— Да. — И это тоже вторник. — Да, я заметила. — В тот же вторник мистер Толбой, руководитель группы по «Нутраксу», отправил письмо, адресованное «С. Смиту, эсквайру». Улавливаешь связь? — Да. — Чудесно. Это объявление появилось в пятницу. — Ты хочешь сказать, что все подобные рекламные объявления передаются в типографию по вторникам и появляются в печати по пятницам? — Точно. — Тогда почему бы так и не сказать, вместо того чтобы без конца повторять одно и то же? — Ладно, не придирайся. А теперь подумай: мистер Толбой имеет обыкновение посылать письма по вторникам мистеру Смиту, какового, между прочим, не существует в природе. — Я знаю. Ты нам об этом рассказывал. Мистер Смит — это на самом деле мистер Каммингс, только мистер Каммингс это отрицает. — «Он все отрицает, — сказал Король. — Не вносите в протокол!»[71] Дело в том, что мистер Смит не всегда С. Смит. Иногда он выступает в других ипостасях. Но в тот день, когда реклама «Нутракса» начиналась на «С», он был мистером С. Смитом. — А каким мистером Смитом он был в тот день, когда реклама «Нутракса» начиналась на «В»? — К сожалению, я не знаю. Но могу догадаться, что он был мистером В. Смитом. Так или иначе, в тот день, когда я пришел в агентство Пима, заголовок рекламы «Нутракса» был «Капризные люди». И в тот день мистер Смит… — Стоп! Дай угадаю. Он был мистером К. Смитом. — Да. Может, Кеннетом или Киркпатриком, или Киллерни. Очаровательное имя — Киллерни Смит. — И в следующую пятницу кокаин распространялся в пабе «Королевская голова»? — Как пить дать. Ну что ты об этом думаешь? — Думаю, тебе нужно больше доказательств. У тебя нет пока точки, к которой можно свести инициал мистера Смита, первую букву заголовка и название паба. — Да, это слабое звено, — признался Уимзи. — Но посмотри сюда. Вот вторник, когда произошел большой скандал по поводу «Нутракса», и заголовок был изменен в последний момент, поздно вечером. В пятницу той же недели, со слов Дайаны де Момери, что-то пошло не так с поставкой порошка майору Миллигану. Она так и не состоялась. — Питер, думаю, ты что-то нащупал. — Правда, Полли? Я тоже так думаю. Но не был уверен, что это покажется убедительным кому-нибудь, кроме меня. Да, кстати! Я помню еще один день. — Уимзи начал хохотать. — Забыл, какое это было число, но заголовок представлял собой пустую строку с единственным восклицательным знаком, и Толбой был страшно раздражен. Интересно, как они действовали на той неделе? Наверное, использовали первую букву подзаголовка. Отличная шутка! — Но как все это работает, Питер? — Я не знаю подробностей, но могу себе представить, что все происходит следующим образом. Во вторник, как только заголовок проходит утверждение, Толбой отправляет конверт в лавку Каммингса, адресованный А. Смиту или Б. Смиту, эсквайру, — в зависимости от первой буквы этого заголовка. Каммингс видит инициал и с делано возмущенным видом возвращает письмо почтальону. После этого он сообщает букву главному по распространению или непосредственно распространителям. Как — не знаю. Вероятно, тоже с помощью объявления, потому что, насколько я понимаю, суть схемы состоит в том, чтобы между ее участниками было как можно меньше личных контактов. Товар привозят в страну в четверг, агент встречает его и расфасовывает в пакетики с ярлычками «Бикарбонат натрия» или еще чего-нибудь столь же безобидного. Потом он берет лондонский телефонный справочник и находит в списке следующий паб, название которого начинается с той буквы, которую им указывает Каммингс. Как только паб открывается в пятницу утром, агент уже на месте. Розничные распространители, если можно их так назвать, тем временем, получив информацию в «Морнинг стар» и телефонном справочнике, устремляются в нужный паб, и там им передают расфасованный товар. Покойный мистер Маунтджой, судя по всему, и был одним из них. — А как оптовый распространитель узнает розничного? — У них должно быть какое-то кодовое слово, и наш незадачливый друг Гектор Панчон, видимо, случайно его произнес. Надо будет спросить у него. Он ведь сотрудник «Морнинг стар», так что это может иметь какое-то отношение к газете. Маунтджой, кстати, выходил на «работу» ранним утром, потому что всегда покупал газету сразу же после ее выхода из типографии, — вот почему в пятницу на рассвете он болтался на Флит-стрит. После этого он расфасовывал свою долю товара по пакетикам (для этого ему и нужна была папиросная бумага) и приступал к его распространению по собственному усмотрению. Поэтому в половине пятого утра он был в Ковент-Гардене в полной боевой готовности. Вероятно, в пабе он подал условный знак — какой, нам неизвестно, может, Панчон вспомнит. Разумеется, мы многого еще не знаем. Как осуществлялись расчеты, например. У Панчона денег никто не спросил. Толбой, похоже, получает свою долю наличными. Но это все мелочи. Гениальность схемы состоит в том, что товар никогда не расходится дважды из одного и того же места. Неудивительно, что у Чарлза возникли трудности со слежкой. Между прочим, сегодня я его, беднягу, отправил не в то место. Представляю, как он меня проклинает! По возвращении мистер Паркер действительно обрушил на голову Уимзи лавину проклятий. — Это полностью моя вина, — смиренно признал Уимзи. — Я послал тебя в «Темпл», между тем как надо было в «Антилопу» или «Аргонавтов». Но мы накроем шайку на следующей неделе — если доживем. — Если доживем, — совершенно серьезно подтвердил Паркер. Глава 18 Неожиданное завершение крикетного матча Команда агентства Пима заполнила большой автобус; вдобавок к игрокам большое количество народа отправилось наблюдать за матчем на своих «остинах». Было решено играть матч из двух иннингов. Игра начиналась в десять утра, и мистер Пим пожелал, чтобы на ней присутствовало как можно больше зрителей. Несколько сотрудников в это субботнее утро остались держать оборону в офисе, но ожидалось, что большинство из них также подтянутся в Ромфорд с двенадцатичасовым поездом. Мистер Дэс Бредон, прибывший в сопровождении леди Мэри и главного инспектора Паркера, забрался в автобус одним из последних. Фирма «Бразерхуд» исповедовала принцип создания идеальных условий для своих сотрудников. Это отвечало их приверженности «домашней разновидности» христианства, а кроме того, выигрышно смотрелось в их рекламных проспектах и служило грозным оружием в борьбе с профсоюзами. Разумеется, в «Бразерхуд» абсолютно ничего не имели против профсоюзов как таковых. Просто знали, что сытые и довольные люди органически не склонны к каким бы то ни было совместным действиям — именно этот факт объясняет ослиную кротость плательщиков подоходного налога. Для определявшегося принципом «хлеба и зрелищ» режима «Бразерхуд» организованные спортивные мероприятия, естественно, играли большую роль. Над павильоном у дальнего конца обширного крикетного поля развевался великолепный алый стяг с вышитой на нем торговой эмблемой фирмы — ладони, соединенные в рукопожатии. Такая же эмблема украшала алые блейзеры и кепи одиннадцати бразерхудовских игроков. В отличие от них игроки команды рекламного агентства имели отнюдь не рекламный вид. На их фоне мистер Бредон являл собой яркое пятно: его фланелевые брюки были безукоризненны, а блейзер с эмблемой Баллиола, хоть и старомодный, нес на себе отпечаток истинного благородства. Мистер Инглби тоже выглядел корректно, хоть и немного расхристанно. Общий вид мистера Хэнкина, восхитительно отстиранного и отглаженного, портила коричневая фетровая шляпа; у мистера Толбоя, безупречного во всех иных отношениях, рубашка на груди и брюки на талии обнаруживали неприятную тенденцию опасно натягиваться, за что, безусловно, несли солидарную ответственность его портной и белошвейка. Остальные в разных вариантах сочетали белые брюки с коричневыми туфлями, белые туфли с неподходящей рубашкой, твидовые пиджаки с белыми парусиновыми шляпами — и так вплоть до позорного вида, который являл собой мистер Миллер, не снизошедший до того, чтобы задуматься о приличной одежде ради простой спортивной игры, и представший в полосатой рубашке и серых фланелевых брюках на подтяжках. День начался скверно: мистер Толбой потерял свою счастливую монету в полкроны, и мистер Копли язвительно посоветовал ему вместо нее подбросить фунтовую банкноту. Мистер Толбой разнервничался. Команда «Бразерхуд» выиграла жеребьевку на право начать игру. Раздосадованный, мистер Толбой, расставляя игроков, забыл, что мистер Хэнкин хотел играть средним левым и поставил его на правую половину поля. К тому времени, когда ошибка была исправлена, выяснилось, что мистер Хаагердон не взял свои уикет-киперские[72] перчатки, и пришлось бежать в павильон за запасной парой. Потом мистер Толбой осознал, что поставил обоих своих быстрых боулеров в пару, и исправил положение, отозвав мистера Уэддерберна с середины поля подавать хорошо удававшиеся ему медленные крученые мячи и заменив мистера Барроу на мистера Бизли. Это обидело мистера Барроу — возмущенный, он удалился в самую дальнюю часть поля и, казалось, заснул там. — Что за возня? — сердито спросил мистер Копли. Мистер Уиллис ответил, что мистер Толбой, судя по всему, немного запутался с расстановкой подающих игроков. — Вот что значит плохая организация, — отозвался мистер Копли. — Он должен был заранее составить список и придерживаться его. Первый период прошел без особых происшествий. Мистер Миллер пропустил два легких мяча, а мистер Барроу, чтобы показать свое недовольство, лишь проводил взглядом очень простой мяч до границы поля, вместо того чтобы бежать за ним. Старейшина Бразерхудов, бодрый джентльмен семидесяти пяти лет, выбежал из павильона, ловко увернувшись от мяча, добрался до трибун, с дружелюбным видом уселся рядом с мистером Армстронгом и предался воспоминаниям обо всех знаменитых крикетных матчах, которые ему довелось наблюдать на своем долгом веку, и рассказам о том, что он с детства предан этой игре и не пропустил ни одного важного соревнования. Это продолжалось довольно долго и утомило мистера Армстронга, который находил крикет скучным занятием и присутствовал на игре своей команды только из снисхождения к принципам мистера Пима. Мистер Пим, чей энтузиазм мог сравниться только с его же полным невежеством в отношении правил игры, с одинаковым рвением аплодировал как удачным, так и неудачным ударам. На перерыв игроки «Бразерхуд» ушли со ста пятьюдесятью пятью очками, а пимовские уныло собрались вместе из четырех углов поля. Гарретт и Барроу, оба в дурном расположении духа, отдыхали, опершись на свои «летучие мыши»[73], остальные смешались со зрителями. Мистер Бредон, двигаясь вяло, но находясь в прекрасном настроении, подошел и улегся у ног мисс Митьярд; мистер Толбой был захвачен в плен престарелым мистером Бразерхудом, а мистер Армстронг, получив таким образом передышку, поспешно принял приглашение более молодого Бразерхуда осмотреть новое оборудование. Второй иннинг начался бодро. Мистер Барроу, который весьма эффектно, хоть и слишком темпераментно, орудовал битой, принял подачу на своем конце питча[74] и поднял дух своей команды, совершив два пробега в первом овере[75]. Хитрый и осторожный мистер Гарретт, словно каменная стена, отразил пять мячей в следующем овере и три раза срезал мяч на слипах[76], принеся команде три важных очка. Следующий его сингл[77] вернул подачу мистеру Барроу, который, не упустив случая, с видом полного превосходства удачно выполнил ее и тут же совершил успешную пробежку. Мистер Толбой вздохнул с облегчением. На мистера Барроу, когда он уверен в себе и достигает результата, всегда можно положиться, он сделает все как нужно. Когда же, пропустив удар, мистер Барроу выбит из колеи, или солнце слепит ему глаза, или кто-то заслоняет обзор, он впадает в пораженческое настроение и становится ненадежным. Довольно быстро счет дошел до тридцати. В этот момент капитан «бразерхудов», оценив ситуацию, заменил своего боулера на задиристого вида коротышку со злобным взглядом, при виде которого мистер Толбой снова приуныл. — Они слишком рано ввели Симмондса, — сказал он. — Остается надеяться, что он никого не покалечит. — Это и есть их «дьявольский боулер»? — поинтересовался Бредон, глядя, как уикет-кипер поспешно ретировался на почтительное расстояние от калитки. Толбой кивнул. Яростный Симмондс зловеще поплевал на ладони, свирепо надвинул на глаза кепи, оскалил зубы в злобном рыке, разбежался, размахнулся и запустил мяч со скоростью девятидюймового снаряда в сторону мистера Барроу. Как большинство быстрых боулеров, Симмондс был непредсказуем в отношении дальности подачи. Его первый снаряд приземлился слишком близко, взлетел вертикально вверх, как фазан, просвистел мимо уха Барроу и был ловко перехвачен лонг-стопом[78], мужчиной с флегматичным выражением лица и мягкими руками. Два следующих ушли в аут. Четвертый пролетел прямо и далеко. Мистер Барроу отважно перехватил его, но удар произвел на него впечатление электрического разряда: он заморгал и стал трясти пальцами, словно не был уверен, что все кости в них целы. Пятый оказался более управляемым, Барроу отбил его резко и точно и тут же побежал. — Еще раз! — завопил мистер Гарретт, уже второй раз добегавший до середины питча. Мистер Барроу послушно отбежал назад и остановился, готовый отразить очередную атаку. Она не заставила себя ждать: мяч взлетел по бите мистера Барроу, как белка по дереву, огрел его по костяшкам пальцев и отскочил в сторону, где, к счастью, кто-то успел до него дотянуться. Игроки поменялись половинами поля, а мистер Барроу, отойдя к трибунам, принялся растирать ушибленные пальцы. Мистер Гарретт, следуя тактике «упорство вознаграждается», продолжал методично изматывать боулера соперников, отразив первые четыре подачи следующего овера. Пятая завершилась двумя его успешными пробежками; шестую, не меньшей силы, ему удалось лишь блокировать, подставив биту. — Не люблю я такой крикет — как в замедленной съемке, — пожаловался престарелый мистер Бразерхуд. — Когда я был молодым… Мистер Толбой покачал головой. Он хорошо знал, что, встречая быструю подачу, Гарретт немного робел, и тому было оправдание: он носил очки. Однако знал он и то, чтó думает об этом Барроу. Все еще раздраженный, мистер Барроу с чувством обиды, но смело вступил в поединок с грозным Симмондсом. Первый мяч оказался безобидным и бесполезным; второй слишком резким, а третий он сумел отбить. Он со всей силой и страстью отправил его к границе поля, заработав четыре очка под громкие крики одобрения. Следующий мяч не разрушил калитку только по божьей милости, но шестой он умудрился отбить крюком через ногу, с последующей одиночной пробежкой. После этого он принял тактику мистера Гарретта, простояв весь следующий овер у калитки, как каменная стена, и предоставив мистеру Гарретту сходиться лицом к лицу с демоном «бразерхудов». Мистер Гарретт делал все что мог. Но первый мяч отскочил от земли, стукнув его в подбородок, что привело мистера Гарретта в нервозное состояние. Второй ударился о землю примерно посередине питча и, срикошетив, рискованно пронесся прямо у него над головой. Третий, более длинный, казалось, с визгом устремился прямо в него. Гарретт дрогнул, малодушно отступил в сторону и рухнул как подкошенный. — О боже! — охнул мистер Хэнкин. — Кажется, настала моя очередь. — Он поправил щитки на ногах и на миг прикрыл глаза. Мистер Гарретт мрачно удалился в павильон. Мистер Хэнкин с раздражающей медлительностью направился к своему кризу[79]. У него имелись собственные приемы воздействия на «дьявольских боулеров», так что страха он не испытывал. Он неторопливо погладил ладонью газон, три раза попросил мид-оффа[80] скорректировать позицию, поправил шляпу, попросил чуть сдвинуть прицельный экран[81], еще раз скорректировал позицию мид-оффа, правильно расположил ноги, выставил вперед левое плечо, посмотрел на мистера Симмондса с приветливой улыбкой и нацелил биту прямо на него. Глядя на эти манипуляции, Симмондс занервничал, замахнулся излишне широко и послал мяч в сторону. За этим последовало две не достаточно сильные подачи, которые мистер Хэнкин мастерски погасил. Такое развитие событий воодушевило мистера Барроу, он успокоился и уверенно выбил оба мяча за пределы питча, увеличив количество очков до пятидесяти. Не успели стихнуть аплодисменты, как мистер Хэнкин в порыве вдохновения стремительно бросился к медленно и далеко летевшему неопасному мячу, желая подправить его траекторию, в широком замахе послал его направо, но мяч непроизвольно вывернулся из-под биты и впечатался в его левое бедро. Уикет-кипер в отчаянии воздел руки к небу. — Удаление! — крикнул судья. Мистер Хэнкин испепелил его взглядом и медленно, чопорно удалился с поля под хор голосов: «Какое невезение, сэр!» — Действительно невезение, — отвечал мистер Хэнкин. — Мистер Гримбольд меня удивляет. (Мистер Гримбольд, судья, был пожилым невозмутимым мужчиной из отдела внешней рекламы.) Бросок был чудовищно неточный, мяч никогда бы и близко к калитке не подлетел. — Наверное, на нем была небольшая прореха, — предположил мистер Толбой. — Конечно, была, — согласился мистер Хэнкин, — но все равно бросок был неточный. Надеюсь, никому не придет в голову обвинить меня в неспортивном поведении; если бы там было положение «нога перед калиткой»[82], я бы первый это признал. Вы всё видели, мистер Бразерхуд? — О, я все прекрасно видел, — со смешком ответил мистер Бразерхуд. — Ну так скажите: было там положение «нога перед калиткой» или нет? — потребовал мистер Хэнкин. — Разумеется, нет, — сказал мистер Бразерхуд. — Его вообще не бывает. Я хожу на крикетные матчи уже шестьдесят лет — шестьдесят лет, дорогой мой, я начал посещать их, когда вас еще на свете не было, — и никогда еще не видел ни одного игрока, который попал бы в положение «нога перед калиткой»… по его собственному мнению, разумеется. Вот, помню, в тысяча восемьсот девяносто втором году… — Простите, сэр, — перебил его мистер Хэнкин, — я вынужден отложить знакомство с вашим экспертным мнением. Мне нужно выкурить трубку. — Он отошел и уселся рядом с мистером Пимом. — Бедный Бразерхуд, — сказал мистер Хэнкин, — с годами он становится старчески болтлив. Сомневаюсь, что мы увидим его здесь на будущий год. Гримбольд принял чрезвычайно неудачное решение. Разумеется, в такой ситуации легко обмануться, но вы ведь сами видели, что я находился в позиции «нога перед калиткой» не больше, чем он сам. Очень досадно — я только-только разошелся. — Ужасная неудача, — весело согласился мистер Пим. — В игру вступает Инглби. Мне всегда нравится наблюдать за ним. Он играет очень эффектно, вы согласны? Как правило.