— Я туда в любом случае не собирался. Завтра я играю в крикет против «Бразерхуд». У них площадка в Ромфорде. — К черту матч! Впрочем, не знаю. Это приятно, да и ты все время на публике. При условии, что какой-нибудь шустрый боулер не выбьет из тебя дух крученым мячом, это место может быть не опасней любого другого. На чем вы туда поедете? — На офисном автобусе. — Ладно. До автобуса я тебя сам провожу. Уимзи кивнул. Больше они не говорили ни о наркотиках, ни об опасности, пока не закончился ужин и Паркер не отбыл в «Темпл». Тогда Уимзи взял календарь, копию отчета о телефонном справочнике, изъятом из квартиры Маунтджоя, сам справочник, блокнот, карандаш и уютно устроился с трубкой на диване. — Ты не возражаешь, Полли? — спросил он у сестры. — Мне надо подумать. Леди Мэри поцеловала брата в макушку. — Думай, старичок. Я тебя не побеспокою. Пойду в детскую. Если зазвонит телефон, убедись, что это не приглашение на уединенный склад у реки или ложный вызов в Скотленд-Ярд. А если будут звонить в дверь, не открывай, пока не удостоверишься, что это не фальшивый газовщик или полицейский в штатском и без удостоверения. Едва ли необходимо предостерегать тебя от золотоволосой «девы в беде»[67], узкоглазого китайца или высокопоставленного седовласого господина с лентой какого-нибудь иностранного ордена. И Уимзи предался размышлениям. Достав из записной книжки листок бумаги, несколько недель назад найденный им в столе Виктора Дина, он сверил отмеченные в нем даты с календарем. Все они выпадали на вторник. Поразмыслив еще, он добавил дату предыдущего вторника, того, когда мисс Вавасур заходила в агентство и Толбой позаимствовал у него ручку, чтобы надписать конверт, адресованный на Оулд-Брод-стрит. Возле этой даты он приписал «Т». Затем, медленно возвращаясь мыслями назад, вспомнил, как пришел на работу во вторник и как Толбой явился в комнату машинисток за маркой. Мисс Росситер прочла тогда имя на конверте — какая же это была буква? Ах да, конечно, «К». Он записал и ее. Затем, не без колебаний, взглянул на дату того вторника, который предшествовал историческому приключению мистера Панчона в «Сером лебеде», и приписал: «СЛ?» Пока все шло хорошо. Но между «К» и «Т» — семь букв, а столько недель не набиралось. Так каким же алгоритмом определялась последовательность писем? Он задумчиво затянулся трубкой и почти впал в забытье, напоминавшее видения курильщика опиума, пока его не заставили очнуться отчетливые крики с верхнего этажа. Через некоторое время дверь распахнулась, и на пороге появилась его раскрасневшаяся сестра. — Прости, Питер. Ты слышал ссору? Твой юный тезка капризничает. Он услышал голос дяди Питера и отказывается ложиться спать. Желает непременно спуститься вниз и поздороваться. — Очень лестно, — сказал Уимзи. — Но очень утомительно, — парировала Мэри. — Я ненавижу наказывать детей. Почему, мол, он не может повидаться с дядей? И почему дядя занимается своими скучными детективными расследованиями, когда общение с племянником куда более интересное занятие? — Он совершенно прав, — сказал Уимзи. — Я сам себе часто задаю этот вопрос. Полагаю, ты проявила жестокосердие? — Я пошла на компромисс, сказав: если он будет послушным мальчиком и ляжет в постель, дядя Питер поднимется к нему пожелать спокойной ночи. — И он послушался? — Да. В конце концов. То есть теперь он в постели. По крайней мере, был, когда я пошла вниз. — Отлично, — сказал Уимзи, откладывая свои бумаги. — Тогда я буду послушным дядей. Он покорно поднялся по лестнице и увидел трехлетнего Питера, формально находившегося в постели. То есть сидевшего в ней, отбросив одеяло и отчаянно вопя. — Привет! — растерянно произнес Уимзи. Вопли прекратились. — Что это? — Уимзи укоризненно провел пальцем по следу огромной выкатившейся из глаза мальчика слезы. — «О слезы, слезы…»?[68] Великий Скотт![69] — Дядя Питер! Посмотри, у меня нэроплан! — Малыш яростно потянул за рукав своего неожиданно задумавшегося дядю. — Ну, посмотри же на мой нэроплан, дядя! Нэроплан, нэроплан! — Прости, старина, — сказал Уимзи, очнувшись. — Я и не знал. Замечательный аэроплан. Он летает?.. Эй! Не надо вставать и показывать мне его прямо сейчас. Я верю тебе на слово. — Мама умеет его запускать. Игрушка уверенно взлетела, сделала круг и совершила аккуратную посадку на комод. Уимзи следил за ее полетом затуманенным взглядом. — Дядя Питер! — Да, сынок, он великолепен. Послушай, а хочешь глиссер? — Что такое глиссер? — Быстроходный катер, который несется по воде — вжик-вжик, вот так. — А у меня в ванне он будет плавать? — Да, конечно. Ты сможешь запускать его в Круглом пруду[70]. Малыш задумался. — А в ванну я смогу его брать с собой? — Конечно, если мама разрешит. — Тогда я хочу лодку. — Она у тебя будет, приятель. — Когда? Сейчас? — Завтра. — Точно завтра? — Да, обещаю. — Скажи спасибо дяде Питеру. — Спасибо, дядя Питер. А завтра скоро будет? — Да, если ты сейчас ляжешь и быстро заснешь. Малыш, который был практично мыслящим ребенком, немедленно закрыл глаза и свернулся клубочком. Твердая рука дяди тут же плотно подоткнула ему одеяло. — Право, Питер, не надо подкупать его, чтобы заставить спать. Ты срываешь мне воспитательный процесс. — К черту воспитательный процесс, — отозвался Питер, уже стоя в дверях. — Дядя! — Спокойной ночи! — А сейчас уже завтра? — Еще нет. Спи. Завтра не наступит, если ты не проспишь ночь. — Почему? — Таково правило. — А! Тогда я засну прямо сейчас, дядя Питер. — Отлично. Так и сделай. Уимзи взял сестру за руку, вывел из детской и закрыл дверь. — Полли, я больше никогда в жизни не пожалуюсь на детское непослушание. — В чем дело? Я же вижу: что-то тебя прямо распирает. — Я понял! «Слезы, слезы…» Этот ребенок заслужил полсотни моторных лодок в качестве награды за свои капризы. — О господи! — Конечно, ему этого не надо говорить. Пойдем вниз, и я тебе кое-что покажу. Он стремительно потащил Мэри в гостиную, взял свои записи с датами и победно ткнул в них карандашом. — Видишь эту дату? Это вторник перед той пятницей, когда кокаин раздавали в «Сером лебеде». Именно в тот вторник наконец был утвержден заголовок для рекламы «Нутракса» на следующую пятницу. И каким был этот заголовок? — риторически спросил Уимзи. — Не имею ни малейшего понятия. Я никогда не читаю рекламных объявлений. — Тебя следовало задушить прямо в колыбели. Заголовок был такой: «Стоит ли винить женщину?» Заметь, начинается он на букву «С», как и «Серый лебедь». Улавливаешь? — Пожалуй. Это довольно просто. — Именно. Дальше. Вот здесь заголовок рекламы «Нутракса» был — «Слезы, слезы…», строка из стихотворения. — Пока все понятно. — В этот день заголовок был отправлен в печать, понимаешь?