— В кинотеатре «Великолепный», — выдавил улыбку он. — Владелец, киномеханик и единственный сотрудник. Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого. — Я видела его по пути сюда. У вас в прокате «Люди-кошки»? Его улыбка потухла. — Руби прислала мне открытку, написала, что ей понравился этот фильм. Она всегда так делала. Присылала открытки и говорила, какие фильмы показывать. Они все у меня где-то лежат. Открытки. Он засмеялся. Точнее, я решила, что этот дребезжащий звук был смехом. — Даже забавно. Сначала это я слал ей открытки. Когда путешествовал. Хотел показать ей мир за пределами Стоппарда. Абигейл — это мама Руби — написала мне и попросила прекратить. Мол, я внушаю Руби ненужные идеи, — он фыркнул и потоптался на месте. — Ну… в общем… э-э-э… Я купил «Людей-кошек» только ради нее. Решил, что будет здорово посмотреть фильм вместе. Я не могла придумать ответ, но это было к лучшему. Минуту спустя он извинился и ушел. Ему пора было в город, открывать кинотеатр. — Вернусь около полуночи, — сказал он на прощание. — Если кто-нибудь придет на последний сеанс. Пятнадцать минут я распаковывала вещи, развешивала одежду в узком шкафу, а остальное повесила на сундук. Кое-что я спрятала под матрас. Закончив, я пошла проведать мисс Пентикост и обнаружила ее в постели спящей. Она сняла только жакет и обувь и на этом все. Она уже много дней трудилась в поте лица, и я не стала ее беспокоить. Я прикрыла ее дверь и устроила себе экскурсию по дому. Решила, что Док не будет возражать. Вы не будете приглашать на постой двух сыщиков, если не готовы к небольшому обыску. Дом выглядел аккуратнее, чем я ожидала. Мебельная обивка изношена почти до дыр, а ковры выгорели на солнце, но никакой пыли и хлама. Даже в подвале, заставленном старыми инструментами и стеллажами с консервами и вареньем, было прибрано. Я нашла на кухонном столе фотоальбом, села и начала листать. На первых страницах я обнаружила потрескавшиеся дагерротипы, изображавшие несколько поколений фермеров. За ними шел десяток страниц, посвященных двум мальчикам, один на пару лет старше другого. Даже в подростковом возрасте лица у них были совсем детские. На одной фотографии старший был в выпускной мантии и шапочке. Младший брат на какое-то время исчез, а затем появился, прислонившись к борту машины скорой помощи. За ним виднелся пустынный пейзаж: взрытая земля и выгоревший лес. Где-то по пути он сменил детское личико на взгляд тысячелетнего старика. Я всмотрелась в полустертую надпись внизу: Патрик Доннер. Верден, 1916. Я плохо знала историю Первой мировой войны, но помнила, что Верден был местом долгой и кровавой борьбы. Значит, Док служил в армии, вероятно водителем «скорой». А если он оказался за границей так рано, в 1916-м, значит, скорее всего, вызвался добровольцем. Потом шли фотографии старшего брата, Чарли, в объятиях его жены Абигейл. Альбом хранил историю помолвки, свадьбы и жизни в браке. В глазах мужчины и подбородке женщины я видела Руби. В конце концов рядом с парой появилась девочка с длинными темными волосами, темными глазами и улыбкой до ушей. На каждом фото она была в движении — бегала, прыгала, тянула материнскую руку. На одном снимке она бежала вместе с другими девочками по полю, в их волосы были вплетены цветы. Руби была размытым пятном. Затем началось половое созревание, и размытость пропала. Руби подросла, округлилась и стала походить на женщину, которую я знала. Ее улыбка померкла. Глаза не смотрели прямо в камеру. Всегда куда-то в сторону. Как будто в поисках выхода. А может, это просто мое воображение. Я вернулась в свою комнату и прилегла, чтобы поразмыслить. Я устала, но чувствовала, что подремать не удастся. Как я могу заснуть в этой темной затхлой комнате, когда от тела Руби меня отделяют лишь несколько старых досок и немного воздуха? Когда я проснулась, было уже темно. Так что я сильно ошиблась. Я раздвинула занавески и увидела огни цирка на поле за полоской деревьев. Лунный свет и мои часы подсказали, что уже около одиннадцати. Я проверила, как там мисс Пентикост. Она еще похрапывала. В какой-то момент она, видимо, проснулась и разделась. Убедившись, что мой босс в целости и сохранности, я сходила в ванную, побрызгала лицо водой, спустилась вниз и порылась в холодильнике в надежде соорудить сэндвич. Но не обнаружила ничего, кроме старого сыра, заплесневелого хлеба и тревожного количества пивных банок. Из кухонного окна я увидела, как моргнул и погас электрический глаз колеса обозрения. Если я не найду чего-нибудь перекусить, то хотя бы найду кое-какие ответы. И эта мысль привела меня к малому шатру. Я пожалела, что не оделась по-другому. Я остановилась на узких брюках с высокой талией и хлопковой блузке с короткими рукавами. И то и другое я выбрала из-за цвета — мятно-зеленого и кремового соответственно. Я щедро подкрасила глаза зелеными тенями в цвет брюк. Фрида всегда говорила, что мне идет зеленый. Я не стремилась возобновить отношения с акробаткой, которая когда-то была мне больше чем подругой. Я сказала мисс Пентикост правду. Мы не были парой по-настоящему. Но всегда можно показать девушке, что ее ценят. Тем не менее хлопковая блузка помялась, брюки явно были созданы лишь для того, чтобы подчеркивать бедра и пятна от пота, а влажность поработала над моей прической. Я пыталась пригладить волосы и привести себя в порядок, когда фонари на стенах шатра погасли и в пятно света от прожектора вступил Поли. — Добрый вечер, леди и джентльмены, джентльмены и леди, леди и леди. На самом деле только леди. Вы, парни, можете и сами о себе позаботиться. Он говорил с преувеличенным водевильным пафосом. Во всяком случае, таким, каким водевиль показывают в Голливуде, плюс большая доза Граучо Маркса. Публика проглотила его слова, как арахисовый пирог. — Дорогие мои! Добро пожаловать на ночное шоу! Только для друзей, только в строгой секретности! Шоу, которое нельзя пропустить. Добро пожаловать в темное влажное нутро Полуночного цирка! Толпа радостно взревела. — Мы все здесь немного флиртуем, немного дурачимся и немного грешим. Откуда-то с передних рядов раздался пронзительный голос: — Грешим? На арену вышагнула Фрида, все взгляды устремились к ней. Она была одета как пуританская домохозяйка — длинные рукава, длинная юбка, волосы убраны под огромный чепец. — Вы сказали «грех»? — спросила она дрожащим голосом. — Всего лишь маленький грешок, — заверил ее Поли. — Маленький? Клоун на дюйм развел пальцы, прищурился и чуть увеличил расстояние между ними. — Это большой грех! — охнула пуританка Фрида. — Раньше никогда не было жалоб, но приму ваши, — сказал Поли. Публика заулюлюкала. Судя по всему, в зале не было прихожан церкви Крови Агнца, а если и были, то не высовывались. — Мадам, это публичное выступление, — сказал клоун. — Не могли бы вы занять свое место и успокоиться? — В Евангелии от Матфея, стих 5:15, говорится, что, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом. — Свеча под вашим сосудом, говорите? С этими словами Поли нырнул ей под юбку, и публика закатилась хохотом. — Нет, я никогда!.. — взвизгнула Фрида. Высунув голову между ее ног, Поли заявил: — Мадам, кажется, от этого и проистекают все ваши проблемы. С этого момента номер превратился в откровенный бурлеск — пуританка Фрида случайно теряла разные части своего наряда, пока не осталась в откровенном раздельном купальнике. Одно резкое движение, и от него осталась лишь одна часть и пара кисточек сверху. Фрида начала крутить ими. Публика — и я вместе с ней — бешено зааплодировала, когда Фрида покинула арену. Видимо, это и был новый номер, о котором она говорила. Неплохо, хотя все это я видела в нескольких вариациях. После этого вышла девушка, у которой я купила шоколадный батончик, в сопровождении зазывалы с «Аллеи диковин», держащего скрипку в руке. Он сыграл энергичную джигу, а девушка исполняла акробатическую программу с сальто назад и стойкой на руках, призванной продемонстрировать не столько ее технику, сколько ее тело. За ними последовала стройная девушка с длинными темными волосами. Она была в ярко-синем жилете, черных сетчатых чулках и сапогах до бедер. Ее глаза цвета морской волны словно говорили: «Подойди сюда», а злая ухмылка предупреждала: «Только не слишком близко». Лишь когда она представилась Чудесной Аннабель, я узнала в ней ассистентку Мистерио, которая помогала ему убирать реквизит. Она показала серию фокусов, один экстравагантнее другого. Например, сунула руку за шиворот смущенного, но радостного мужчины в первом ряду и вытащила связку цветных платков, которая заканчивалась таким же цветным шелковым бельем. — Большинство мужчин предпочитают банальный белый, но они просто трусят, — сказала она, садясь ему на колени. — Мои аплодисменты, сэр! За этой наигранной дурашливостью скрывалась ловкость рук. Интересно, чему из этого она научилась у Мистерио. Он славился тем, что оберегал свои секреты и редко давал помощникам возможность понаблюдать за техникой. За ней выступал Эдди с измененной версией своего номера — забивания гвоздей в нос. Он заставил публику поохать, поднимая десятифунтовую гирю разными частями тела, в том числе и самыми чувствительными. После этого вернулась Фрида. Она переоделась в ярко-синее трико. Ее сопровождала Карлотта, Повелительница кошек. Карлотта втиснулась в леопардовый купальник, демонстрирующий фигуру, которой она обзавелась в борьбе с огромными тиграми. Ее кошечки в номере не участвовали, но она принесла хлыст. Каждый раз, когда она щелкала хлыстом, Фрида изгибалась в очередную немыслимую позу. Карлотта сделала вид, что недовольна выступлением Фриды, взяла ее на руки и начала крутить, вертеть и оборачивать вокруг себя, будто та совсем ничего не весила. Все это время скрипач наигрывал джазовую мелодию. Одним глазом я следила за ними, а другим — за публикой, гадая, хорошо ли принимают этот номер, в особенности здесь, в сельской Виргинии. Карлотта была из Южной Америки, кажется из Бразилии, но любой, кто этого не знал, принял бы ее за негритянку. В ее ударах хлыстом в сторону голубоглазой блондинки Фриды был очень специфический подтекст. Но публика либо не заметила этого, либо ей было плевать, потому что номер закончился овациями, а не погромом.