участок. Она совсем не понимает по-испански. Тим скорчил гримасу. — Я обзавелся личной пиявкой. Это по поводу кольца? С кроваво-красным рубином? Она продолжает думать, что его украли? Если хочешь, я схожу, только это пустая трата времени. Она еще навлечет неприятности на какую-нибудь горничную. Я отлично помню, как она заходила в море и кольцо было у нее на руке. Она просто обронила его в воде — и не заметила. — А она уверена, что сняла и оставила на туалетном столике. — Она ошибается. Я видел его собственными глазами. Надо быть полной дурой, чтобы в декабре лезть в воду только потому, что ярко светит солнышко. Толстухам вообще надо запретить купание, в купальниках они отвратно выглядят. — Придется, видимо, и мне отказаться от купаний, — пробормотала миссис Аллертон. Тим расхохотался. — Это тебе-то? Да ты любую девицу обставишь. Вздохнув, миссис Аллертон сказала: — Тебе бы хорошо тут иметь молодую компанию. Тим Аллертон решительно замотал головой. — Ни в коем случае. Мы вполне хорошая компания вдвоем. — Тебе не хватает Джоанны. — Ничуть. — Странно, насколько категорично прозвучал его голос. — Ты глубоко заблуждаешься. Джоанна забавляет меня, но теплых чувств я к ней не питаю. Слава Богу, что ее тут нет. Исчезни она из моей жизни, я и не замечу. — И совсем тихо добавил: — На всем свете есть только одна женщина, перед которой я преклоняюсь, и, по-моему, миссис Аллертон, ты отлично знаешь, о ком идет речь. Его мать совсем смешалась и покраснела. — Не так уж много прекрасных женщин, — глубокомысленно заключил Тим, — и ты одна из них. 9 В квартире, смотревшей окнами в нью-йоркский Центральный парк, воскликнула миссис Робсон: — Ну не чудесно ли, скажите! Ты просто счастливица, Корнелия. В ответ Корнелия Робсон залилась краской. Крупная, угловатая девушка с карими, преданно глядящими глазами. — Сказочно, — выдохнула она. Одобряя правильное поведение бедных родственников, престарелая мисс Ван Шуйлер удовлетворенно кивнула. — Я мечтала побывать в Европе, — вздохнула Корнелия, — но мне казалось, что это никогда не сбудется. — Разумеется, я, как обычно, беру с собой мисс Бауэрз, — сказала мисс Ван Шуйлер, — но в качестве компаньонки она не годится, совсем не годится. Корнелия поможет мне разбираться со всякими мелочами. — С огромной радостью, кузина Мари, — готовно отозвалась Корнелия. — Отлично, значит, договорились, — сказала мисс Ван Шуйлер. — А теперь поищи мисс Бауэрз, дорогая. Мне пора пить. Корнелия вышла. Ее мать сказала: — Моя дорогая Мари, я бесконечно тебе благодарна! Мне кажется, Корнелия ужасно страдает, что она такая несветская. Чувствует себя как бы ущербной. Мне бы ее повозить, показать мир, но ты знаешь наши дела после смерти Неда.