— Стиля нет, — угрюмо сказал мистер Хэнкин. — Разве? — безмятежно спросил мистер Пим. — Ну, вам лучше знать, Хэнкин. Но он всегда бьет очень сильно. Мне нравится, когда бэтсмен бьет сильно. Вот! Отличный удар! Отличный удар! О боже! Размахнувшись чуть более энергично, чем следовало, мистер Инглби не устоял, заступил за линию и покинул поле так же стремительно, как ворвался на него. — Все хорошее быстро кончается, — сказал мистер Бредон. Мистер Инглби швырнул в него биту, а мистер Толбой, бормоча себе под нос: «Ну что за невезение!» — поспешил занять место Инглби на поле. — Какая досада, — ласково сказала мисс Росситер мистеру Инглби. — С вашей стороны было отчаянной смелостью вообще отбивать этот мяч. Он был ужасающе быстрым. — Да уж! — фыркнул мистер Инглби. Удаление мистера Инглби оказалось лебединой песней Симмондса. Измотанный собственной яростью, он утратил наступательный пыл, стал более непредсказуем, чем обычно, и был заменен после провального овера на джентльмена — мастера крученых подач с отскоком влево, жертвой которого пал мистер Барроу, удалившийся с поля покрытый славой при набранных двадцати семи очках. Его место занял мистер Пинчли, выдвинувшийся на площадку с победно поднятой рукой, словно декларируя намерение «порвать всех». Мистер Пинчли не стал предаваться никаким ритуалам вроде касания ладонью газона, он решительно прошагал на свою позицию, поднял биту на уровень плеч и продемонстрировал решимость стоять насмерть против всех испытаний, которые уготовили ему небеса. Четырежды он посылал мяч свечой к границе поля. Потом оказался добычей беспощадного врага с крученой подачей и отправил мяч прямо в жадные руки уикет-кипера. — Коротко и ясно, — высказался он, раскрасневшийся, отвечая на ухмылки. — Четыре четверных — весьма хороший результат, — любезно отозвался мистер Бредон. — Вот и я говорю, — ответил мистер Пинчли, — не тормози и делай, что можешь; таков мой девиз в крикете. Терпеть не могу всех этих ковыряний и копошений. Замечание было направлено против мистера Миллера, который предпочитал кропотливый и тщательный стиль игры. Потом последовал утомительный период, в ходе которого счет медленно дотянулся до восьмидесяти трех, когда мистер Толбой, немного неосмотрительно отступив на шаг назад, поскользнулся на сухом газоне и сел прямо на свою калитку. В течение следующих пяти минут мистер Миллер тяжело рухнул посреди питча, героически попытавшись отбить неотбиваемый посыл мистера Бизли, и был удален, усердно заработав, однако, двенадцать очков пробежками. Мистер Бредон, безмятежно направляясь к калитке, держал совет сам с собой. Он напомнил себе, что в глазах игроков обеих команд все еще является мистером Дэсом Бредоном из агентства Пима и лучше всего ему изображать спокойную ненавязчивую посредственность. Ничто не должно напоминать в нем Питера Уимзи двадцатилетней давности, приносившего славу Оксфорду успешной игрой за его команду. Никаких фантастических резаных ударов. Ничего выдающегося. С другой стороны, он все же был спортсменом, так что просто не мог публично продемонстрировать полную несостоятельность. Он решил сделать двадцать пробежек, не более и, по возможности, не менее. Он мог не беспокоиться. Ему удалось принести команде несколько троек и заработать пару скромных синглов. Мистер Бизли отбывал наказание за собственную опрометчивость, когда, играя за среднего левого, был сбит на чужой половине поля. Мистер Хаагердон, не претендовавший на мастерство бэтсмена, выстоял один овер и, будучи распятым посреди поля, покинул его без раскаяния и вопросов. Мистер Уэддерберн, пытаясь срезать крученую подачу, что ему отлично удавалось, если не было помех, выбил мяч прямо в перчатку уикет-кипера, и команда Пима удалилась с поля, набрав 99 очков, из них 14 — благодаря мистеру Бредону. — Все играли отлично, — похвалил мистер Пим. — Кое-кому не повезло, но, разумеется, в игре всякое бывает. После обеда мы должны постараться и сыграть еще лучше. — Что-что, а обед кое-кому всегда удается лучше некуда, — доверительно заметил мистер Армстронг мистеру Миллеру. — По мне, так это лучшая часть дня. Мистер Инглби нечто в том же роде сказал мистеру Бредону и добавил: — Между прочим, Толбой паршиво выглядит. — Ага, и у него с собой фляжка, — вставил сидевший рядом мистер Гарретт. — Не волнуйтесь, — ответил Инглби. — Должен сказать в защиту Толбоя, что он умеет нести свою ношу. И фляжка помогает ему куда лучше, чем Игристое помпанское. В любых ситуациях. Так что, ради бога, оставьте его в покое, ребята. — Тем не менее что-то угнетает Толбоя в последнее время, — не сдавался Гарретт. — Понять не могу что, но он сам не свой после той дурацкой ссоры с Копли. Мистер Бредон ничего на все это не сказал. На душе у него было неспокойно. Он чувствовал, что собирается гроза, и не совсем понимал, суждено ли ему воспользоваться ею или испытать на себе ее последствия. Он отвернулся к Симмондсу, «дьявольскому боулеру», сидевшему слева от него и увлеченному разговором о крикете. — Что это с нашей мисс Митьярд? — лукаво спросила миссис Джонсон через свой отдельный зрительский стол. — Вы сегодня так молчаливы. — У меня голова болит. Очень жарко. Думаю, будет гроза. — Никакой грозы не будет, — возразила мисс Партон. — Чудесный ясный день. — А мне кажется, — заявила миссис Джонсон, проследив за мрачным взглядом мисс Митьярд, — что ее больше интересует другой стол. Ну, мисс Митьярд, признавайтесь, кто он? Мистер Инглби? Надеюсь, это не мой обожаемый мистер Бредон. Вы знаете: я не допущу, чтобы кто-нибудь встал между нами. Шутка насчет всем известной «страсти» мистера Бредона к миссис Джонсон стала уже немного заезженной, и мисс Митьярд прореагировала на нее холодно. — Она обиделась, — не унималась миссис Джонсон. — Значит, это точно мистер Бредон. О, она краснеет! И когда нам начинать приносить вам свои поздравления, мисс Митьярд? — А вы помните совет старой дамы блестящему молодому мужчине? — неожиданно резким голосом ответила мисс Митьярд. — Нет, не припоминаю. Что за совет? — Есть люди, которые умеют быть смешными, не будучи вульгарными, а есть такие, которые смешны и вульгарны одновременно. Советую вам выбрать что-то одно. — В самом деле? — рассеянно произнесла миссис Джонсон и, немного поразмыслив и собрав остатки недавней насмешливости, повторила с оттенком высокомерия: — В самом деле? Боже, как грубы мы бываем, когда раздражаемся. Ненавижу людей, не понимающих шуток. Начало второго периода при подаче «бразерхудов» пролило немного бальзама на души пимовцев. То ли Игристое помпанское, то ли жара («Думаю, вы были правы насчет грозы», — признала мисс Партон) подействовали на бэтсменов противника, но меткость и энергия их снизились по сравнению с предыдущим периодом. Лишь один игрок по-прежнему оставался опасным — высокий мужчина с суровым лицом, жилистыми запястьями и йоркширским акцентом, которого, казалось, не страшила никакая подача и который имел неприятную привычку силовыми приемами прорываться через любые просветы на поле. Этот несносный человек с мрачным спокойствием довел счет до пятидесяти восьми под бешеные аплодисменты своих болельщиков. Устрашающим был не только счет набранных им очков, но и атмосфера крайней усталости, воцарившаяся на поле. — У меня уже… кажется… никаких сил не осталось… — задыхаясь, бросил мистер Инглби, пробегая мимо Гарретта на обратном пути, после бешеного галопа к границе поля, — а этот гад выглядит так, будто готов играть до самого Рождества. — Слушайте, Толбой, — сказал Бредон, когда они пересеклись в следующем овере, — следите за тем толстым коротышкой на другом конце поля. Он уже на взводе. Если этот йоркширский грубиян будет выматывать его подобным образом и дальше, что-то должно случиться. И действительно случилось. В следующем овере. Слоггер[83] нанес сокрушительный удар, чуть высоковатый, но почти гарантированно тянувший на три очка, и рванул вперед. Толстяк галопом помчался за ним. Мяч летел над газоном, а Толбой летел ему наперерез. — Давай! — гаркнул йоркширец, который уже в третий раз добегал до середины питча. Но толстяк выдохся. Оглянувшись, он увидел, что Толбой наклонился к мячу. — Нет! — крикнул он и обреченно замер. Его напарник, видя, что происходит, вмиг развернулся. Толбой, не обращая внимания на отчаянные сигналы Хаагердона и Гарретта, воодушевился. Он отбил мяч не Гарретту, а прямехонько в незащищенную калитку. Мяч просвистел в воздухе и повалил пеньки[84] йоркширца, когда тот был еще в ярде от криза, между тем как бэтсмен в инстинктивном стремлении прикрыть голову отшвырнул биту и распластался на земле. — О, здорово! — возликовал старый Бразерхуд. — Отлично сыграно, сэр, отлично! — Он прекрасно выбрал цель, — сказала мисс Росситер. — Что с вами, Бредон? — спросил Инглби, когда команда с благодарным чувством стояла посреди питча в ожидании смены игрока. — Вы прямо побелели. Солнечный удар? — Слишком яркий свет, — ответил Бредон. — Расслабьтесь, — посоветовал Инглби. Теперь у нас с ними особых хлопот не будет. Толбой — герой. Да сопутствует ему удача! Мистер Бредон почувствовал легкий приступ дурноты. Последовавшие комбинации «бразерхудов» выдающихся достижений им не принесли, и команда с трудом наскребла сто четырнадцать очков. В четыре часа мистер Толбой, поставивший перед собой грандиозную цель заработать сто семьдесят одно очко, чтобы одержать победу, снова проигнорировал своего бэтсмена и пылко атаковал калитку противника. В пять тридцать задача все еще казалась осуществимой, четыре калитки пали, принеся команде семьдесят девять очков. Потом мистер Толбой, предприняв попытку совершить пробежку там, где, казалось, никто бы не смог пробежать, завершил свой период пребывания на поле, заработав седьмую подачу, но сразу после него мускулистый мистер Пинчли, несмотря на яростные призывы капитана быть осторожней, прицельно срезал свой первый мяч прямо в руки принимающего игрока. Началась полоса неудач. Мистер Миллер добросовестно блокировал удары на протяжении двух оверов, пока мистер Бизли, с огромным трудом добавив к счету шесть очков, не позволил противнику — мастеру крученых ударов — сбить правый пенек своей калитки. С девяносто двумя очками, тремя касаниями мяча рукой — в том числе благонамеренным, но неадекватным мистером Хаагердоном, — да еще парой штрафных поражение казалось неминуемым. — Ну что ж, — мрачно произнес мистер Копли, — это все же лучше, чем в прошлом году. Тогда они разрушили около семи наших калиток. Я прав, мистер Толбой? — Нет, — ответил Толбой. — Прошу прощения, но я уверен, — настаивал мистер Копли. — Может, это было в позапрошлом. Вы должны помнить, потому что, полагаю, были капитаном в обоих матчах. Мистер Толбой не снизошел до статистических выкладок мистера Копли, вместо этого, обратившись к мистеру Бредону, он сказал: — Игра заканчивается в шесть тридцать; постарайтесь, если сможете, продержаться до этого времени. Мистер Бредон кивнул. Совет был весьма уместен: спокойная оборонительная игра менее всего была свойственна Питеру Уимзи. Ленивой походкой он проследовал к своему кризу, потратил несколько драгоценных секунд на то, чтобы поудобней расположиться, и приготовился встретить подачу с выражением непоколебимого спокойствия на лице. Все бы, вероятно, пошло согласно плану, если бы не то обстоятельство, что боулер на гарден-энде имел индивидуальную особенность подачи. Он начинал разбег из дальней дали, стремительно ускорялся в пределах ярда после калитки, резко останавливался, подпрыгивал и, совершив движение на манер «огненного колеса», делал бросок средней длины и скорости, прямой, незатейливый, но безупречно точный. Выполняя свой маневр в двадцать второй раз, он на стадии «остановка — прыжок» поскользнулся, закачался, исполнил нечто вроде шпагата, встал и захромал, массируя ногу. В результате его место на поле снова занял Симмондс, «дьявольский боулер». К тому времени питч стал не только быстрым, но и неровным. Третий мяч мистера Симмондса коварно отскочил от клочка оголившейся земли и сильно ударил мистера Бредона в локоть. Ничто не приводит мужчину в бешенство так, как резкий удар в локоть, и мистер Дэс Бредон вмиг — и к сожалению — потерял самообладание. Он забыл о всякой предосторожности, и о роли, которую должен был играть, и о подтяжках мистера Миллера и видел теперь перед собой только зеленый газон овального поля и внушительную приземистую фигуру Симмондса. Очередной мяч был одним из фирменных симмондсовских убойных снарядов. Лорд Питер Уимзи, гневно развернув плечи, выступил из своего криза, словно дух мщения, и мощно отбил его за границы поля. Следующий мяч он с силой послал отбивающему в ногу, заработав три очка и чуть не попав в голову левому полевому игроку на дальней позиции, который со страха отбросил его на неправильный конец поля, добавив к счету пимовцев четыре очка за переброс. Последнюю подачу мистера Симмондса Бредон принял с презрением, коего она заслуживала, срезав мяч скользящим ударом и совершив пробежку. Теперь ему противостоял специалист по крученым мячам с отскоком вправо. Первые два мяча Бредон принял аккуратно, а третий послал за пределы поля, приплюсовав команде шесть очков. Четвертый взлетел свечой, и Уимзи припечатал его к земле намертво, пятый и шестой отправились вслед за третьим. На трибунах поднялся невероятный гвалт, сквозь который прорывались восторженные крики мисс Партон. Лорд Питер дружелюбно улыбнулся и приготовился отражать подачи в любой точке вокруг калитки. Мистер Хаагердон, мчась во весь опор по питчу, шевелил губами, словно в молитве: «О Господи, о Господи! Не дай мне опростоволоситься!» К счету приплюсовали четыре очка, и команды поменялись половинами поля. Мрачно упершись битой в землю, Хаагердон приготовился стоять у своей калитки насмерть. Прилетел высокий мяч, который он безжалостно вколотил в землю. Очко. Только бы удалось выдержать еще пять подач. Со следующим мячом он обошелся таким же образом. К нему начала приходить кое-какая уверенность. Отбросив третий мяч вправо, он, к собственному удивлению, обнаружил, что бежит, и услышал, как кто-то из товарищей по команде крикнул: «Молодец! А теперь предоставь их мне». Лучшего мистер Хаагердон не мог и пожелать. Он был готов бегать, пока не взорвется, стоять, как вкопанный, пока не превратится в мраморный столп, только бы это чудо не кончалось. Он был слабым бэтсменом, но спортсменом в душе. Уимзи закончил овер уверенными тремя очками, и за ним оставалась еще серия подач. Он прошел к середине питча, там к нему присоединился Хаагердон. — Я возьму все, что смогу, — сказал ему Уимзи, — но если что-то прилетит к вам — просто блокируйте. Не думайте о пробежках. Их я беру на себя. — Слушаюсь, сэр, — ревностно отрапортовал мистер Хаагердон. — Я буду делать все, что скажете. Так держать, сэр, продолжайте в том же духе. — Хорошо, — ответил Уимзи. — Мы порвем этих гадов. Не бойтесь их. Вы все делаете правильно. Шесть подач спустя мистера Симмондса, четыре мяча которого были выбиты за пределы поля, удалили как слишком дорогое удовольствие. Его заменили на джентльмена, которого «бразерхуды» называли «спиннером» — мастером крученых мячей. Уимзи встретил его с энтузиазмом, постоянно и успешно срезая его подачи, пока капитан «бразерхудов», передислоцировав своих полевых игроков, не сосредоточил их справа от калитки. Уимзи посмотрел на эту перегруппировку со снисходительной улыбкой и следующие шесть мячей неотвратимо послал влево. Когда в отчаянии полевые игроки стянулись вокруг него, он стал направлять все, что мог достать, прямо вдоль питча. Счет возрос до ста пятидесяти. Старый Бразерхуд в экстазе подпрыгивал на своем сидении. — О, отлично, сэр! Еще! Отменная игра, ей-богу! — Его седые усы трепетали, как флажки. — Какого черта, мистер Толбой, вы поместили этого игрока в конец списка? — свирепо вопрошал он. — Он же настоящий крикетист. Единственный среди всей вашей захудалой команды. О, какой грамотный прицел! — возопил он, когда мяч аккуратно просквозил между двумя возбужденными полевыми игроками, которые чуть не столкнулись лбами, пытаясь достать его. — Нет, вы только посмотрите! Я всегда говорил, что правильная расстановка игроков — девять десятых успеха. Этот парень знает свое дело. Кто он? — Наш новый сотрудник, — ответил Толбой, — он выпускник привилегированной школы и говорил, что много играл в «деревенский крикет», но я и представить себе не мог, что он может так играть. Боже милостивый! — Он сделал паузу, чтобы поаплодировать особенно элегантному удару Бредона на правую сторону поля. — Никогда ничего подобного не видел. — Не видели? — грубовато переспросил старик. — Ну, я-то смотрю крикет, мужской и юношеский, уже шестьдесят лет и кое-что подобное уже видел. Дайте вспомнить. Это было вроде бы до войны. Господи, иногда мне кажется, что моя память на имена уже не такая, как прежде, но… полагаю, это было в университетском турнире тысяча девятьсот десятого или, может быть, одиннадцатого года… нет, не десятого, это был год, когда…