– Да по простой причине. Потому что эта чертова старуха ничего мне не скажет. Умрет под пытками – а все равно не скажет! – И в чем же причина? – поинтересовался Лев Иванович. – В первую очередь – в участковом. Он, видите ли, пребывает с этой старухой в контрах по причине самогоноварения и содержания притона. И она на него за это в обиде. А значит, ничего ему не скажет – назло. Ну, и мне заодно не скажет, потому что вчера я целый день бродил по деревне чуть ли не в обнимку с участковым. Народ, конечно, нас видел, ну, и эта проклятая бабуля тоже, наверно, видела. А значит, и мне она ничего не скажет – тоже назло за то, что я якшался с Васькой Курятниковым. – Ну а как зовут эту зловредную бабулю? – спросил он. – Макаровной, – нехотя ответил Лежаков. – То есть полное ее имя – Елизавета Макаровна Евдокимова. Вредная старушка! Ехидная! И вот как мне быть – ума не приложу. По-хорошему, ее надо бы допросить с пристрастием, да ведь, говорю, ничегошеньки не скажет. – Ну а я на что? – спросил Гуров. – Меня-то пока в присутствии участкового никто не замечал. – А и то верно! – обрадовался Лежаков. – Вот, значит, вы к ней и ступайте. А я побуду в сторонке где-нибудь на околице. А уж потом встретимся и обсудим, что к чему. – Задание понял! – отрапортовал Гуров. – А только как я ее найду, эту Макаровну? – А очень просто, – сказал Семен и стал пояснять: – Пойдете вдоль по улице, и у первого встречного спросите – а где здесь живет Макаровна? Вам и покажут. А если спросят зачем, то скажите, что насчет самогону. Тогда у народа не останется никаких подозрений насчет вашей персоны. Потому что понятно: человек ищет, где бы ему опохмелиться. А где же еще, как не у Макаровны? 13 Приехали. На околице деревни их встретил тот самый участковый Василий Курятников, которого Вахитов, оказывается, тоже поднял по тревоге и быстрым аллюром направил в Антонову Балку встречать Гурова. Поздоровались, коротко представились. Как договорились, так и решили действовать. Лежаков с Курятниковым остались на околице, а Гуров отправился вдоль по улице искать старуху Макаровну. И действительно, первый же встреченный деревенский мужик указал Гурову точные координаты самогонщицы. Правда, какие-то остаточные сомнения относительно личности Гурова у мужика все же остались, потому что, когда Гуров поблагодарил и удалился от мужика на целых, наверно, восемьдесят метров, тот по-прежнему смотрел ему вослед, не двигаясь с места. Ну да это, конечно, пустяки, проистекающие из особенностей деревенской психологии: народ в Антоновой Балке, как Гурову уже было известно, проживал недоверчивый. – Ау, хозяева! – окликнул Гуров, подойдя к калитке дома, в котором обитала старуха Макаровна. Пока ждал отклика, осмотрелся. Дом не слишком ухоженный: забор покосился, калитка висела на одной петле, в отдалении стоял скособоченный сарай, на огороде бурьян… Да оно и понятно: в доме проживала одинокая старуха и кто ей поможет управляться с хозяйством? У всякого в деревне и своих нужд, как известно, поверх головы. А может, все дело было и не в отсутствии помощников по уходу за хозяйством, а в образе жизни самой Макаровны. Содержать притон – дело трудное, хлопотное само по себе, тут уж не до калитки и не до бурьяна на огороде. – Хозяева! – не дождавшись ответа, повторно окликнул Лев Иванович. И на этот раз не безуспешно. На зов Гурова из сеней на крылечко выкатилась кругленькая, упитанная благообразная старушка, увидев которую сыщик даже рот разинул от невольного удивления. «Вот тебе и самогонщица, вот тебе и содержательница притона!» – подумал он. Уж кого-кого, а всяких содержателей и содержательниц притонов Лев Иванович за долгие годы работы сыщиком навидался немало. И никто из них не был даже близко похож на старушку Макаровну! По внешнему виду не зловредной старушенцией была эта самая Макаровна, а просто-таки пряничной бабушкой из детской сказки! Впрочем, из всякого правила бывают исключения, так почему бы старушке Макаровне как раз и не быть таким исключением? Так размышлял Гуров, разглядывая старушку, а о чем размышляла старушка, разглядывая Льва Ивановича, никому ведомо не было, кроме, конечно, самой старушки. – А что тебе надо? – спросила старушка у Гурова. – Елизавету Макаровну Евдокимову мне надо, – ответил сыщик. – А для чего? – поинтересовалась старушка. – Разговор у меня к ней есть, – сказал Гуров. – Серьезный. – А о чем? – Из социальной службы я, – сочинил на ходу Лев Иванович. – Езжу вот по деревням, беседую со стариками. Может, чем-то помочь надо… – Из района, что ли? – продолжала допытываться старуха. – Нет, – торопливо сказал Гуров, – не из района. Аж из самой области. – То-то я смотрю – не видала я тебя в районе. А я-то там, считай, всех знаю. А твоя личность мне незнакомая… «Ух! – обрадовался в душе Гуров. – Это я удачно приврал! Скажи, что я из района, – разговор вряд ли состоялся бы. Макаровна тут же меня бы изобличила и с позором изгнала!» – Так могу ли я видеть Елизавету Макаровну? – спросил сыщик. – Я самая она и есть. Входи в калитку. Гуров вошел и приблизился к крыльцу. Макаровна молча сделала знак рукой – заходи, мол, в дом. На крыльце какие могут быть разговоры? Войдя в дом, Гуров и тут первым делом осмотрелся. Он, конечно, не так часто бывал в исконно крестьянских домах, но тем не менее общее представление об их устройстве и интерьере все же имел. И, по мнению Льва Ивановича, дом старушки ничем не отличался от представления Гурова о крестьянских домах. Все было чистенько, аккуратненько и от этого покойно и уютно. Ну просто ни с какого боку это жилище не походило на притон! – Значит, вы и есть Евдокимова Елизавета Макаровна? – спросил он. – Да ты уже вроде как бы об этом спрашивал… – с удивлением глянула на него старуха. – Или забыл? Что ж ты так быстро забываешь? Али ты не начальник? Начальники, они все помнят! – Да я-то помню, – улыбнулся радужной улыбкой Гуров. – Это я так, для уточнения. – А чего тут уточнять? – Похоже, старуха Макаровна все еще испытывала по отношению к Гурову некоторое сомнение и даже, может быть, подозрение по поводу его загадочной личности. Явился, видите ли, незнамо кто и незнамо откуда, задает вопросы и тут же их забывает… – Чего тут, спрашиваю, уточнять? Как будто я за это время из Елизаветы Макаровны могла превратиться в какую-нибудь Матрену Федотовну! Плохой ты начальник, коль сразу забываешь! Начальник – он должен быть памятливым! К тому же сегодня – воскресенье, выходной, стало быть, день. А ты вот взял да и приехал… Да где же это видано, чтобы начальство по выходным дням трудилось? Ему-то, начальству, полагается в выходные отдыхать. Вот, к примеру, как наши дачники. А они-то все сплошь начальники! Как только выходной или, буду говорить, какой-нибудь праздник, так они сразу же и наезжают. И хоть бы тебе палец о палец! Выставит пузо и лежит цельный день на солнышке. Или – с удочкой на реке. А то еще – бродят с задумчивым видом по лесу или по лугу. Я, говорит, общаюсь с природой… А вот ты отчего не лежишь кверху пузом да не бродишь, коль выходной день? А вот взял – да и приехал… «Эк, говорливая какая!» – весело подумал Гуров. – Времени не хватает, бабушка, – тяжело вздохнул он. – Вот просто-таки ужасная нехватка времени! Не успеваю! Вас, стариков, много, и деревень тоже много, а нас, начальства, мало… Вот и приходится работать по выходным дням. Ничего не поделаешь! – Это вас-то, начальства, мало? – старуха Макаровна усомнилась и в этих словах Гурова. – А то я не бывала в ваших кабинетах и не видела, сколько вас там. Прямо-таки не помещаетесь в своих кабинетах! Чуть ли не на головах друг у друга сидите! Но старуха произнесла эти свои слова уже не таким осудительным тоном. Похоже было, что она приняла последние оправдания Гурова за чистую монету, и в ее настроении возник некий перелом, что Гурову было на руку. – Вкусно же у вас пахнет, Елизавета Макаровна! – воскликнул он. – Вроде как бы пирогами. Я угадал? – Ну, так утром испекла, оттого и пахнут, – проворчала старуха. – Отчего же им не пахнуть, коль они – пироги? Разве могут пироги не пахнуть? – Вроде как пирог с черникой, – принюхался Гуров. – А другой – с грибами. Точно? – Да, – согласилась Макаровна. – И с черникой, и с грибами. Да ты сам откуда знаешь-то? Ведь ты городской. Разве городские понимают в пирогах? – Жена у меня просто мастерица по части выпечки! – сообщил Лев Иванович. – Распрекрасные пироги печет! По собственным рецептам. Оттого и знаю. – Да неужто? – поразилась Макаровна. – Надо же! Городская – и знает толк в пирогах… А все равно – наши-то пироги лучше ваших. Бывала я у вас в городе и ходила по вашим базарам. Разве там черника, на ваших-то базарах? А у нас – ягодка к ягодке, будто жемчужины. Ступай в лес да бери. – Это точно, – согласился Гуров. – Вот даже запах у ваших пирогов и тот другой. А все равно – если подойти умеючи и с душой, то и из веника суп можно сварить. – Оно и правда, – охотно согласилась Макаровна. – Да ты попробуй моих пирожков, мил человек! А потом и сравнишь – чьи лучше. Я так думаю, что мои. Потому что где же вашим городским пирогам сравниться с нашими, деревенскими? Хотя их и печет твоя жена. Вот я сейчас… Старуха засуетилась и принялась накрывать на стол. Скоро на столе появились две глубокие миски с пирогами, а еще – глиняный кувшин с каким-то напитком и рядом с ним – большая кружка. – Вот, – повела рукой Макаровна. – Эти – с черникой, а эти, стало быть, с грибами. А в кувшине – компот из брусники. Присаживайся к столу, да и заодно поговорим. За пустым столом – какие же разговоры? Гуров охотно выполнил просьбу старухи. Пироги и впрямь были замечательные – ничуть не хуже тех, которые пекла его жена. А брусничный компот – просто прелесть, такого компота Лев Иванович не пробовал за всю свою жизнь. – Вот так прямо взял бы и поселился бы у вас на всю жизнь, – сообщил сыщик старухе. – И все ради ваших пирогов и компота. – А ты возьми да и поселись, – поддакнула старуха. – Да только где вам, городским. Не привыкшие вы к нашей деревенской жизни. Кажется, она совсем перестала испытывать к Гурову недоверие. И все из-за пирогов, которые тот нахваливал. А какой хозяйке может не понравиться, когда нахваливают ее стряпню? – Тяжело вам живется, бабушка? – спросил Гуров, дожевывая кусок пирога. – Так это когда как, – покачала головой Макаровна. – По-всякому бывает… Будто не знаешь. А должен знать, коль начальник. – Знаю, Елизавета Макаровна, – поспешно отозвался Гуров. – Как не знать. А только у каждого свои беды. Оттого и спрашиваю. – Оно так, – согласилась старуха. – У всякого они свои, беды-то. А уж мои беды – и-и-и-и… – А что такое? – поинтересовался Лев Иванович. – Может, вас кто-нибудь обижает? Так вы скажите! – А можно сказать, что и так, – горестно сообщила старуха. – Одинокая я, и помочь-то мне совсем некому. А вот чтобы обидеть – охотники находятся. – А кто? – напористо поинтересовался Гуров. – И по каким таким причинам? Вы мне скажите, а уж я там разберусь, в городе. По кабинетам, если надо, пройдусь. К самому прокурору обращусь! Старуха какое-то время молчала, будто бы хотела что-то сказать, да не решалась. Но затем, видимо, желание поквитаться с обидчиками взяло верх. Да и как ему не возникнуть, такому желанию? Не каждый день в дом является такой добрый начальник – который и пироги трескает с охотой, и помочь не отказывается! Уж такой-то момент упускать – грех! – А хоть бы взять нашего участкового Ваську Курятникова! – пожаловалась Макаровна. – Как есть злыдень! И все-то он меня ругает, все-то стращает… Собаку мою грозился застрелить, так она с испугу убежала и вот уже третью неделю не показывается… Хорошая собачка, Бобиком звать. Рябенькая, одно ухо надкусано… Может, где-нибудь встречал? – Нет, – покачал головой Гуров. – Жаль… Так и пропала собачка. А в деревне без собаки разве жизнь? – А за что все же он вас ругает, этот ваш участковый? – А можно так сказать, что и ни за что. Вот как есть, ни за что. Зазря. Уж такой он взбалмошной человек, этот Васька Курятников. Все бы ему ругать да стращать… Нет чтобы по-человечески – вот вроде как вы. Куда там! Вот как зайдет, так прямо и начинает с порога. А собачка-то на него строжится! А он на нее: цыть, а то застрелю. Ну, она с испугу и подалась в неведомые края… – Но ведь не может быть, чтобы вот так, совсем без причины… – осторожно предположил Гуров. – Да причина-то известная… Старуха помолчала, соображая, что следует сообщить участливому начальнику, а чего, наоборот, не следует ни под каким видом. По всему выходило, что о самогоне сообщать ему никак не надо. Начальник-то, конечно, человек участливый, да ведь самогон – он такое дело… Двусмысленное дело, короче говоря. А обо всем прочем – почему бы и не рассказать? Может, этот начальник и впрямь отвадит этого егозу Ваську Курятникова от дома. И то хорошо.