В «летке» жизнь била ключом. Выполняя рекомендации Гурова, Максим вышел на очередную прогулку и уже очень скоро понял, что затеянная полковником провокация приносит плоды. Как и договаривались, он старался «гулять» невдалеке от дома Белавина и через несколько минут заметил, что гуляет здесь не один. Разнообразные деревья, в изобилии растущие на всей территории «летки» и превращавшие ее в большой парк, возле дома Белавина росли особенно густо. В разгар рабочего дня дворовая территория была пустынна, а палящее солнце заставляло инстинктивно искать укромные тенистые места. Стараясь не выходить из‑под естественного укрытия, которое создавали густые ветви, Максим неспешно продвигался вперед, пока не оказался на небольшой прогалинке среди деревьев, скрытой от посторонних глаз. Здесь перед ним как по волшебству возникли два плотных и упитанных гражданина. Угрюмые взгляды и хмурые выражения лиц не сулили ничего хорошего. — Ну что, малой, поговорим? — хрипло произнес один из здоровяков, преградив Максиму путь. — Вам чего, мужики? — не столько испугавшись, сколько удивившись, спросил Максим. — А вот я тебе сейчас объясню, чего, — проговорил второй. Пригнув голову и расставив руки, он, похожий сейчас на быка, перед которым маячит красная тряпка, надвигался на Максима, недвусмысленно давая понять, что именно собирается объяснить. Поняв, что помощи ждать неоткуда, Китаев внимательно всматривался в противника, примериваясь, какую тактику лучше избрать. В объеме и массе он уступал этому мужчине раза в полтора. Чтобы нейтрализовать его в данной ситуации, подошли бы скорее болевые приемы, чем грубая сила. Пока неуклюжий здоровяк замахивался, Максим, более подвижный и ловкий, успел нанести сразу несколько ударов. Получив ногой по коленной чашечке, кулаком в правое подреберье и в глаз, здоровенный битюг зарычал от боли и перегнулся пополам. Перемежая стоны с нехорошими словами, он медленно опускался на землю, то прижимая руки к животу, то хватаясь за коленку, не в силах определить, где ему больнее. Тем временем Максим, разобравшись с одним противником, переключился на второго. Но, повернувшись в его сторону, сразу понял уязвимость своего положения. В руке бугая был нож. Он шел в наступление, так же набычившись, как незадолго до этого его друг, и, несомненно, намеревался довершить начатое им дело. Ситуация разворачивалась явно не в пользу Максима, но просто стоять и ждать, когда его укокошат, он не собирался. Даже в самых крайних обстоятельствах пассивному ожиданию он всегда предпочитал действие. В ответ на незатейливый открытый замах Максим получил довольно жесткий перехват. Волосатая медвежья лапа так сильно сжала запястье, что он чуть не вскрикнул от боли. Положение усугублялось тем, что правая рука, которую выворачивал сейчас напавший на него отморозок, больше всего пострадала от взрыва в вертолете, и раны еще не зажили. Следующий тактический прием Максима уже не был столь прямолинейным. Подняв вторую руку как бы для удара и заставив своего визави сосредоточить на ней взгляд, параллельно он с размаха наступил ему на ногу, стараясь, чтобы удар пришелся по кончикам пальцев. Здоровяк, обутый в летние сланцы, взвыл от боли и выронил нож. Быстро нагнувшись, Максим схватил его и тут же повернулся к первому бугаю, уже поднимавшемуся с земли, ожидая новой атаки с его стороны. Но тот проявлял какую‑то странную медлительность. Если бы Максим сейчас обернулся и увидел, что происходит у него за спиной, он, конечно, понял бы причину этой задержки. Но он полностью сосредоточился на действиях находившегося перед ним врага и догадался, что к приятелям прибыло пополнение, только когда получил мощнейший удар по почкам. Из густых древесных зарослей на прогалинку, где шла драка, тихими шагами вышел невысокий подкачанный мужчина. Сцепив руки замком, он размахнулся и со всей силы приложил стоявшего в оборонительной позиции Максима по спине. Удар был настолько жесткий, что у парня потемнело в глазах. Теперь и он выронил нож, не в силах не только драться, но и вообще осуществлять какие бы то ни было действия. Лишь судорожно глотал воздух, мысленно прощаясь с жизнью. Поняв, что нападавшие никаких воздействий больше осуществлять не собираются, Максим очень удивился. Невысокий здоровяк, появившийся последним, поднял лежавший на траве нож, для чего‑то предварительно обернув его носовым платком, и исчез так же тихо и безмолвно, как и появился. Двое других удалялись шумно, обмениваясь впечатлениями и на разные лады обзывая Максима, но и их голоса вскоре стихли. Через пару минут укромная прогалинка меж деревьев вновь приняла мирный, буколический вид. «Ничего не понимаю, — мелькнула в голове мысль. — Для чего они устроили все это? Приступили так, будто хотели убить, а в результате, можно сказать, и не избили даже. Ничего не понимаю». Тем не менее гулять ему расхотелось. Финальный удар оказался весьма чувствительным, да и раненая рука ныла, потревоженная чересчур активными «упражнениями», и Максим решил вернуться домой. Когда он уже подходил к своей родной старенькой трехэтажке, его нагнал только что прибывший в «летку» полковник. — Здравствуй, Максим. Хорошо, что я тебя встретил, — сказал он. — Тут у нас небольшое ЧП, хотел тебя предупредить. На днях на меня напал какой‑то ублюдок, не исключено, что он может быть связан с делом. А сегодня выяснилось, что он сбежал из СИЗО. Пожалуйста, будь осторожнее. Не исключена возможность провокаций. — Да были уже провокации, — угрюмо ответил Максим. — Поздно осторожничать. — То есть как? — беспокойно заговорил Гуров. — Что ты имеешь в виду? К тебе подходил кто‑нибудь? Приставал? — И подходил, и приставал. И отделали так, что до сих пор аукается. Где же вы были? Обещали, что будете контролировать процесс. Хотя… Я, конечно, не дитя малое, чтобы за мной со слюнявчиком ходить. Но их трое было. Одному в такой ситуации тяжеловато. На меня, между прочим, с ножом кидались. — Подожди! Что значит — кидались с ножом? Кто? И потом… — Гуров внимательно осмотрел Максима с головы до ног. — Выглядишь ты вроде вполне нормально. По крайней мере, для человека, на которого напали втроем, да еще и с ножом кидались. Объясни толком, что произошло… Глава 8 Выслушав рассказ Максима, Гуров задумался. С одной стороны, было очевидно, что намеченная им стратегия приносит плоды. За короткое время произошло сразу два нападения. Значит, пущенные стрелы попадают в цель. С другой же — из рассказа Максима со всей очевидностью следовало, что враг и сам осуществляет некую тайную стратегию. В отличие от молодого авиаинженера опытному полковнику совсем не показалось странным, что бандит, забравший нож, поднимал его, обернув носовым платком. Максим держал этот предмет в руках, и на рукоятке теперь наверняка красуются четкие отпечатки его пальцев. Повторение приема, который уже использовали, организовав подставу в вертолете, еще раз доказывало невиновность Максима. Но в то же время ясно говорило и о том, что готовится новая подстава. «Они собираются убить еще кого‑то и снова свалить все на Максима, — понял Лев. — И на этот раз планируют устроить все так, чтобы у него уже не было ни малейшего шанса выпутаться. Ход неплохой. Дескать, и в вертолете был нож, и во втором случае тоже. Прямо серия какая‑то. А смешнее всего то, что самому парню теперь, собственно, ничего не угрожает. Наоборот, раз уж именно его хотят сделать «козлом отпущения», его будут беречь как зеницу ока. И в нужный момент, несомненно, подставят. Только вот где и как? Ответив на этот вопрос, можно поймать мерзавцев буквально за руку. Но ответить необходимо как можно скорее. Счет времени, возможно, идет уже на часы». — Послушай, Максим, — обратился он к Китаеву. — Ты сейчас домой собирался? — Да. — Вот и хорошо. Постарайся сегодня больше не выходить. Да и вообще. Планы немного меняются. Теперь прогулки необязательны. Даже нежелательны. — Это из‑за нападения? — спросил Максим, по‑видимому решивший, что Гуров опасается за его жизнь и здоровье. — И из‑за него тоже. Но не только. Это — часть плана. — Вечером Лариса должна прийти. Я обещал, что выйду. — Хорошо. Обещания нужно выполнять. Но постарайся не задерживаться. Это ненадолго, я имею в виду временные ограничения. — Хорошо, я постараюсь. — Да, кстати. Среди этих отморозков, которые напали на тебя, случайно, не было такого худощавого парня с восточным типом лица? — Нет. Они все были здоровые. Как шкафы. И лица у всех однозначно славянские. Хотя и довольно противные на вид. — Ясно. Ладно, иди отдыхай. Не буду тебя задерживать. Максим скрылся в подъезде, а Гуров неспешно пошел прочь, инстинктивно держа путь к дому, где жил Белавин. Уезжать из «летки» он не спешил. Здесь явно что‑то готовилось, и от того, насколько быстро и точно сумеет он угадать, что именно, зависела судьба Максима. «Они почуяли, что подстроенная ими ловушка не сыграла, — думал полковник. — Ведь Максима выпустили из изолятора, пускай пока и под домашний арест. Значит, в виновности его появились сомнения. Теперь они постараются сделать все так, чтобы никаких сомнений не могло возникнуть в принципе. Еще один нож, еще одни отпечатки. Повторное преступление с тем же почерком. Да, если затея им удастся, отбиться здесь будет гораздо сложнее. Если вообще получится. Но главный вопрос был даже не в этом. Чье еще убийство задумал Белавин? Кого он хочет убрать, в очередной раз подставив Максима? Или ему вообще все равно? Кто бы ни оказался жертвой, главное, чтобы рядом нашли нож с нужными отпечатками и уже надежно «закрыли» Максима за все преступления разом? А если предполагаемая жертва — человек не случайный, кто это может быть? Кто мог насолить Белавину уже после того, как его задержали по обвинению в убийстве? Что может быть хуже такого обвинения?» «Только обвинения во втором убийстве», — откуда‑то из глубин подсознания прозвучал ответ. Гуров усмехнулся, подумав, что из‑за этих постоянных раздумий об одном и том же он скоро начнет разговаривать сам с собой. Но напоминание об угрозе второго обвинения, которого Белавин, несомненно, все время опасается, вдруг направило его мысли в очень интересное русло. Только ли со стороны Максима может прийти такая угроза? Да, конечно, если с него снимут обвинения и начнут искать настоящего преступника, не исключено, что и найдут. Но если у Белавина был сообщник, то ведь и он может оказаться источником потенциальной опасности. В этой связи недавний арест и последующее бегство Джункаева представали в совершенно новом свете. Если это и впрямь именно он довел до конца дело с Курбанским, значит, он много чего знает и соответственно может рассказать. А может быть, уже рассказал. Ведь Белавину неизвестно, что он делал там, в этом СИЗО. Даже если и не выдал приятеля с головой сейчас, может сделать это потом. В любой момент. К чему иметь под боком такой мощный раздражающий фактор? Мусу ищут, и в такой ситуации ему как никогда необходима помощь. Не было бы ничего удивительного, если бы он обратился за ней к Белавину. Тому ведь разрешено выходить. Если Белавин в курсе, что Муса сбежал, для него это — отличный повод и избавиться от слишком много знающего «друга», не приносящего ничего, кроме постоянных хлопот, и заодно окончательно утопить Максима. «Правда, здесь не совсем ясно с мотивом, — думал полковник. — Навряд ли удастся доказать, что Китаев убил дворника из‑за большой личной неприязни, как в случае с командиром. Хотя и это проблема решаемая. Муса в бегах, рисоваться перед ненужными свидетелями ему не с руки. Можно списать все на самооборону. Максим увидел где‑то Джункаева, тот решил, что он может его выдать, напал, и, защищаясь, Максим «нечаянно» его зарезал. Кроме того, Максим знал, что Джункаев задержан и должен сейчас находиться в изоляторе. Ведь они даже встретились в коридоре, когда он выходил…» И тут Гурова осенила неожиданная догадка. Он вспомнил свою шутливую фразу: «На свободу с чистой совестью», которой приветствовал выходившего из изолятора Максима. И сейчас воображение ясно представило ему сутулые плечи Мусы, резко передернувшиеся при этих словах. Он ведь не мог знать, что Максиму просто изменили меру пресечения. Если он решил, что его освобождают из‑под ареста, значит, должен был подумать, что дело раскрыто. Как мог он в этом случае рассуждать? Белавин, пославший его разделаться с чересчур любознательным московским полковником, узнал, что все получилось наоборот, и Мусу «закрыли». Не надеясь, что тот будет молчать, он поспешил сообщить полицейским свою версию подробностей убийства Курбанского, свалив, разумеется, все на Мусу. И теперь вдобавок к обвинению в нападении на полицейского ему светит обвинение в убийстве командира части. Неудивительно, что он не захотел дожидаться, когда ему об этом скажут. И, конечно же, не успокоится, пока не накажет друга за вероломство.