— Может, он уже ушел? — предположил констебль Иглз. — Может, и так, — сердито ответил сержант. — Что я могу поделать? Я велел ему позвонить сюда, если придется уйти, или сообщить в Ярд. Ничего другого я сделать не мог. Похожу-ка я по музею, осмотрюсь, а ты будь здесь наготове: если они объявятся, следуй за той, другой птичкой, а Панчону скажи, чтобы дожидался меня. И смотри, чтобы птичка, не дай бог, не увидела, что ты разговариваешь с Панчоном. А если они выйдут сюда и ты увидишь, что я иду за ними, следуй за мной, но так, чтобы никто тебя не видел, понял? Мистер Иглз все отлично понял — как, впрочем, и всегда, потому что знал свои обязанности не хуже сержанта Ламли. Но червь все еще точил грудь сержанта Ламли. Пока он тяжелой поступью поднимался по лестнице, мистер Иглз проследовал к витрине с колибри и со всепоглощающим интересом стал рассматривать крохотных птичек, стараясь как можно достоверней изображать из себя деревенского простака, глазеющего на столичные достопримечательности. Он пробыл в нижнем вестибюле около десяти минут и почти исчерпал источник знаний о колибри, когда заметил какое-то движение в стекле витрины, заставившее его незаметно посторониться, чтобы лучше видеть отражение лестницы. Дородный мужчина в пальто и цилиндре медленно спускался по ступеням, глубоко засунув в карман одну руку и небрежно помахивая другой. Констебль Иглз взглянул ему за спину, но на лестнице не было ни Гектора Панчона, ни сержанта Ламли, и констебль на миг засомневался. Из левого кармана мужчины торчала газета «Морнинг стар». Не было ничего необычного в том, чтобы увидеть джентльмена с номером этой газеты. Читатели популярного печатного органа иногда писали его редактору письма, сообщая статистику: сколько пассажиров в утреннем метро предпочитают «Морнинг стар» другим изданиям, и их письма публиковались в газете для общего сведения. Тем не менее констебль Иглз решил рискнуть. На обратной стороне конверта он поспешно нацарапал записку и передал ее швейцару, стоявшему у дверей. — Если увидите моего товарища, с которым мы вместе пришли, — сказал он, — пожалуйста, передайте ему это и скажите, что я больше не могу ждать. Мне нужно возвращаться на работу. Краем глаза он заметил, что джентльмен в пальто вышел через вращающуюся дверь на улицу. Констебль незаметно последовал за ним. А наверху, на темной лестничной площадке, отгороженной козлами, на которых красовалась табличка «Вход воспрещен», сержант Ламли взволнованно склонился над полубезжизненным телом Гектора Панчона. Репортер тяжело дышал, на виске у него красовалась жуткая ушибленная рана; его хрипы совсем не нравились сержанту. «Вот, доверь дело любителям — беды не оберешься, — злобно подумал сержант Ламли. — Надежда только на то, что у Иглза голова окажется на плечах. Я не могу быть в двух местах одновременно, тут уж ничего не поделаешь». Мужчина в пальто спокойно шел по улице в направлении станции метро. Он не оглядывался. В нескольких ярдах позади, у него в кильватере, прогулочным шагом небрежно следовал констебль Иглз. Но ни один из них не заметил третьего человека, появившегося словно бы из ниоткуда и двигавшегося в нескольких ярдах позади констебля. Никто из прохожих не обратил ни малейшего внимания на маленькую процессию, которая пересекла Кромвелл-роуд и влилась в поток людей, стремившихся к метро. Мужчина в пальто взглянул на очередь, дожидавшуюся такси, потом, судя по всему, передумал. Тут он первый раз оглянулся. Единственным, кого он увидел, был Иглз, покупавший газету, но в этом не было ничего подозрительного. Второго человека он видеть не мог, так как тот, подобно испанскому флоту, еще не вплыл в поле зрения, хотя Иглз его увидел бы, если бы посмотрел в нужную сторону. Джентльмен окончательно отверг идею ехать на такси и повернулся ко входу в метро. Напряженно глядя поверх газетного заголовка «Продовольственные налоги», мистер Иглз пошел за ним и успел по его примеру купить билет до станции «Чаринг-кросс». В лифт преследуемый и преследователь вошли одновременно, джентльмен прошел к дальней двери, Иглз скромно остался стоять у ближней. В кабине было человек двенадцать, в основном женщины; когда дверь уже начала закрываться, в нее поспешно проскочил третий. Он прошел мимо Иглза и встал посередине, среди группы женщин. Лифт остановился внизу, все вывалились из него гурьбой, и незнакомый мужчина, быстро проходя мимо человека в пальто, довольно плотно прижался к нему на мгновение, после чего поспешил к платформе, куда как раз подошел поезд, следовавший в восточном направлении. Что произошло в следующую минуту, констебль Иглз в тот момент понять не смог, хотя в свете последовавших событий отчетливо вспомнил одну-две детали, которые тогда не были для него очевидны. Он увидел третьего мужчину, стоявшего на краю платформы с тонкой прогулочной тростью в руке. Видел он и как мужчина в пальто, проходя мимо него, вдруг остановился и качнулся на месте. Видел, как мужчина с тростью выбросил вперед руку и схватил его за плечо, как оба они пошатнулись на краю платформы, а потом услышал пронзительный женский крик. Вслед за этим он увидел, как оба полетели под тронувшийся поезд. Иглз протолкался сквозь ревевшую толпу. — Разойдитесь, — скомандовал он, — я офицер полиции. Отойдите в сторону, пожалуйста. Пассажиры отступили назад — кроме дежурного по станции и еще какого-то мужчины, которые вытаскивали что-то из просвета между платформой и составом. Сначала появилась рука, потом голова, потом помятое туловище третьего мужчины, того самого, с тростью. Тело, все в ссадинах и крови, уложили на платформу. — А где второй? — Пропал, бедолага. — Он мертв? — Да. — Нет, ничего подобного. — О, Бетти, я сейчас упаду в обморок. — Он в порядке — смотрите! Он открыл глаза. — Да, но где второй? — Кончайте толкаться. — Глядите, это полицейский. — Там же, внизу, контактный рельс под напряжением. — Где врач? Пошлите за врачом. — Отойдите назад, пожалуйста. Не приближайтесь. — Почему не отключили электрический ток? — Да отключили. Один служащий уже сбегал и отключил. — А как же они его достанут, не убрав с рельсов поезд? — Думаю, от него там одни ошметки остались, бедняга. — Этот пытался того спасти. — Было такое впечатление, что у него вдруг случился приступ какой-то болезни или он был пьян. — Пьян, в такой ранний час? — Надо дать ему глоток бренди. — Очистите платформу, — распорядился Иглз. — С этим все будет в порядке. А второй, боюсь, уже скончался. — Его, должно быть, разорвало на клочки. Ужасно. — Значит, вы ничем не можете ему помочь. Поэтому очистите станцию, вызовите скорую и еще одного офицера полиции. — Правильно. — Этот приходит в себя, — сказал человек, помогавший вытащить жертву на платформу. — Как вы себя чувствуете, сэр? — Отвратительно, — слабо произнес спасенный. Потом, видимо, сообразив, где находится, добавил: — Что случилось? — Видите ли, сэр, несчастный джентльмен упал с платформы и потащил вас за собой. — Ах да, конечно. С ним все в порядке? — Боюсь, сэр, он… сильно пострадал. А вот и бренди! — воскликнул говоривший, увидев кого-то, подбежавшего с бутылкой. — Глотните, сэр. Только осторожней, приподнимите ему голову. Да не дергайте. Ну вот, хорошо. — Ох! — сказал пострадавший. — Так действительно лучше. Все в порядке, не суетитесь. Позвоночник цел, и вообще, похоже, ничего не сломано. — Он пошевелил руками и ногами, чтобы проверить. — Врач прибудет через минуту, сэр. — К черту врача. Я сам врач. Ноги-руки в порядке. Голова, судя по всему, тоже, хотя чертовски болит. Ребра… вот насчет ребер не уверен. Что-то там, боюсь, неладно. Но таз, слава богу, не поврежден. — Рад это слышать, — сказал Иглз. — Похоже, меня задержала подножка вагона. Помню, как меня крутило и крутило, точно кусочек масла, между этими, как их… — говорил незнакомец, которому сломанные ребра, как видно, совсем не мешали дышать. — Я видел, как колеса вагона замедляют ход, потом останавливаются, и сказал себе: «Ну, вот и все, конец тебе, дружок. Время остановилось, это — вечность». Но, вижу, я ошибся. — К счастью, сэр, — подхватил Иглз. — Только вот жаль, что мне не удалось остановить того, другого бедолагу! — Уверен, вы сделали все, что могли, сэр. — Иглз достал свой блокнот. — Простите, сэр, но я полицейский, и если бы вы могли рассказать мне, что произошло… — Будь я проклят, если сам знаю, — ответил мужчина. — Единственное, что я помню, так это то, что стоял на краю платформы, когда он проходил мимо. — Он помолчал, немного задыхаясь. — Я заметил, что он как-то странно выглядит. Было похоже на сердечный приступ. Он вдруг остановился и стал падать. Я схватил его за руку, и тут он всем своим весом потащил меня за собой. После этого я ничего не помню, кроме скрежета поезда, вида чудовищно огромных колес и ощущения, будто из меня вышел весь воздух. Должно быть, я его отпустил. — Ничего удивительного, — сочувственно сказал Иглз. — Моя фамилия Гарфилд, — продолжал спасенный. — Доктор Герберт Гарфилд. — Он назвал свой адрес в Кенсингтоне и другой — на Харли-стрит. — Вот, кажется, идет мой собрат по профессии, и, боюсь, он запретит мне разговаривать. — Пострадавший слабо улыбнулся. — Тем не менее, если от меня понадобится еще какая-нибудь информация, вы знаете, где меня найти. Констебль Иглз поблагодарил доктора Гарфилда и повернулся к трупу мужчины в пальто, который к тому времени вытащили из-под колес поезда и уложили на платформу. Зрелище было не из приятных. Даже Иглз, по роду службы привыкший к виду жертв, испытал острое отвращение от необходимости проверить карманы погибшего в поисках чего-либо, что могло бы удостоверить его личность. К своему большому удивлению, он не нашел ни визитных карточек, ни документов. Обнаружился лишь бумажник с несколькими банкнотами, серебряный портсигар с сигаретами популярной марки, горстка мелочи, носовой платок без монограммы и ключ от американского замка фирмы «Эйч Ти энд Ви». Более того — и это обратило на себя особое внимание Иглза, — в кармане пальто лежала маленькая резиновая дубинка, какие продают для защиты от нападений на автомобили. Иглз как раз исследовал пиджак покойного на предмет наличия ярлыка портного, когда его окликнул инспектор местного отделения полиции, прибывший вместе со скорой. Иглз испытал облегчение от присутствия коллеги. Ему было необходимо отлучиться, чтобы связаться с сержантом Ламли и Скотленд-Ярдом. Спустя час общих энергичных действий все благополучно собрались в ближайшем полицейском участке, куда еще раньше приехал сержант Ламли, отправив перед тем не приходившего в сознание мистера Панчона в больницу. Главный инспектор Паркер, который, не теряя ни минуты, прибыл в Кенсингтон, выслушал доклады Ламли и Иглза, осмотрел место происшествия, останки загадочного «человека в смокинге» и был крайне раздосадован. Когда человек, которого вы неутомимо преследовали по всему Лондону, имеет наглость дать себя убить в тот момент, когда вы почти уже его поймали, когда выясняется, что на его одежде нет ярлыков портного, а в карманах — ничего, позволившего бы установить его личность; более того, когда он легкомысленно допускает, чтобы его лицо было обезображено до неузнаваемости поездом метро и тем самым исключает возможность распространить его фотографию для опознания, чувство удовлетворения от его поимки сводится на нет предвидением долгой нудной работы, которая потребуется для его идентификации. — Значит, у нас нет ничего, кроме меток из прачечной на белье, ну и, разумеется, пломб, если таковые у него имеются, — сказал он. К его пущему раздражению оказалось, что у погибшего были на редкость здоровые зубы и белье он отдавал минимум в три разные прачечные. Не помогли и туфли, хоть и превосходные, от широко рекламируемой фирмы, но купленные в магазине готовой обуви. Оказалось, что искалеченный господин отправился на встречу с Создателем в туфлях от «Фарли», оправдав таким образом последнее смелое рекламное утверждение, гласившее: «Каким бы престижным ни было бы мероприятие, обувь от «Фарли» доставит вас туда в лучшем виде». От безысходности — а возможно, вдохновленный рекламой обуви «Фарли», — мистер Паркер позвонил в агентство Пима и заявил, что ему нужно поговорить с мистером Бредоном. Когда раздался звонок, упомянутый джентльмен находился в кабинете мистера Армстронга. За закрытыми дверями они обсуждали проблему, которая возникла в связи с фирмой, производившей сигареты «Уиффлет». Продажи «Уиффлет» значительно сократились из-за агрессивной рекламной кампании, которую начал конкурирующий бренд — «Паффин». Производители сигарет «Паффин» придумали блестящий ход. Они… раздавали аэропланы. В каждую пачку «Паффин» вкладывали купон с названием фрагмента популярного маленького прогулочного аэроплана, предназначенного для любителей. Если вы собирали полный комплект купонов (числом сто), вы посылали его в фирму, приложив свое эссе о важности авиации для британской молодежи. Автор лучшего текста становился обладателем частного аэроплана и бесплатного курса пилотирования, освоение которого давало возможность получить сертификат на право управления самолетом. Эта удачная находка сопровождалась мощной рекламной кампанией, выдержанной в современном, стимулирующем духе: «Будущее — за теми, кто рвется в небо!»; «Самый высокий полет в современном производстве сигарет»; «Курите «Паффин» и достигайте вершин своих амбиций» и так далее. Если в силу малолетнего или преклонного возраста вы не могли владеть аэропланом, вам предоставлялась возможность получить акции нового выпуска компании, строившей такие летательные аппараты. Эту рекламную схему поддержало несколько знаменитых пилотов, чьи лица в обрамлении летных шлемов улыбались с каждой газетной и журнальной страницы, подкрепляя собственные авторитетные мнения, сводившиеся к тому, что «Паффин» неоценимо способствует установлению британского превосходства в воздухе. Компания «Уиффлет» была крайне недовольна и требовала — с явным раздражением — ответа на вопрос: почему агентству Пима первому не пришла в голову столь блистательная идея? Они требовали создать собственную авиационную схему, только с самолетами большего размера и предоставлением ангара для его содержания. Мистер Армстронг указал им, что единственным результатом такого шага будет путаница в головах потребителей сигарет «Уиффлет» и «Паффин», которые и так настолько похожи по качеству и внешнему виду, что способны кого угодно ввести в заблуждение. — Все они одинаковы, — сказал он Бредону, имея в виду не сигареты, а производителей. — Куда один, туда и другой, как овцы в стаде. Если «Уиффлет» использует в рекламе крупные планы кинозвезд, то «Паффин» желает явить миру еще более крупные планы еще более важных звезд. Если «Гасперетт» раздает наручные часы, то «Паффин» — дедовские брегеты, а «Уиффлет» — хронометры. Если «Уиффлет» объявляет, что их сигареты не причиняют вреда легким, то «Паффин» — что его продукция укрепляет дыхательную систему, а «Гасперетт» цитирует врачей, которые рекомендуют их товар в качестве средства от туберкулеза. Они пытаются обогнать друг друга, а что происходит на самом деле? Публика курит все их сигареты без разбору, как и прежде. — Разве это не полезно для торговли? — невинно поинтересовался Бредон. — Ведь если все преимущества соберет один из них, остальные обанкротятся. — О нет, не обанкротятся, — ответил мистер Армстронг. — Они просто объединятся. А вот для нас это будет плохо, потому что все они пользуются услугами одного и того же агентства. — Ну и что делать? — спросил Бредон. — Надо искать выход. Мы должны снять их с аэропланов. Во-первых, бум не продлится вечно. Страна не готова оказаться загроможденной самолетами, да и отцы семейств начинают жаловаться. Уже сегодня не многие из них рады тому, что в тихой сельской местности появилось столько частных аэропланов, выигранных их детьми. Что нам нужно, так это новая идея, аналогичной направленности, но с расчетом на семейные ценности. При этом она должна славить Британию. Патриотическая нота обязательна.