— Да. — Ну, тогда это не мог быть ваш карандаш. Очень странно, потому что таких карандашей, как вы знаете, нет в продаже. — Может, вы сами его уронили? — Может быть. Такое объяснение кажется самым вероятным, не правда ли? Впрочем, это совсем неважно. Последовала короткая, но весьма неловкая пауза, которую прервал Уиллис, спросив натянутым тоном: — Так о чем вы хотели со мной посоветоваться? — Об одном старом деле, — ответил Бредон. — Вероятно, теперь, когда мы выяснили все недоразумения, вам будет легче сказать мне то, что я хочу узнать. Поскольку волей обстоятельств мне пришлось столкнуться с семьей Динов, я испытываю некоторое любопытство относительно покойного Виктора. От его сестры я узнал, что он был хорошим, добрым братом, но, к сожалению, обладал несколько вольными моральными принципами, и это, насколько я понял, означает, что он увлекся Дайаной де Момери. По словам мисс Дин, он водил ее по разным местам для того, чтобы встречаться там с прекрасной Дайаной, но вмешались вы. Мисс Дин поняла всю сомнительность ситуации и отказалась помогать брату, одновременно — вопреки логике — воспротивившись вашему вмешательству. Потом, наконец, Дайана де Момери бросила Виктора и отказала ему от дома. Пока все правильно? — Да, — подтвердил Уиллис, — кроме того, что мне не верится, будто Дин был на самом деле влюблен в эту де Момери. Думаю, он был польщен и считал, что может использовать ее в своих целях. По сути, он был маленьким мерзавцем. — Она давала ему деньги? — Да, давала, но это мало помогло, потому что он вскоре понял, что эта их компания ему не по карману. Естественно, он не был одним из них. Карты ему удовольствия не доставляли, хотя он был вынужден играть, чтобы удержаться среди них, да и пьющим он не был. По правде говоря, он бы больше мне нравился, если бы пил. Наркотики он тоже не принимал. Думаю, именно поэтому он и надоел мисс де Момери. Самое худшее в этой компании то, что они не успокаиваются, пока не сделают всех, с кем имеют дело, такими же мерзавцами, как они сами. Если бы они ограничивались тем, что сводили в могилу наркотиками самих себя, то чем скорее они бы это сделали, тем лучше было бы для всех. Я бы сам с радостью подогнал им телегу этой дряни. Но они заманивают в свои сети порядочных людей и разрушают их жизни. Вот почему я так тревожусь за Памелу. — Однако вы сказали, что Дину удалось остаться чистым. — Да, но Памела — она другая. Она весьма импульсивна — не то чтобы ее легко одурачить, но она легко увлекается всякой всячиной. Она любит жизнь и стремится испробовать все хотя бы раз. А если она увлекается каким-нибудь человеком, то хочет делать все, что делает он. Она нуждается в ком-нибудь… ладно, неважно. Я не желаю обсуждать Памелу. Просто хотел сказать, что Виктор был ее полной противоположностью: очень осмотрительным и не упускавшим свой шанс. — Вы хотите сказать, что он был из тех, кто выжимает из друзей все, что может? — Он был из тех, у кого никогда не имелось своих сигарет и кого никогда не оказывалось на месте в тот момент, когда наступала его очередь угощать компанию. И он всегда присваивал чужие идеи. — Тогда у него была весомая причина водиться с компанией Дайаны де Момери. Как вы сказали, их общество дорого стоит. — Да, должно быть, он предвидел какую-то выгоду в будущем. И когда для этого понадобилось пожертвовать сестрой… — Точно. Но это все так, к слову. Что я действительно хотел от вас узнать, так это следующее: допустим, он обнаружил, что некто — скажем, некто в этом офисе, не исключая и вас, — имеет, как говорится, свой скелет в шкафу. Мог ли Виктор Дин… э-э… предоставить этот скелет в распоряжение патологоанатома? — Вы имеете в виду — шантажировать кого-то? — напрямую спросил Уиллис. — Ну, это слишком сильное слово, впрочем, давайте назовем это так. — Не знаю, — ответил Уиллис по некотором размышлении. — Не хочется так думать о ком бы то ни было. Но могу сказать, что подобное предположение меня не шокирует. Если бы мне сказали, что он кого-то шантажировал, я бы не сильно удивился. Только, поскольку это весьма серьезное преступление, шантаж должен был быть абсолютно безопасным для него, направленным на жертву, которая не могла себе позволить предстать перед судом. Прошу заметить, что у меня нет ни малейшего основания предполагать, будто он действительно занимался чем-то подобным. И, разумеется, у него никогда не было каких-то особых денег. Во всяком случае, он вел себя достаточно осторожно, чтобы не демонстрировать их. Он не допустил бы, чтобы из его стола вываливались пачки банкнот. — Вы полагаете, разбрасывание денег обеспечивает презумпцию невиновности? — Ничуть. Оно лишь свидетельствует о беспечности, а Дин, безусловно, беспечным не был. — Что ж, спасибо за откровенность. — Не за что. Только ради бога не передавайте Памеле то, что я говорил о Викторе. У меня и так из-за этого было достаточно неприятностей. Бредон заверил его, что ему нечего опасаться, и отбыл с вежливым поклоном, но по-прежнему озадаченный. Мистер Толбой маялся, поджидая его в конце коридора. — О, Бредон, я вам весьма признателен. Уверен, я могу положиться на вас в том, что вся эта история не распространится дальше, чем уже распространилась. Все это, безусловно, полный абсурд. Этот дурак Томпкин, похоже, совсем мозги растерял. Ну, я ему устроил хорошую выволочку. — Да, конечно, — ответил Бредон. — Никаких проблем. Много шуму из ничего. Мне, в общем-то, и вмешиваться не нужно было. Но мало ли что. Я хочу сказать, если бы вы задержались и мисс Вавасур устала бы ждать… ну, вы понимаете. — Да. — Толбой облизнул пересохшие губы. — Могла бы выйти неловкость. Когда девушки впадают в истерику, они иногда говорят больше, чем думают. Как вы наверняка догадываетесь, я немного сглупил. Но теперь с этим покончено. Я все уладил. Неприятно, конечно, но ничего ужасного. — Он вымученно рассмеялся. — Вы выглядите немного уставшим. — Так и есть. Дело в том, что я не спал всю ночь. Моя жена… ну, прошлой ночью моя жена родила. Отчасти именно поэтому… впрочем, черт, какая разница. — Вполне понимаю, — сказал Бредон. — Это очень утомительно. Почему вы не взяли отгул? — Не хотел. У меня было много дел. В такие моменты лучше занять чем-то голову. Кроме того, в этом не было необходимости. Все прошло хорошо. Наверное, вы считаете меня жуткой свиньей. — В любом случае, вы не первый и не последний, — улыбнулся Бредон. — Да, думаю, это довольно обычное явление. Могу лишь сказать, что это не повторится. — Должно быть, все это поставило вас в адски трудное положение. — Да, но все не так плохо. Как вы сами сказали, я не единственный мужчина, с которым такое случилось. Какой толк расстраиваться, правда? Ну, еще раз: большое вам спасибо. Можно считать тему закрытой, да? — Абсолютно. И вам совершенно не за что меня благодарить. Чего ты хочешь, сынок? — обратился он к подошедшему посыльному. — У вас есть какие-нибудь письма для отправки, сэр? — Нет, спасибо, — ответил Бредон. — Постой минутку, — задержал мальчика Толбой. — У меня есть письмо. — Он сунул руку в нагрудный карман и достал уже запечатанный конверт. — Одолжите мне ручку на минуту, Бредон. А ты, — повернулся он к посыльному, — сбегай к мисс Росситер и попроси у нее марку, вот тебе полтора пенса. Он взял протянутую Бредоном ручку и, склонившись над столом, поспешно написал на конверте: «Мистеру С. Смиту, эсквайру». Подняв взгляд, он заметил, что Бредон с любопытством наблюдает за ним, и тому пришлось извиниться: — Простите. Сунул нос не в свое дело. Проклятая привычка. Подхватил в комнате машинисток. — Ничего, это всего лишь записка биржевому маклеру. — Везет тому, у кого есть чем торговать на бирже. Толбой рассмеялся, приклеил марку и, передав письмо ожидавшему мальчику, заметил: — Так кончается утомительный день. — Это Тул вас так утомил? — Не более, чем обычно. Забраковал вариант «Вся в слезах, как Ниоба»[53]. Сказал, что не знает, кто такая Ниоба, и подозревает, что никто не знает. Зато утвердил «Слезы, праздные слезы», потому что, когда он был мальчиком, отец любил в кругу семьи читать Теннисона вслух. — Ну, хоть один удалось спасти. — Да. Ему вообще понравилась идея цитирования поэзии. Сказал, что это придает шик его рекламе. Можете тоже придумать что-нибудь этакое. Он любит иллюстративные цитаты. — Пожалуйста. «Как летняя гроза, излились ее слезы». Тоже Теннисон. И картинка: девяностолетняя няня качает на коленях младенца. Младенцы всегда проходят на ура. (Простите, кажется, от младенцев нам сегодня никуда не деться.) А текст можно начать так: «Слезы часто приносят облегчение взвинченным нервам, но, если они льются слишком часто и легко, это признак того, что вам требуется «Нутракс». Или вот: «Не знаю, право, отчего грущу я»[54]. Это для заголовка. И текст: «Беспричинная подавленность выматывает и страдальца вроде Антонио, и его друзей вроде Бассанио[55]. Зрите в корень и успокойте перевозбужденные нервы «Нутраксом». Я могу за час настрогать такого сколько угодно. Мистер Толбой вяло улыбнулся. — Жаль, что мы не можем себя успокоить собственными панацеями. Мистер Бредон посмотрел на него критически. — Что требуется сейчас вам, — сказал он, — так это хороший обед и бутылка шампанского. Глава 14 Многообещающий заговор двух паршивых овец Джентльмен в костюме Арлекина неторопливо снял маску и положил ее на стол. — Раз уж мой добродетельный кузен Уимзи выдал наш секрет, можно это снять, — сказал он. — Боюсь, — он повернулся к Дайане, — мой вид вас разочарует. Если не считать того, что я красивее и меньше похож на кролика, можно считать, что женщина, видевшая Уимзи, видела и меня. Хотя это обстоятельство создает массу сложностей, я ничего не могу с ним поделать. Рад лишь, что сходство наше сугубо поверхностное. — Это просто невероятно, — сказал майор Миллиган. Он наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть лицо собеседника, но мистер Бредон, вальяжно протянув руку, легонько отстранил его обратно. — Не надо придвигаться слишком близко, — заметил он высокомерно. — Даже такое лицо, как у Уимзи, лучше вашего. У вас оно прыщавое. Вы слишком много едите и пьете. Майор Миллиган, который и впрямь расстроился тем утром, заметив несколько прыщиков у себя на лбу, но надеявшийся, что другим они незаметны, сердито заворчал. Дайана рассмеялась. — Как я понимаю, — продолжил Бредон, — вам что-то от меня нужно. Людям вашего сорта всегда что-то нужно. Так что же? — Не имею ничего против, чтобы поговорить откровенно, — ответил майор Миллиган. — Как трогательно слышать такое — за этим обычно следует ложь. Предупрежден — значит вооружен, не так ли? — Думайте, как хотите, но, полагаю, выслушать меня — в ваших интересах.