– Причина-то известная, – еще раз сказала Макаровна. – Вот, говорит, всякий разный народ у тебя собирается. Ну, бывает, приходит кое-кто. Так ведь я – старуха одинокая, а они, которые приходят, и подсобят в чем-нибудь по хозяйству. А коль подсобят, то, стало быть, и угостить их надо. Какой же в том грех? – Да вроде никакого, – с той же осторожностью выразился Гуров. – Ну и я о том же… А то, бывает, кто-нибудь у меня и заночует. Другие не пускают, а мне – отчего не пустить? Ну, понятно, кто-то и денежку мне сунет, за ночлег-то да за доброту мою. А я и не отказываюсь от той денежки. Коль она за доброту, то опять же какой в том грех? – Полностью согласен, – решительно произнес Гуров. – Коль за доброту – то можно. Да вот только… – А что такое? – встревоженно спросила старуха. – Всякие люди, наверное, попадаются среди ваших постояльцев. Один человек – добрый, а другой может быть и злой. Или – какой-нибудь бродяга с дальних краев. И поди разбери, что у него за душой, у того бродяги. Понятное дело, Гуров не зря произносил слова о бродяге. Он был как стрелок, который выжидал момента, чтобы попасть в цель. И он в нее попал – в самое яблочко. – И не говори, мил человек! – горестно сказала старуха. – Так оно и вышло! Уж как я не хотела его пускать – будто что-то чуяла! Да не удержалась. А как тут удержаться, коль он мне заплатил наперед? Я, говорит, человек тихий, а ты приюти меня на две или три ночи. Ну, и накорми чем-нибудь. А я, говорит, потом еще тебе дам денег – много. И как тут удержаться при моей-то бедности? Ну, и пустила… Да только не впрок пошла мне моя доброта на этот раз. Ой, не впрок! – А что такое? – с высшей степенью участливости поинтересовался Гуров. – Да неужто не слышал? – удивилась старуха. – Ведь убили-то моего постояльца! Аккурат утром в четверг, под старой ивой, что на околице! – Да слышать-то я слышал. Сообщили люди. А только я не знал, что он был вашим квартирантом. – В том-то моя и беда, что был! И вот теперь я думаю, что же со мной будет? А вдруг посадят? Ведь смертоубийство! А что? Придет этот несусветный паразит Васька Курятников и заарестует! По моим расчетам, он давно уже должен был явиться, да чего-то его нет. Должно быть, подкрадывается. – Да ведь не вы же его убили, – с подчеркнутым спокойствием проговорил Гуров и пожал плечами. – Да что ты такое говоришь, мил человек! – замахала руками Макаровна. – Мое-то здесь дело – никакое! Только и было, что человек, которого убили, ночевал у меня две ночи! Ну и столовался, конечно. А потом его и убили, да ведь и не в моем доме, а за околицей. Да вот только поди объясни это Ваське Курятникову! Потому что он как есть охламон и нехристь! Придет и заарестует. – Ну, это вряд ли, – успокаивающим тоном произнес Лев Иванович. – Как это так – заарестует? Это будет не по закону. Но, с другой стороны… – Здесь Гуров сделал многозначительную паузу. – С другой-то стороны – дело и впрямь нехорошее. Не арестует полиция, так соседи станут судачить. Вот, мол, погубила человека эта Макаровна… Ведь люди – они такие. Им-то рты не заслонишь. – Ой, правда твоя! – сокрушенно проговорила старуха. – Как есть ты прав! Да только что же мне делать? Сынок, а может, ты поможешь мне в моей беде? Уж я как-нибудь отблагодарю! – Да помочь-то, наверное, можно, – в раздумье сказал Гуров. – Только я должен знать в подробностях, что и как. То есть кем был этот ваш квартирант, откуда прибыл, зачем, с кем он тут общался, по какому поводу… Вы меня понимаете, Елизавета Макаровна? Во всех подробностях! Чтобы я мог отстоять вас перед участковым, да и вообще перед кем бы то ни было. – Ну… – нерешительно произнесла старуха. – Коли оно так… И принялась рассказывать, а Гуров слушал и мотал на ус. 14 Незнакомец появился у калитки дома Макаровны ближе к вечеру. Было это еще на прошлой неделе и, кажись, в четверг… ну да, именно в четверг. То есть пробыл незнакомец в деревне, начиная со своего появления и заканчивая своей смертью, ровно неделю – получается так. – Старуха Макаровна не здесь ли проживает? – спросил незнакомец. Говор у него был странный, трескучий, будто горохом об стену, да и выговор тоже нездешний. И сам он был похож на бродягу: небритый, в запыленной рубахе. – Ну, я та самая Макаровна, – ответила старуха. Она как раз находилась во дворе, чем-то занималась по хозяйству. – А тогда не позволите ли войти в калитку? – поинтересовался незнакомец. – Разговор имеется. – А ты кто же такой будешь? – завела свою обычную подозрительную шарманку Макаровна. – Вроде как и не антоновский. Антоновских-то знаю наперечет. – Издалека, бабуля! – рассмеялся незнакомец. – Ты даже представить себе не можешь, как далеко находится мой родимый дом! Да… Ну, приглашай в гости, чего застыла, как старая колокольня? – А кто ты такой, чтобы гостевать у меня? – еще с большим недоверием выразилась Макаровна. – Много вас ходит – всяких… – Говорят, что ты пускаешь постояльцев, – весело произнес незнакомец. – На полный пансион. Ну, так я и есть постоялец. Со всеми вытекающими для тебя приятными последствиями. – Может, кого-то и пускаю, – осторожно обмолвилась старуха. – Да не всех… – А что ж так? – улыбнулся незнакомец. – Так ведь всякие бывают люди-то. И лиходеи, и разбойники… – Это точно, – согласился незнакомец. – Еще как бывают! Но на этот раз тебе, бабуля, очень повезло! Потому как я – человек беззлобный и мирный. Так что меня ты не бойся. Я – не беда, я – твое счастье! А чтобы ты не сомневалась – на тебе! Незнакомец сунул руку в карман и вытащил оттуда горсть смятых купюр. – Вот, – сказал он, – возьми за постой. Это, так сказать, предоплата. А когда буду съезжать, то, бог даст, добавлю еще! Потому что скоро буду богатым! Прямо-таки на днях! На роду мне так написано, бабуля! Так что не сомневайся! Старуха покосилась на деньги в руке незнакомца. Даже издалека купюр казалось много – гораздо больше, чем обычно платили Макаровне другие постояльцы. – Бери, что на них глядеть! – рассмеялся незнакомец. – И накорми, чем придется. Да и в баньке попариться не худо бы, и рубашонку простирнуть – с дороги я. Ну и что оставалось делать бедной Макаровне? Она отворила калитку, приняла из рук незнакомца купюры и впустила во двор. А заодно и пригляделась к своему новому квартиранту. Мужиком он казался неопасным, да к тому же и немолодым – лет, быть может, пятидесяти, а в таком-то возрасте разве можно быть разбойником? «И чего это он шастает по белу свету? – невольно подумалось Макаровне. – Ведь не мальчик…» Ну, да какое ей было дело? Разные бывают надобности у людей. – А звать-то тебя как? – решила уточнить Макаровна у гостя. – Ну, чтобы знать, как к тебе обращаться. – Звать меня так же, как прописано в моем паспорте, – с прежней веселостью ответил незнакомец. – Могу показать и паспорт – чтобы у тебя, бабуля, развеялись последние сомнения относительно моей персоны. Вот, возьми и прочитай. Старуха недоверчиво приняла паспорт, открыла его на первой странице и прочитала: Пантелеев Алексей Васильевич. Она накрепко запомнила это имя, а чуть позднее записала его на бумажке. Мало ли что, а вдруг – пригодится. Там же, в паспорте, имелась и фотография мужчины, похожего на самого квартиранта. Старуха перевела дух и вернула паспорт квартиранту. «Вроде он и не бродяга, – с облегчением подумала она. – Какой же он бродяга, если у него паспорт? У бродяг-то паспортов не бывает! А просто, видать, путешествует человек по делам. Пока человек живой, у него всегда найдутся дела». Вечером к Макаровне нагрянули и другие гости – сразу два человека. Причем аккурат к ужину. Хотя и гостями-то их называть не приходилось. Это были два местных забулдыжника – Мишка Кряк и Виталя Безухий. Да и явились они вовсе не к Макаровне, а знакомиться с ее постояльцем. Здесь был расчет. Коль у Макаровны квартирант, значит, она, наверно, будет кормить его ужином и поить самогоном. Без самогона что и за ужин? А коль так, то и самим забулдыжным мужичкам перепадет стакан-другой. Выпить за знакомство с новым гостем – святое дело! Понятно, что Макаровна не стала при новом квартиранте гнать непрошеных гостей с порога и до калитки, а, наоборот, пригласила их к столу – хотя и неохотно. В печенках они у нее сидели, этот Мишка Кряк вместе с Виталькой Безухим. Но поскольку в доме находился постоялец, приходилось блюсти приличия. Так сказать, проходите, гости дорогие… Они и прошли. Пожали руку Пантелееву, познакомились, присели за стол, постоялец им налил. Словом, все как полагается. А коль так, то вскоре завязалась и беседа. Не то чтобы Макаровна специально прислушивалась к той беседе, но все же большую ее часть слышала, потому что, будучи в своем доме, вынуждена была слушать. Большей частью говорил постоялец. Да и то не говорил, а все расспрашивал. О житье в Антоновой Балке, о здешних порядках, о людях, а подробнее всего – о дачниках. Отчего-то именно дачники интересовали его, а больше всего – Вороновы. Кто они, как живут-поживают, богатые ли, шибко ли злобные… Отчего именно Вороновы? А кто ж его знает отчего. Наверное, был у этого Алексея Пантелеева к Вороновым какой-то свой, особый интерес. А может, расспрашивал он из простого любопытства – опять же кто может знать? Но все Вороновы да Вороновы – уж это Макаровна запомнила. Мишка Кряк и Виталька Безухий, конечно, отвечали. Да, стало быть, есть в деревне такие дачники – Вороновы. В будние дни они обычно на даче не бывают, а вот по праздникам и выходным наезжают частенько. Хорошие ли они люди? Ну, это как сказать… Бывает, что нанимают они деревенских на работу, касающуюся дачного хозяйства, но рассчитываются скупо и безрадостно. Стало быть, нехорошие людишки. Богатые ли? Ну а дачку-то ты их неужели не видел? Разве может у бедного человека быть такая роскошная дача? И говорить не о чем! Конечно, богатые! Кто из них кто? Глава семейства – депутат, супруга – городской мэр, сынок – предприниматель. Есть еще и дочь, но о ней и говорить-то не угадаешь, что и как. Будто она проживает на отшибе, а не в семействе. Есть – и все тут, а больше ничего и не скажешь. – Значит, – уточнил квартирант Макаровны, – они всегда приезжают на дачу по выходным? Именно так я вас и должен понимать, застольные мои братья? – Ну да, – единогласно подтвердили Мишка Кряк и Виталька Безухий. – Что ж, подождем, – загадочно произнес постоялец и больше в этот вечер на тему о Вороновых не заговаривал. До субботы квартирант почти никуда не выходил из дома Макаровны. Разве что выйдет за калитку, постоит в задумчивости, посмотрит налево-направо да еще куда-то ввысь и вдаль и опять возвращается в дом, а возвратившись, приляжет на кровать, уставится в потолок и молчит. Макаровна та, конечно, то и дело пыталась заговаривать с квартирантом, потому что как оно так – жить в одном доме с человеком и не общаться с ним? В этих случаях квартирант оживлялся и вступал со старухой в беседы, но большей частью короткие и односложные. Вот, к примеру, однажды Макаровна его спросила: – А из каких таких краев ты будешь, мил человек? – Издалека, – коротко ответил квартирант. – Из Сибири. – Ну и как там люди? Как живут, спрашиваю? – По-разному живут… Как и везде. Вот и весь разговор, – а какой же это, если разобраться, разговор? Одна маета, а не разговор. И со своими новыми деревенскими друзьями – Мишкой Кряком и Виталей Безухим – он также не желал общаться. Те, конечно, приходили по три раза на дню, но, завидев их, квартирант лишь раздраженно махал рукой: уходите, мол, не до вас. Мишка и Виталька какое-то время топтались у калитки, но затем все же уходили. А в субботу, ближе к полудню, этот самый Алексей Пантелеев вдруг куда-то засобирался. И даже повеселел по этой самой причине. – Ну, – сказал он Макаровне, – пожелай мне, бабуля, удачи. Потому что, коль будет мне удача, уж я тебя в обиде не оставлю. Озолочу! Старуха ничего не поняла из таких сумбурных речей своего квартиранта, а только хмыкнула и поджала губы. А квартирант тотчас же ушел со двора. Вернулся он часа через три. Ну, может, через четыре – молчаливый и хмурый. Ничего не говоря Макаровне, сел на крылечко, закурил. А потом всем же сказал несколько слов, но таких невнятных и смутных, что старуха опять-таки не поняла ничегошеньки. – Все люди – суки! – сообщил он старухе. – Есть, конечно, отдельные святые индивидуумы вроде тебя, бабуля, но в основном суки! Ну, ничего! Есть у нас еще и второй тайм! И, может статься, даже третий! А накрой-ка ты мне, бабушка, стол! Да чтобы самогону было побольше! Да пригласи этих двух колдырей, которые по три раза на дню топчутся у калитки! Гуляем! А гулять одному – распоследнее дело! Таков, бабуля, наш сибирский закон! Да ты не опасайся – все оплачу сполна! Пришлось старухе Макаровне соответствовать этому неведомому ей сибирскому закону, накрывать на стол, лезть в погреб за самогоном и звать Виталю с Мишкой. И загуляли мужики! Нет, никаких безобразий, конечно, не учиняли, все было чинно, по-деревенски. Мишка и Виталька поддакивали квартиранту, но особо в разговор не вступали, а все больше налегали на выпивку и еду. Но Макаровна заметила, как один или два раза они многозначительно между собой переглянулись. Заметить-то она заметила, да только не придала этому значения. Пускай себе переглядываются, мало ли какие у людей тайны – даже у таких вахлаков, как Мишка с Виталей. Гулянка закончилась ближе к полуночи. Когда Мишка и Виталя убрались восвояси, Макаровна принялась убирать со стола остатки пиршества. А квартирант вышел во двор, уселся на крыльцо и долго молча смотрел в ночное небо с яркими июльскими звездами на нем. А затем вернулся в дом и произнес еще одну загадочную для старухи фразу: – Если врага не удалось взять приступом, его берут измором. Ничего, мы терпеливые, мы подождем, пока враг дрогнет… Я правильно говорю, бабуля? – Угу, – сквозь стиснутые губы ответила Макаровна. Она ничегошеньки не понимала из того, что говорил ей постоялец, и решила, что так он говорит оттого, что пьян. Пьяный человек чего только не скажет. На следующий день, в воскресенье, постоялец опять куда-то исчез со двора – прямо с раннего утра. А через два или три часа вернулся и уже никуда не уходил. Точно, не уходил – старуха это помнила превосходно, потому что вечером готовила квартиранту ужин. А разве она стала бы это делать, не будь постояльца дома? Для кого тогда и готовить ужин-то? Для себя? Так она – старуха, много ли ей надо… Что еще случилось в тот день, в воскресенье? А можно сказать, что ничего. Разве что ближе к вечеру пришли эти два обормота – Мишка Кряк да Виталька Безухий. Правда, никакой пьянки в тот вечер не было – ни-ни! Мишка с Виталькой посидели с квартирантом на крылечке, о чем-то коротко поговорили, да и ушли. О чем именно они говорили? Ну, старуха почти ничего из того разговора и не слышала – больно надо ей прислушиваться… Только один раз, проходя случайно мимо, услышала, как Мишка Кряк спрашивал у постояльца: а что, мол, ты еще не разбогател? «Еще нет, – ответил на то квартирант. – Но на днях разбогатею, это точно. Быть, дескать, того не может, чтобы они не согласились на мои условия!» – «А кто они-то», – спросил на это Мишка Кряк. На что квартирант ответил: «А это, мол, разлюбезный ты мой колдырь, не твоего ума дело». А вскоре Мишка с Виталей ушли, а говорили ли они еще что-нибудь перед уходом – того Макаровна не слышала. Значит, тогда было воскресенье, за ним – понедельник, а уж потом наступил и вторник. И только во вторник вечером, когда уже совсем стемнело, Пантелеев куда-то отлучился. На этот раз он вернулся скоро, часа, наверное, через полтора, и в таком ужасном виде, что старуха прямо-таки вскрикнула и руками всплеснула. Одежда на нем была вся, как есть, испачкана и местами изодрана, лицо – в крови… А на губах как будто застыла улыбка, и это была такая страшная улыбка, какую старуха не видела за всю свою жизнь – а уж она-то навидалась на своем веку разных улыбок! – Ничего, бабуля, все это – пчелы! То есть, говорю, пустяки! – произнес он, все так же страшно улыбаясь. – Коль они так, то теперь для меня это дело принципа!