Потом мы препирались еще несколько минут, но тут я вспомнил, что нужно писать статью для «Глоуб», прекратил перебранку и оставил Элен в одиночестве сражаться с бутылкой виски. Когда я спустился в холл, распахнулась дверь комнаты Ленгдона, и он жестом пригласил меня войти. Присутствие человека в штатском, охранявшего кабинет, заставило меня насторожиться: он мог видеть все, что происходит на втором этаже. Комната Ленгдона, отделанная американским кленом, была точно такой же, как моя, только немного больше. На столе стояла раскрытая пишущая машинка, на полу валялись скомканные листы бумаги. Похоже, он пытался работать, но не слишком успешно. — Послушайте, надеюсь, я не очень вас расстроил своим появлением в комнате мисс Роудс… Он явно очень нервничал. — Расстроили меня? — я рассмеялся. — А почему вы должны были меня расстроить? — Но вы же с ней помолвлены… — Я помолвлен с ней не больше чем вы. Она помолвлена со всей мужской половиной рода человеческого. Он удивленно уставился на меня. Мне показалось, что парень не привык вращаться в свете. С такими молодыми людьми я был знаком: серьезные и искренние идеалисты, они, как правило, одарены великолепной памятью и легко сдают экзамены в колледжах. — Видимо, это я должен извиниться, что вломился в комнату без стука в тот момент, когда вы так прекрасно проводили время. Он покраснел. Чтобы сменить тему, я показал на пишущую машинку. — Готовите статью? — Ну, и да, и нет, — вздохнул он. — Я позвонил в Нью-Йорк сегодня утром и спросил, что теперь делать. Мне не сказали ничего определенного. Я хочу сказать, что мы никогда не пишем об убийствах: это не наша тема. С другой стороны, это убийство имеет определенное политическое значение, может быть, даже очень большое. Если бы мне удалось что-то выяснить, это могло бы стать неплохим шансом. — Обычно я работаю на «Глоуб», — участливо сообщил я. — Конечно, мы по-разному подходим к убийствам. Вы правы, у меня тоже есть подозрение, что это убийство носит политический характер, но выяснить это будет непросто. — Я в этом уверен, — с неожиданной горячностью заявил Ленгдон. — Он был опасным типом. — Много времени вам понадобилось, чтобы прийти к такому выводу? — Ровно один день, хотя я здесь уже четыре. За это время я узнал такие вещи, что, если бы мне раньше про них рассказали, никогда бы не поверил, что такое возможно. По крайней мере, в нашей стране. — Что вы имеете в виду? — Вы видели фамилии людей, поддерживающих Роудса в борьбе за президентство? В списке все местные фашисты, все «охотники на ведьм». — Должно быть, вы подозревали это, когда ехали сюда. Ленгдон присел на кровать и закурил; я сел лицом к нему за стол. — Ну, естественно, мы за ним наблюдали. Он был шутом и фигляром; вы понимаете, что я имею в виду. Старомодный узколобый демагог, который постоянно твердил про американский образ жизни. А специальность нашего журнала — разоблачительные статьи о реакционерах. Такие материалы обычно не бывают явно враждебными, они пишутся так, чтобы герой статьи запутался в собственных словах. Вы не представляете, как легко это сделать. Обычно эти люди хорошо защищены, окружены секретарями; даже пресса им помогает: редактируют их слова и подправляют факты, представляют их куда более разумными, чем на самом деле. Так что моя задача состояла в том, чтобы дословно записывать разговоры этих «великих людей», конечно, выборочно, и публиковать их со всеми несуразностями и нелепостями. Я думал, то же самое придется делать и здесь, однако скоро обнаружил, что Роудс отнюдь не пустомеля. Он оказался прожженным типом, которого нелегко заманить в ловушку. — После этого вы выяснили все относительно его выдвижения в президенты? — Это было нетрудно. — А где вам удалось увидеть эти имена? Фамилии поддерживающих его людей? — В моей памяти было свежо воспоминание о негодующем Руфусе Холлистере, запугивающем лейтенанта Уинтерса. Ленгдон немного растерялся. — Я… так получилось, что я их увидел… Я хочу сказать, в кабинете сенатора. — Когда он был там? — Понимаю, это выглядит немного нечестно. Нет, он попросил меня встретиться с ним позавчера; я пришел в кабинет до него и… — Немного осмотрелись? — Я был просто шокирован. — Теперь уже все кончено. Он нервно потушил сигарету. — Да, и могу сказать, что я доволен. На нормальных выборах он никогда бы не прошел, но кто может сказать, что произошло бы в кризисной ситуации? — Вы хотите сказать, что эти люди могли создать кризис и попытаться захватить власть? Он кивнул и посмотрел мне в глаза. — Именно это я имею в виду. Понимаю, все это звучит довольно странно, словно в банановой республике, но это могло случиться здесь. — Как сказал однажды Синклер Льюис. Я взглянул на лист бумаги, торчавший из пишущей машинки. Там была напечатана лишь одна фраза: «И представь себе, что это яйцо змеи. Которая, вылупившись, как и все прочие ее собратья, вырастет и принесет много зла. Убей ее еще в яйце». Поняв, что я прочитал эту фразу, Ленгдон почувствовал себя очень неловко и поспешно выдернул лист из машинки. — Не смотрите туда! Я просто пошутил… — скомкав лист в плотный шарик, он швырнул его в корзину. — Это цитата? — спросил я. Он кивнул и сменил тему. — Вы считаете, это сделал Помрой? — Убил Роудса? Полагаю, да. Но если он собрался убить сенатора, то почему воспользовался собственной взрывчаткой? Это сразу привлекло внимание к нему. — Доступ к взрывчатке имел кто угодно. — Да, но… — тут мне в голову пришла новая мысль. — Только Помрой знал, насколько эффективна одна упаковка взрывчатки. Любой другой побоялся бы использовать подобную штуку. Ленгдон нахмурился. — Мысль правильная, но… — Что? — Но мне кажется, Помрой днем рассказал о взрывчатке всем. Я застонал. — Вы уверены? — Ну, не совсем. Хотя думаю, он рассказывал. — А не кажется вам все это странным? — Я попробовал другой вариант. — Почему вдруг ему захотелось рассказать о взрывчатке в таких деталях? Мы поговорили про убийство, про Элен и про политику около часа. Ленгдон оказался милым человеком, но вел себя уклончиво. Было что-то, что я не совсем понимал: он походил на айсберг, скрывал больше, чем рассказывал, и, вообще, оказался крепким орешком. В конце концов, рассеяв все его сомнения насчет Элен, я вышел и спустился по лестнице. В гостиной я нашел Элен и миссис Роудс, бледную, но спокойную; они разговаривали с крупным грубоватым мужчиной, который, как потом выяснилось, оказался Джонсоном Ледбеттером, губернатором штата, сенатором от которого был Роудс. — Я приехал, как только смог вырваться, миссис Роудс, — сказал он с теплотой, характерной для жителей Среднего Запада, и взял руки миссис Роудс в свои; в глазах его светилась собачья преданность. — Ли это было бы приятно, — сказала миссис Роудс. — Завтра на похоронах вы скажете несколько слов? — Конечно, скажу, миссис Грейс. Это так меня потрясло, что просто нет слов. Флаг на Капитолии штата будет приспущен, — добавил он. Когда в комнату вошли другие, Элен отвела меня в сторону; она была возбуждена, лицо ее сияло. — Завтра после похорон будет оглашено завещание. — Похоже, ты станешь богатой невестой, — сказал я, вытирая рукав носовым платком: она была так возбуждена, что пролила на меня свое виски. — Интересно, видела ли его полиция? Она удивленно покосилась на меня. — А почему они должны были это делать? — Ну, дорогая, существует теория, что людям порой помогают покинуть эту юдоль слез слишком заботливые наследники.