– Давай, славный корабль, омулевая бочка… ну вот пристала, а? – В самом деле, чего только не… – Крячко не успел договорить, как с заднего ряда грянула именно эта песня в классическом хоровом исполнении. – Надо же, какая популярная композиция, – хмыкнул Лев Иванович, – кто бы мог подумать. – Я про нее в последний раз в «Мастере и Маргарите» читал, – припомнил Крячко. Стюардесса, ослепительно улыбаясь, поспешила на звук, послышался ее приятный голос, мягко, но безапелляционно предписывающий выключить мобильные телефоны и позабыть о них до конца рейса. Партия в шахматы клонилась к закату, крячковский король сиротливо стоял в углу, и Станислав, предчувствуя разгром, решил его оттянуть. – А между прочим, хозяюшка, кого ждем? – спросил он первую попавшуюся стюардессу. – Немедленно уточню этот вопрос и доложу его вам, – деловито, без малейшего признака колкости ответила она и пропала. Несколько минут спустя в салон густым тараном ворвался столп насыщенного запахами воздуха. При желании можно было обонять: сегодняшнее пиво, вчерашнюю водочку, пару стопок утреннего коньяку, селедку и много-много литров кофе. – Ох, ничего себе, – только и произнес Станислав, глядя на колонну из десятка пассажиров мужского пола, чье появление и предварял этот удар по обонянию. Все одетые в одинаковые фуфайки, все с сосредоточенными лицами и все, как один, с небольшими зелено-желтыми спортивными сумочками с надписями «Rugby» и «Old Elks». Быстро, деловито и очень организованно они распространились по всему салону, заодно распространив свои ароматы, расселись и моментально предались сну – тоже практически одновременно. – Так-так, на ловца и лось бежит, а, Лева? – усмехнулся Станислав. Так и получилось: замешкавшийся где-то по дороге «лось» – щекастый, круглый, с кудрявым черным чубом и намечающейся лысиной – разместился прямо рядом с ним, буркнул нечто в знак приветствия, доверчиво привалился к его плечу и заснул. – Ходи давай, – сдерживая смех, приказал Гуров. – Сам видишь, Лева! Не могу, руки заняты, – сокрушенно ответил Крячко. – Ладно, тогда ничья, – великодушно согласился Лев Иванович и устроился подремать сам. Сосед Крячко вернулся в реальный мир минут двадцать спустя и немедленно проявил себя как отличный попутчик: открытый, общительный и одновременно деликатный. – Иванов, – представился он, протягивая руку, – Маратыч. – Очень приятно, – солидно ответил Станислав. – Вы, стало быть, «старые лоси»? Наслышан, наслышан. Маратыч расплылся в улыбке, его и без того некрупные глазки заволокло, как тучами, румяными щеками: – Они самые. Вы, видать, тоже в Светлогорск? – Можем и в Светлогорск, – покладисто ответил Гуров. – А что, разве там с рижанами игра будет? Не в Калининграде? – Э, да вы тоже на фестиваль, что ли? – искренне обрадовался Маратыч. – Вы из какой команды? Или так, погулять-поболеть? – Мы из команды поддержки, – подмигнул Крячко. – Будем всем сердцем за вас переживать! – Тогда точно всех порвем. Понял, – кивнул новый знакомый, быстро огляделся, нет ли поблизости стюардесс, и, не увидев ни одной, молниеносно разлил по стаканчикам из плоской кожаной фляги нечто феноменальное. Противиться столь радушному приглашению было бы архипреступно, к тому же коньяк оказался отменным. Старый регбист Маратыч предложил также ароматного сыра с плесенью и орехов. Из беседы и преподнесенной визитки следовало, что в миру он является директором книготорговой фирмы («Так что, если требуются учебники, по военной истории или что по кулинарии – милости прошу, не стесняйтесь»), а заодно, как оказалось, попечителем и главным тренером детской спортивной школы. За неполные два часа лету от Москвы до Калининграда он поведал новым знакомым практически все, что нужно было знать о его любимом виде спорта, историю и правила, а также рассказал подноготную мероприятия, куда они сейчас с «мужиками» отправляются. Оказалось, что фестиваль – это мероприятие ежегодное, сборище развеселых хрычей – старых, престарелых и среднего возраста, – многие из которых, как и он, Маратыч, играли еще в сборной Советского Союза. А теперь собираются для того, чтобы сгонять в «регбишечку» пятнадцать на пятнадцать на поле, в «пляжку» – пять на пять, – «это на пляже, как вы понимаете», – а потом как следует отметить встречу на «третьем тайме». Под этим эвфемизмом следовало понимать пирушку посла окончания игр. А на рейс они чуть не опоздали по причине необходимости сбора растерявшихся по дороге друзей. – А чего это вы так рано принимать начали? Что, дома жены ругают – пить не дают? – поинтересовался Крячко. Маратыч развел руками и сокрушенно сказал: – А пес его знает. Традиция, друг мой! Дома, что дома? Дома жены, у них работа такая. Вот у меня, прямо, понимаете, по классике: «Не пей, душечка, водочки», «Не спи после обедика, тебе нездорово». – Что, есть проблемы? – вежливо спросил Гуров. – Да есть, конечно, как у всех, у кого их нет? – пожал плечами спортсмен. – Работа не айс, нервная, сами можете видеть, кто сейчас бумажные книги-то покупает? Тем более что налаженный быт дал трещину: мы в «Олимпийском» работали последние двадцать лет, постоянная клиентура была, а теперь, как снесли его, мы на ВДНХ, да еще и на отшибе, так что контакты и связи подрастеряли. Ну и книги предпочитают скачивать, а не покупать. А дармоедов-то сотрудников по-прежнему корми, пои и воспитывай. Понервничаешь, конечно, то да се, моторчик нет-нет да пошалит. Вот моя и начинает. Моя – она со мной со сборной, спортивным медиком работала, можете представить терминологию, – пояснил он. – О да, – кивнул Крячко с сочувствием. – Вот то-то и да. Ну а уж как «короной» переболел, так вообще взбеленилась: мол, на сердце дает, не пей, не кури, дыши через раз и с оглядкой. Курить-то я бросил, само собой. Да и коньячку-то совсем немного взял, только то, что во фляжке, – он показал свой удивительный бурдюк, – вот этот допью – и больше не буду. Тем более что такого коньячиллы в Кенике не найдешь. – Да, коньяк знатный, – признал Лев Иванович. – Не то слово, – подтвердил Маратыч. – «Реми Мартин», родной, еще прям оттуда, до пандемии. Да, ребята. Я ж понимаю, здоровье, диета, да и супруге тоже овдоветь до времени неохота. Только ведь как жить-то, если никакой радости нет? Вот, хотя бы раз в год выбраться. – И вполголоса закончил: – Да и дочу повидать. – А, ты сам с тех мест? – Да нет, я москвич, зеленоградский, – засмущался он. – Ну вот фестивали-то уже давно проводятся, ну вот как-то так и получилось. – Понимаю. – Ну да. Так-то не выберешься, в Зеленограде своих три штуки, старший скоро внука родит. В этот момент появилась стюардесса, деликатно вмешавшись, попросила допивать спиртное, убирать с ее глаз долой и привести спинки в вертикальное положение, ибо на горизонте аэропорт «Храброво». – Промежду прочим, мужики, где остановились-то? – деловито осведомился Маратыч после того, как были разобраны сумки и пьяные друзья. – Да в целом нигде еще, на месте определимся. – Ну да! Вот удача. Тогда айда с нами, сейчас и автобус приедет, в Светлогорск отвезет, и как раз двухкоечный номер пустует. Как раз двоих наших жинки не отпустили. – Удобно ли? – засомневался Крячко. – Конечно! У нас запросто все. – Нам повезло, – улыбнулся Гуров. – Только вот что же, кто играть у вас будет? Стало быть, некому? – Как это некому? И мы сейчас на месте определимся, у нас же не профессиональный турнир, а ветеранский, – объяснил Маратыч. – Фиксированных протоколов нет. Один выбыл, другого поставили, и всего делов-то. Главное, чтобы по габаритам подходил да бегать умел. Вот ты, например, Стасик – готовая схватка, а вы, Лев Иванович, – готовый вингер, ну, который по краю носится. Я то есть. Бегаете хорошо, должно быть? – Давно не пробовал. Хотя однажды стометровку за десять девяносто восемь пробежал. – Ну? – обрадовался Маратыч. – Слушайте, а может, вместо меня по краю сгоняете, на пляжке? А то, кроме Иванова, особо никто ногами не шевелит, ползают, как сонные мухи. Ну, Лев Иванович, как, тряхнем стариной? – Там видно будет, – отшутился полковник. – Точно. До завтра еще день целый. Сыщики разместились в том же отеле, что «лоси», под названием «Раушен», под сенью лип и дубов. Номер оказался простым, чистым, попахивающим карболкой. Не исключено, что отель в непрофильное время работал как санаторий, а то и ковидарий. Радушный Маратыч по-быстрому перезнакомил полковников с командой, все в которой оказались весьма приятными людьми, даже во хмелю. Сидели себе потихонечку во внутреннем дворе отеля, попивали, кто водочку, кто коньяк, кто виски, запивая крепкий алкоголь пивом, поедали шашлычок, угощая всех желающих к ним присоединиться, в том числе и тех, кто просто шел мимо, за живой изгородью, и резались в картишки. Пришел оркестр, мужики с редким единством и талантом исполнили хором «Как молоды мы были» и песню мамонтенка. В скором времени подтянулись противники-«латыши», их встретили, как родных. К удивлению Гурова, члены «Балтийского шторма» не просто великолепно говорили по-русски, они таковыми являлись на самом деле. – И это тоже мужики из сборной, – пояснил Маратыч, разливая коньяк из своей фляжки, которая казалась неиссякаемой, – тоже из сборной Союза. После развала они в Латвии и остались. А что? Тут с прошлого года и сборная Узбекистана ошивается, так все высокие, голубоглазые, истинные узбеки. Плов творят – закачаетесь! На третьем тайме оцените. Постепенно количество спиртного переходило в качество, то есть заканчивалось. Было собрано вече из «старших», то есть тех, кто уже достиг тридцати пяти лет, на котором порешили «молодняк», то есть тех, кто не достиг еще этого порогового возраста, отрядить за «добавкой» в ближайшую «точку». «Молодняк» не сопротивлялся, бегал с удовольствием, и не по разу, правда, ряды гонцов неуклонно редели. – Вот так я дочкой и обзавелся, – с ностальгией заметил Маратыч, доставая карты. – Пока за догоном бегал, с эдакой продавщицей познакомился, аж ух. Васильич, ты как, в «козла» умеешь? – Давненько я не брал в руки карточек, – со сдержанной радостью констатировал Станислав, разминая пальцы. – Вы, Лев Иванович? – спросил Маратыч, мастерски тасуя колоду. – Я пас. Если позволите, посижу, полюбуюсь, как профессионалы действуют. – Вы, главное, шашлычок кушайте, не забывайте, – напомнил Маратыч, – сало, оно для сердца полезное, послушайтесь старого сердечника, женатого на медичке. Гуров пообещал послушаться, несмотря на то что «старый» сердечник был года на три постарше, не более. Составилась компания, Маратыч и Станислав моментально сыгрались и принялись потихоньку, по рублю потрошить уже изрядно набравшихся коллег-картежников. Лев Иванович, оглядевшись, мысленно махнул рукой: при таких условиях спрогнозировать, по какой причине может быть завтра остановлена игра, просто невозможно. Классический мужской междусобойчик, все в возрасте, хорошо подогретые, по-шекспировски готовые к любой судьбе. На расспросы о том, где предполагается играть, ему невнятно пояснили, что «там, на “сковородке”, а то прохладно». Что скрывалось за этим эвфемизмом, выяснить уже было не у кого, все были заняты воспоминаниями и возлияниями. К тому же начались танцы, к щедрым и галантным москвичам потянулись отовсюду подвыпившие дамы, и Лев Иванович решил сходить на набережную от греха подальше. Что зря время терять? В конце концов, сейчас-то что можно сделать – да ничего. Тем более, если заранее сформированных составов, согласно Маратычу, нет и никогда не было, то есть никаких проблем с заменами. Правила, насколько можно понять, условные, носят рекомендательный характер, в расчете на то, что все свои и в возрасте, кому придет в голову калечить того, с кем еще выпивать? И как может быть не закончена игра, если в нее можно ввести кого угодно, хоть члена команды противника? Непонятно. «Пойду дышать», – принял решение Гуров и отправился искать спуск к морю. Выяснилось, что он недалеко, лишь дорогу перейти, и вот она, крутая мощеная тропинка, которая спускалась на пляж с арийской прямотой, и лишь иногда, как бы опомнившись, изображала более или менее плавные повороты. Да, суровый балтийский терренкур с отдыхающими не церемонился, скатывался к воде под опасным углом, а тому, кто собирался вниз, непременно надо было бы задуматься об обратном пути, наверх. Сыщик, бросивший курить сразу после ухода Хортова, решил, что ничего, здоровья хватит, прогулочным шагом спустился до воды, постоял немного, а потом взобрался на террасу, выступавшую над пляжем. Опираясь на мраморный парапет, Лев Иванович смотрел на море. Как только день перевалил за половину, ветер начал неуклонно крепчать. По Балтийскому морю катились серо-зеленые валы, а из-за стальных серых туч – точь-в-точь шинели вермахта, как в кино показывают, – нет-нет да пробивались лучи солнца. Вечерние курортники в теплых свитерах и шортах тряслись от холода в кафе, согреваясь кофе и спиртным, а те, что постарше, поразумнее и более тепло одетые, последовали примеру Гурова и дышали воздухом на террасе. На пляже красовалась табличка, на которой было начертано мелом: «Воздух – 13, вода – 11». Было ожидаемо пусто, лишь в одном месте были сложены вещи. Чайки, проходя мимо, поглядывали на кучку одежды недоуменно и неодобрительно. Гуров присмотрелся и не без труда разглядел среди вздымающихся волн упрямого курортника, упорно плещущегося в серой воде. – Надо же, как долго купается человек, – сказал один гражданин, любуясь им. – Да. Довольно долго, – согласился второй. – В самом деле, вода холодная, штормит, а он, смотри-ка, не дрейфит.