– Был, был, сынок. Сидел уже, – снова вмешался дядя Якуб, – трупа вот только не было. А тут – ва, что за удача! Гуров вспомнил, какое нездоровое оживление царило вокруг покойника, и дяде Якубу немедленно поверил. – Да, я, можно сказать, сочувствую. Но, отцы, следствие-то не я веду и дел ваших местных не ведаю, да и не хочу. И я, между прочим, в отпуске. Что вы от меня-то хотите? – Мне до тебя Князь предложил зайти, – прямо ответил дядя Якуб. – Князь сказал: ты такой человек, тебе всегда надо, чтобы по-божески было. Вот спасибо, Князь, удружил. И поделом, не делай добра – не получишь зла. – Вот он зачем меня сюда притащил, езуит старый, – добродушно вставил отец Федор, – Лев Иванович, сейчас все объясню. Подозреваемый – это племянник Якуба, Рамазан, фамилия его Хайдаров… «Погоди-погоди, полковник… Хайдаров. Рамазан. Семьдесят кило, сорок боев, семь поражений… сука-сука. И эти туда же, и тут все тронулись? И по тому же поводу?». Полковник вспомнил белые, бешеные глаза Хортова и поежился: – Вы, батюшка, хотите сказать, что Хайдарова хотят посадить по сто пятой, за убийство, только за то, что он бой продул? Дядя Якуб хлопнул себя по коленке: – Ва, Федор. Говорил я тебе: сразу видно умного человека. Так, все так, сынок. Он же местный, родился, рос тут, гордость, львенок. Всю жизнь, как ишак, вкалывал, денег на тренеров не было, его родной брат дрессировал, старший, Русланчик. Он и проиграл-то из-за него, опыта не хватило, знаний не хватило, перегрузил парня после болезни. – Погоди, Якуб, не части, – прервал старика отец Федор. – Вы, Лев Иванович, давеча сказали: «только за то». Вы масштабов нашей трагедии не представляете. Тут игра идет по-крупному, и не в нарды, не в волейбол. Тут все играют – от участкового до начальника. Поток приезжих иссяк, настоящих дел нет, сначала со скуки начали, потом втянулись. Выигрывают, проигрывают, чаще, конечно, последнее. А с пандемией – она, видите ли, сказывается на умах, – в общем, совсем головы потеряли. На Рамазана ставили очень большие люди, ну, понимаете, – он показал в потолок. – Деньги откуда? – прямо спросил опер. – Этого я не знаю. Да и не нужны они, большие деньги-то. Ставить можно было мало, а получать – много. Высокие коэффициенты им Арутюнов поставлял, по блату, как землякам, мол. Но это, конечно, большая тайна, вот такая. – Он развел руки, показывая, какая именно большая. – Так что, Арутюнов местный? Старики переглянулись. – Ну конечно, с чего бы он в нашу глушь поехал, – сказал отец Федор с несколько искусственным спокойствием, – ни дискотэк, ни забав разных. Да, местный, детдомовский. На соседнем с Киселюхой мысу – Кадош – дом-интернат был. На Киселюху ходили в походы, картошку пекли. – Ладно, ладно, ностальгия и все такое, – поднял Гуров ладони. – Рамазан хороший мальчик, не виноват, злые менты подставили. Арутюнов-то при чем? Есть предсмертная записка, есть характер повреждений, нет следов борьбы, есть свидетель, обнаруживший труп, – все есть, как в кинофильме, нет лишь Хайдарова. Дядя Якуб, черно-серый, как грозовая туча, открыл рот, но отец Федор поспешил снова заговорить: – Позволь мне. Какая записка, Лев Иванович? – Что, пропала записка? – Не было никакой записки. Я разговаривал с адвокатом. – Была записка, – покачал Гуров головой. – Я в руках ее держал. Детский рисунок, поздравление папе, тринадцатое июня, и на обороте: «Я добровольно, никого не винить» и так далее. Снова помолчали. – То есть записки нет, – повторил полковник, – а смартфон есть? Отец Федор покачал головой. – Интересно, – произнес Гуров, – а вам имя Алташа чего-то говорит? Священник задумался: – Алташа? Алтан, алтын… золото? – Таша, Татьяна, – проворчал дядя Якуб. – Танька, рыжая коза, чтоб ее… – и прибавил длинную фразу. – Если дядя Якуб прав, – подумав, сказал отец Федор, – то это Татьяна, бывшая как бы жена Арутюнова. Ну и мать его ребенка. – Ну да, с днем рождения, папа, – кивнул полковник. Этот цепкий поп начинал ему нравиться, и было такое ощущение, что им надо поговорить с глазу на глаз. Плюнув на этикет, Гуров сказал прямо: – Дядя Якуб, позвольте мы с отцом Федором выйдем, поговорим. – Сидите, я сам, – велел старик, поднимаясь. – Я его потому сюда и привел. Думаю, как Князь сказал, что у тебя все по-божески, попа надо. – Не жалуют они меня, я и удивился, что ж это сам Якуб Яныч пожаловал, – пояснил отец Федор, когда старик вышел. – Я ж коренной шапсуг, и нá те – крест напялил. Вы правильно решили: с глазу на глаз. Дело вот в чем: Рамзан с Татьяной жениться собрались, разумеется, Якубу это как нож по сердцу – чужую взял, русскую, рыжую, да еще с ребенком. Ну и вообще, Танечка у нас тут…. такая! Опытная. Ну вот и решили наши сыщички такой детективчик состряпать: приехал былое вспомнить бывший, а нынешний ему голову проломил и со скалы сбросил. – Вообще, талантливо, – оценил полковник, – может, и не оригинально, зато складно. – Складно, только все вранье. Сам Рустам, к великому моему сожалению, сам. Я вам расскажу, что знаю, он-то мне не исповедовался, а так… сказал просто. Точнее, даже не сказал… ну, если в целом… – Батюшка, мы не на допросе, говорите запросто. – Рустам заезжал ко мне в день своего рождения, непогода была еще. – Трезв был? – Выпивши, но в рассудке. В общем, нюни распустил, говорил, что все решил, что нет другого пути, что лучше уж сам, что не может, как крыса, всю жизнь. Я ему, само собой, втолковывал, что его, беднягу, ждет в таком случае, а он эдак посмотрел на меня и говорит: а чт-т-то, мол? Чт-т-то здесь од-дин, что в ад-ду один. Все ед-дино. И протягивает мне, знаете ли, деньги. – Какие деньги? – Да вот, – отец Федор извлек из рюкзака внушительную пачку, завернутую в газету, – прям как у Достоевского, помните? Гуров пожал плечами. – Говорит, ни к чему они мне теперь. И пошел. А потом поворачивается – глаза, как потухшие свечи, – и тихо так: ты меня от-т-тмоли, отец, п-постарайся. Я было за ним, да куда, он здоровый парень, резкий, а я в одеянии-то. В общем, ушел, ну а дальше вы знаете. Гуров глянул на деньги, на священника – и промолчал. Отец Федор кивнул: – Ну да, как же, взятку сую. Со стороны, может, и так выглядит. Хорошо, пусть пока у меня полежат, пригодятся еще, а то и передумаешь. Адвокат-то фуфло. Понятно, нормальный адвокат сюда не поедет, не тот масштаб. Ну хотя бы эксперту дорогу оплатить. Только, Лев Иванович, чтобы стоящий был, из центра, надежный. – Отец, не возьму я твои деньги. И эксперт, раз уж на то пошло, не возьмет. Постараемся, что ж делать. Только ведь я ж в отпуске. Священник хмыкнул, укладывая деньги в рюкзак: – У нас с вами, Лев Иванович, отпусков не бывает. Нам людей спасать надо. Пока руки теплые, надо добро делать, иначе не отмолиться до смерти. Я, знаете ли, в вашем примерно возрасте не сделал то, что должен быть сделать, – так три жизни минимум поломал. – Потом расскажете, при оказии. Теперь телефон адвоката давайте. Глава 4. Последняя деталь пазла «Ох, наверное, и выставят мне счетец за съеденное и выпитое!» – весело думал Гуров, собирая вещи. А то как же! К нему со всей душой – ни в чем не подозревают, кормят-поят досыта, селят в комфорте, а он, неблагодарный, трансформируется из мирного курортника в столичного важняка, является с коварной улыбкой в отделение, просит допросить себя в связи с делом о самоубийстве гражданина Р. Арутюнова, упоминая какие-то записки, смартфоны какие-то. Не желает, гад такой, мириться с версией следствия, такой складной: на почве ревности нынешний муж проламывает череп предыдущему и за борт его бросает в набежавшую волну! Романтика. И вот понадобилось этому въедливому полковнику лезть в местные дела. Мирный бесплатный адвокат – робкая горянка с лермонтовским именем Бэла, только выпустилась из университета, – сначала отводила красивые глаза и с обреченным видом вздыхала, но Гуров, призвав на помощь все свое красноречие, добился своего. Взалкала экс-студентка Бэла, перестала краснеть и, взявшись за дело, без особого труда выбила письменные и устные доказательства того, что Хайдаров 12 июня, то есть за день до убийства, был задержан за нарушение масочного режима и в связи с оказанием сопротивления «вплоть до выяснения». Ее стараниями был поднят вопрос о пропавшей грамотке (которая, впрочем, пропала бесследно) и о смартфоне (который немедленно нашелся в сейфе следака, правда, уже со стертыми данными). «Лексус», также внезапно материализовавшийся на стоянке у горотдела полиции, осмотрели еще раз, со всей тщательностью и под новый протокол, каждую строчку которого Бэла прочитала чуть не по буквам и могла пересказать, даже будучи разбуженной среди ночи. Девушка оказалась талантливая и понятливая. В общем, много чего было сделано, Гуров умел вдохновлять людей. Мало того, еще и своего судмедэксперта из столицы вызвал, соблазнив вином и теплым морем. Тот прилетел недовольный, но после повторного осмотра виновника своего нечаянного отпуска повеселел до такой степени, что вышел из морга, смеясь (чего отродясь не бывало). – Почитай, Лева, почитай! – гоготал он, скидывая перчатки. – Только не на ночь. Глянь, что понаписали, Ильф и Петров, Король и Шут! В самом деле, заключение, составленное патологоанатомом городского морга, заставило бы любого читателя задуматься о собственной вменяемости. Это была жесткая, цветистая, острая проза, насыщенная мельчайшими психологическими деталями, которые мог знать разве что сам покойник. В подробностях описывалась жуткая картина происшедшего циничного убийства: потерпевший, «пребывая в даверии», был сначала жестоко избит, «на что указыват полное атсутствие зубов», потом «многократно стукнут по затылочной доле тупыми предметами, напоминающими кулаки», «волочен по местности, на што указывают засадины на задней части» и, наконец, никак не мог утонуть сам, поскольку «в легких вода нет». – Ладно, – успокоившись, вытер слезу эксперт, – местному-то патологоанатому лет двести, практически ровесник криминалистике, к тому же пьет старик, уже совсем не в себе. Подсунули литру-другую чачи – и они на пару со знакомым чертом накатали вот такую нетленку. Смотри, он и по клавишам-то не попадал, а от руки бы он столько и не написал, у него они вот эдак, – эксперт показал, как именно, – трясутся. – Ладно, Бог ему судья. Сам-то что скажешь? Эксперт пожал плечами: – А что скажу? Следов криминала не вижу в упор, сам, бедолага, и сиганул. С самой верхушки, точно по траектории, как в учебнике. Возможно, ветер немного снес, тем более, ты говоришь, буря была. – Была. – Ну он, видать, сразу и затылком, и спиной, и всем прочим о то добро, что из скалы торчало – камни, корни, – тут уж не до дыхания. Что зубов нет – так их на дне поискать надо, найдутся. Промилле в крови многовато, под четыре, тоже, знаешь ли, не шутка, хотя и здоровый мужик. Подробностей не скажу, но не исключаю, что бедняга помер еще в полете. Возможно, что и опомнился, так ведь поздно уж. Криков ты не слышал, нет? – Откуда, что ты, – махнул Гуров рукой, – такой шум стоял. Я и его-то случайно услыхал, когда он совсем рядом на стенку полез.