Судья нахмурился и добавил совсем тихо: — Теперь ты понимаешь, что произойдет, если я заведу дело против настоятеля храма Безграничного милосердия. Тут мы столкнемся не с обычными преступниками, а с могущественной организацией. Буддийская свора ринется настоятелю на помощь, развяжет при дворе против меня кампанию, воспользуется влиянием в нашей провинции, преподнесет богатые подарки нужным людям. Даже если бы я мог привести неоспоримые доказательства, до суда дело бы так и не дошло, потому что меня бы сослали в дальний угол империи. А может быть, я отправился бы в столицу — но в кандалах, по ложному обвинению. — Это значит, что мы совершенно беспомощны, ваша честь? — возмущенно спросил секретарь. Судья грустно кивнул. Подумав, он заметил со вздохом: — Вот если бы удалось начать процесс, завершить его, осудить преступников и их казнить, и все это — за один день! Но ты же знаешь, по нашим законам такое невозможно. Даже если я получу полное признание вины, смертный приговор должен еще быть утвержден Верховным судом империи, а до него он дойдет только через чиновников округа и провинции, не меньше чем за несколько недель. У буддийской шайки будет вполне достаточно времени, чтобы замять дело и оклеветать меня. Если бы у меня была хоть малейшая надежда на то, что я смогу удалить этот зловонный нарост с тела нашего общества, я бы с радостью рискнул своей карьерой и даже жизнью. Но скорее всего такой шанс мне никогда не представится. Пока же ни слова о том, что я сейчас рассказал тебе, не должно вылететь из твоих уст, и не возвращайся более к этой теме! Я уверен, что у настоятеля есть шпионы среди служащих суда, и все, что я скажу здесь о храме Безграничного милосердия, может быть использовано против меня. А теперь ступай, посмотри, готова ли та пожилая дама к разговору Когда старшина Хун вернулся вместе с женщиной, судья Ди предложил ей сесть в удобное кресло напротив своего стола и благожелательно заговорил с ней: — Я очень расстроен, госпожа, тем, что вижу вас в таком отчаянии. Вы мне сказали, что вашего мужа звали Лян, но я ничего не знаю ни о его смерти, ни о том, кто вас обидел. Трясущейся рукой старая женщина порылась у себя в рукаве и извлекла оттуда небольшой продолговатый пакет, завернутый в потертый парчовый лоскут. Она протянула его судье и нерешительно заговорила: — Пусть господин судья соблаговолит просмотреть эти документы. Мой разум так замутнен, что я на него не полагаюсь. Сама я не в состоянии связно рассказать о выпавших на мою долю и на долю моей семьи ужасных несчастьях, но в этих бумагах господин судья найдет все подробности. Произнеся эти слова, она откинулась на спинку кресла и снова заплакала. Приказав старшине Хуну подать бедной женщине чашку крепкого чая, судья Ди развернул парчу. Перед ним была пухлая пачка пожелтевших от времени бумаг. Развернув первый свиток, судья прочитал длинное витиеватое обвинение, написанное изящными иероглифами. В документе содержался рассказ о кровавой вражде двух богатых купеческих семейств из Кантона по имени Лян и Линь. Началось все с того, что Линь соблазнил жену Ляна, а затем безжалостно преследовал всю его семью, постепенно лишив их состояния. Когда судья закончил читать и увидел дату, он удивился. — Госпожа, этот документ был составлен более двадцати лет назад! — воскликнул он. — Жестокие преступления время не стирает, — мягко ответила женщина. Судья бросил взгляд на другие бумаги и увидел, что они касаются более свежих эпизодов того же дела, самый последний из которых произошел два года назад. Каждый документ оканчивался фразой, написанной красной тушью: «Отклонено из-за недостатка доказательств». — Я вижу, — сказал судья Ди, — что все это произошло в городе Кантоне. Почему же вы покинули дом своей семьи и переехали в Пуян? — Я переселилась в Пуян, потому что сюда перебрался главный преступник — Линь Фан. Судья не припомнил ничего, связанного с этим именем. Свернув бумаги, он сказал по-прежнему благожелательным тоном: — Госпожа, я вникну в ваше дело самым доскональным образом и приглашу вас сюда снова, как только разберусь в нем. Старая женщина медленно поднялась и после глубокого поклона сказала: — Долгие годы я ждала судью, способного исправить ужасающую несправедливость. Хвала Небесам, должно быть, я дождалась! Старшина проводил ее до дверей, а когда он вернулся, судья Ди заметил: — Судя по первому впечатлению, я бы сказал, что это один из тех прискорбных случаев, когда хитрый и образованный негодяй обогащается разоряя других и всегда избегает наказания. Ясно, что горе и разочарования повредили разум этой женщины. Самое малое, что я могу для нее сделать — это тщательно изучить ее бумаги, но я сомневаюсь, что смогу найти хоть один слабый пункт в доводах защиты. Я заметил, что оно прошло через руки одного весьма мудрого судьи, который ныне заседает в императорском суде. Затем судья Ди вызвал Дао Ганя. Увидев расстроенное лицо своего помощника, он сказал с ободряющей улыбкой: — Выше нос, Дао Гань! У меня есть для тебя работа получше, чем это буддийское гнездо. Пойди к дому госпожи Лян и собери все сведения, какие только сможешь, о ней самой и о ее семье. Затем разузнай, где живет состоятельный человек по имени Линь Фан, и расспроси о нем людей. Может быть, в поисках тебе поможет то обстоятельство, что обе семьи прибыли из Кантона и осели в Пуяне несколько лет назад. Отослав Дао Ганя и старшину Хуна, судья Ди приказал первому писцу принести несколько последних административных дел и погрузился в их изучение. Глава 7 Ма Жун обнаруживает заброшенный даосский храм, драка во дворе святилища Выйдя в полдень из кабинета судьи, Ма Жун направился прямо к себе, где, переодевшись, полностью изменил облик. Прежде всего, он снял шапочку, тряхнув головой, растрепал волосы и повязал их грязной тряпкой. Затем он надел просторные штаны, обмотав их у щиколоток бечевкой, накинул на плечи заплатанную куртку, а башмаки из войлока заменил соломенными сандалиями. Нарядившись таким сомнительным образом, он вышел из суда через боковую дверь и смешался с уличной толпой. Он с удовлетворением отметил, что, едва скользнув по нему взглядом, горожане расступались, а уличные торговцы опасливо сжимали в руках свой товар. Довольный производимым эффектом, Ма Жун бросал на всех свирепые взгляды и развлекался от души. Однако спустя некоторое время настроение его поменялось, потому что он понял, что задание, ему порученное, не так просто, как ему вначале показалось. Он ел отвратительную уличную еду с бродягами, пил дрянное вино в вонючем притоне, построенном на месте выгребной ямы, и выслушал множество жалоб на жизнь и просьб дать денег в долг. Но, как нарочно, ему попадались только мелкие сошки, а не те хорошо организованные злоумышленники, которые и заправляют всем преступным миром в городе. Лишь на закате дня Ма Жуну повезло. Он пытался проглотить очередную порцию какого-то мерзкого пойла, когда обрывок разговора двух нищих заставил его насторожиться. Один спросил, где в городе можно легко стащить одежду. — В Красном храме скажут! — ответил другой. Ма Жун хорошо знал, что воровские шайки имеют обыкновение собираться в заброшенных святилищах, но поскольку у большинства из них ворота или столбы были покрыты красным лаком, ему трудно было угадать, где находится упомянутый храм, ведь он только недавно прибыл в город. Он решил довериться случаю. Выйдя на рыночную площадь рядом с северными воротами, он схватил за шиворот какого-то юного оборванца и грубо приказал: — Отведи меня к Красному храму! Не задавая лишних вопросов, тот провел его по лабиринту извилистых улочек к темной и пустынной площади, а там вырвался и мгновенно удрал. На фоне темнеющего неба Ма Жун увидел перед собой большие красные ворота даосского храма. Справа и слева поднимались высокие стены старых домов, нижняя часть которых исчезала под уродливыми пристройками из кривых и плохо подогнанных досок. В те времена, когда храм еще процветал, там располагались лавки, предлагавшие свои товары толпам паломникам, но теперь здесь собирались только отверженные. Двор храма был покрыт каким-то мусором и нечистотами. Их тошнотворный запах смешивался с вонью прогорклого масла, на котором старик в лохмотьях жарил пирожки. В свете дымящегося факела, торчавшего из щели в стене, Ма Жун увидел людей, сидевших на корточках и игравших в кости. Ма Жун неторопливо подошел к ним. Толстый мужчина с голой грудью и огромным животом восседал на перевернутом винном кувшине, прислонившись к стене. Его длинные волосы и всклокоченная борода были засалены и грязны. Он наблюдал за игрой, прикрыв глаза и почесывая левой рукой живот. Правая рука, толстая, как ствол дерева, сжимала дубинку. Трое членов шайки сгрудились вокруг игральной доски, остальные сидели в тени. Ма Жун подошел и некоторое время наблюдал за игрой. Никто не обратил на него внимания, и он раздумывал, как завязать разговор, когда сидевший на винном кувшине толстяк, не поднимая головы, сказал: — Твоя куртка, младший брат, мне очень бы пригодилась! Мгновенно все повернулись в сторону Ма Жуна. Один из игроков собрал кости и поднялся. Он не был так же высок, как Ма Жун, но его обнаженные руки были мускулисты, а из-за пояса торчала рукоять кинжала. Усмехаясь и небрежно ее поглаживая, он скользнул к Ма Жуну справа. Здоровяк тоже встал, подтянул штаны, смачно сплюнул и встал прямо перед Ма Жуном, крепко сжимая в руках дубинку. — Добро пожаловать в храм Высшей мудрости, брат, — сказал он с ухмылкой. — Прав ли я, думая, что ты пришел в святое место движимый благочестивыми помыслами и принес какое-то подношение? Ты можешь быть уверен, что твоя куртка будет принята с благодарностью! Говоря это, он медленно поднимал дубинку. Ма Жун быстро огляделся. Опасность грозила ему и от дубинки спереди, и от кинжала справа. Толстяк еще заканчивал свою речь, а Ма Жун уже выбросил левую руку вперед, схватил его за правое плечо и, надавив большим пальцем в нужное место, парализовал руку, державшую дубинку. Противник быстро сжал ему левое запястье, чтобы дернуть на себя и ударить в пах. В тот же миг Ма Жун правым локтем изо всей силы двинул в лицо человеку с кинжалом, и негодяй рухнул, хрипло вскрикнув. Затем правый кулак Ма Жуна с размаху врезался в голый живот толстяка, тот выпустил его запястье и упал на землю, согнувшись пополам и задыхаясь. Ма Жун обернулся, чтобы посмотреть, не следует ли ему снова заняться человеком с кинжалом, и тут кто-то тяжелый повис у него на плечах, и чьи-то сильные руки начали его душить. Ма Жун согнул свою могучую шею, уперся подбородком в руку нового противника, а его пальцы тем временем шарили за спиной. Его левая рука лишь оторвала клок одежды, но правая сомкнулась вокруг чьей-то ноги. Он дернул ее изо всех сил, одновременно рванувшись вправо. Оба упали, но Ма Жун оказался сверху. Всем своим весом он грохнулся на душителя, едва не сломав ему ребра. Злодей разжал руки, и Ма Жун стремительно вскочил, как раз вовремя, чтобы увернуться от кинжала только что поднявшегося парня. Ма Жун схватил нападавшего за руку, державшую кинжал, вывернул ее, перекинул врага через плечо и, резко наклонившись, швырнул его оземь. Тот врезался в стену и рухнул на пустой кувшин. Во все стороны полетели осколки, и его враг больше не двинулся. Ма Жун подобрал кинжал и перекинул его через стену. Повернувшись к тем, кто так и сидел в тени, он сказал: — Наверное, вы находите меня несколько невежливым, братья, но иной раз мне не хватает терпения с теми, кто балуется кинжалами. Ответом ему было невнятное глухое ворчание. Толстяк лежал на земле, его то и дело рвало. В промежутках между приступами он стонал и грязно ругался. Ма Жун поднял его за бороду и сильно толкнул к стене. Тот впечатался в нее с глухим стуком и, едва дыша, сполз на пол, тараща на Ма Жуна глаза. Через некоторое время он, наконец, обрел способность говорить и спросил хриплым, срывающимся голосом: — Теперь, когда обмен любезностями, так сказать, завершен, не соблаговолит ли наш любезный брат сообщить нам свое имя и род занятий? — Меня зовут Жун Бао, — небрежно ответил Ма Жун. — Я честный торговец, продаю свой товар на больших дорогах. Сегодня на рассвете по пути в Пуян я встретил богатого купца. Он скупил все мои товары за тридцать слитков серебра, которые мне тотчас же и вручил. И я поспешил сюда, чтобы поблагодарить богов благовониями. Его собеседники захихикали, а тот, кто еще недавно пытался его задушить, осведомился, ужинал ли он. Услышав отрицательный ответ Ма Жуна, толстяк подозвал старика, готовившего пирожки с чесноком, и вскоре все угощались ими, сидя вокруг костра. Толстяка звали Шень Па. Он с гордостью представился главой гильдии нищих Пуяна. Вот уже два года, как он и его товарищи жили во дворе Красного храма. В прошлом святилище процветало, но отчего-то монахи его покинули. После их ухода власти запечатали ворота. По словам Шень Па, место было приятным, спокойным и не слишком удаленным от центра. Ма Жун признался новым товарищам, что находится в сложном положении. Он спрятал тридцать слитков в надежном месте и хотел бы побыстрее покинуть Пуян, ибо ограбленный им купец, наверное, уже заявил на него. Ему совсем не хотелось таскать в рукаве такое количество серебра. Поэтому он желал бы обменять его на ценный предмет помельче, который можно было бы легко спрятать под одеждой. Он был готов в какой-то степени потерять в этой сделке. Шень Па важно кивнул. — Мудрая предосторожность, брат! В этих местах серебро — редкий товар. Нам приходится иметь дело только с медяками. Если нужно обменять серебро на нечто равной стоимости, но меньшего веса, остается золото. Но, честно говоря, нам выпадает шанс держать в руках желтый металл не чаще раза в жизни, если вообще такой шанс выпадает. Ма Жун согласился с этим, но добавил, что иногда нищему может повезти, и он найдет в дорожной пыли золотое украшение, выпавшее из паланкина богатой женщины. — Новости о таких находках распространяются быстро, кому, как не главе гильдии нищих знать об этом. Шень Па задумчиво поскреб живот, соглашаясь, что такое иногда случается.