– Серые, это точно, почти белые, – ответил Крячко. – И взгляд такой задумчивый, добрый. Человек с таким взглядом шею свернет – не заметит, я еще подумал… – Потом доскажете сагу свою, – прервала эксперт, орудуя пером по планшету. – Еще раз. Глаза? Ну, большие, средние, маленькие, внешние углы – вверх-вниз? Лицо – квадрат, овал, треугольник? Угол вверх, вниз? Уши – выдаются, прижатые, мочка большая, средняя? Взявшись за полковников всерьез, эксперт минут за десять подправила то, что они давили из себя все это время, сумев «родить» лишь нечто среднее без лица и отличительных признаков. – Этот? – Он, – уверенно сказал Лев Иванович, оценив результаты труда мастерицы. – С ручательством, – подтвердил Крячко. – Вот это талант! – И он поцеловал эксперту ручку. – «Щит и меч» давно смотрели? – осведомилась эксперт, не ведясь на грубую лесть. – В детстве, – признался Гуров. – На девятое мая, на даче под пиво, – покаялся Крячко. – Н-да… ну, может, просто совпадение, – успокоила эксперт, – хотя, конечно, вылитый Иоганн Вайс, он же Саша Белов. Еще что-то вспомните? Может, шрамы, родинки, татуировки, что-то делал, не делал? Говорил, может, как-то по-особенному? – У него звонок на телефоне был, «Славное море – священный Байкал», – вспомнил Станислав. Эксперт задумчиво повертела в руках перо, глядя на фоторобота: – Этот факт к нашему делу вряд ли относится. Хотя интересно, ведь, судя по возрасту, вряд ли его можно признать любителем ансамбля Александрова и тем более Шаляпина. Ценитель? Музыкант? – Хорошая мысль, – кивнул Гуров. – В общем, огромное спасибо, обязательно проверим. …В кабинете Гуров некоторое время сидел молча, разглядывая получившегося фоторобота. Исключительно приятное, открытое, одухотворенное лицо с тонкими, можно даже сказать, интеллигентными чертами, лицо философа или даже профессора математики. Нет, не вяжется. – Не вяжется по картинке, – произнес он вслух. – Что у тебя не вяжется? – осведомился Крячко. – Не вяжется модус операнди. До того как он свои операции проводил – прямо филигрань, аккуратно, с выдумкой, ни шероховатости, ни зацепки, ну не за что зацепиться! Теперь фигурант ведет себя совершенно по-другому, как будто и не он это – если предположить, что это тот самый человек, а не исполнитель, наемник… – Перестань! – поморщился Станислав. – Нашел наемника, метр с кепкой в прыжке. – Еще раз допустим, что это тот самый. Он перешел к грубой силе, и это у него очень плохо получается. А до этого действовал исключительно мозгами. Вот это его поле. А здесь, стало быть, психанул, потерял самообладание – и тотчас обделался. Для такого супермена показательный момент. – Шизофреник? – предположил Станислав. – Психопат? – Не исключено, что и то, и другое, и очень не любит Нассонова. – Следовательно, берем за жабры Асланчика и аккуратно, по почкам, вопрошаем, кому он до такой степени мог насолить. – Таких может оказаться слишком много, – заметил Лев Иванович. – Да перестань! «Таким», которых «много», достаточно было бы отметелить его в той самой сретенской подворотне. Или просто грохнуть. Такие, которых многовато, турусы на колесах не разводят. Гуров согласился: – Звучит логично. Проверим. Расчет на Нассонова не оправдался. Он внимательно изучал фоторобот, вертел его так и сяк, прилежно и напряженно думал, но в итоге лишь руками горестно развел: – Нет, простите, не припоминаю, не узнаю. Вроде бы где-то видел, но где – не припоминаю. Что-то знакомое разве что в верхней части лица. – Аслан, соберись. Попробуй еще раз. Представь, может, помоложе был? Или, напротив, постарше? Не такой красиво причесанный. – Честное слово же. Ну взгляд вроде бы знакомый. Добрый такой. Где я его мог видеть? – На девятое мая, по телику? – невинно сказал Крячко. Нассонов обрадовался: – Точно! – Но, взглянув на Гурова, посерьезнел: – Нет, честно. Первый раз вижу. Тот задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Ладно, подумаем пока. Вы с охраной, Аслан? – Зачем она мне, – пожал плечами тот. – Он же меня убивать не будет. Пусть отдохнут ребята, погуляют. На свои-то в Москву не накатаешься. Да и потом, скоро я их вообще отправлю, платить будет нечем. «Какой душевный, заботливый человек», – подумал Крячко с сарказмом. С некоторых пор Аслан начал замечать вещи, о которых раньше не думал или воспринимал как само собой разумеющееся, – осеннее солнце, шуршание листьев под ногами, малышей в песочницах в ярких комбинезонах. Может, времени раньше не было, может, все это казалось неважным, но сейчас, когда отчетливо маячил на горизонте финиш жизни, простые вещи начали радовать как никогда. Раньше он не понимал Москвы, он любил, когда тепло и много солнца, но теперь и этот город вызывал у него теплые чувства, почти нежность. Наверное, что-то подобное испытывают, когда стихает зуд или боль и все-все в этом мире устраивает. Главное, чтобы опять не началось. Спускаться в метро не хотелось. Он шел себе и шел по Бульварному кольцу в сторону Сретенки, зашел в пекарню, набрал свежих лепешек, завернул в винный, взял несколько бутылок французского вина и калининградского коньяка. Подумал было позвать одну знакомую, но отказался от этой мысли: не до баловства сейчас. Вот если бы поговорить с кем-нибудь, уж очень хотелось просто так, не по делу, ни о чем, спросить, как дела, что ли. Да, звонить просто так было больше некому. После того как разошлись с Рустамом, друзей он так и не нажил, да и Рустама уже нет, не у кого даже и прощения попросить, тем более что было за что. Никогда бы в жизни не подумал, что так будет не хватать его, задумчивого, молчаливого, заикающегося, надежного, его верную тень с раннего детства. Не успели они поговорить по-хорошему, выслушать друг друга. «Ладно, что ты, баба бабой. Еще побарахтаемся, увидим небо в алмазах!» Аслан завернул к себе в арку, поднялся на этаж, вставил ключ в замок. В этот момент его легонько похлопали по плечу: – Привет, Асланчик. А я как раз тебя жду-дожидаюсь… – А между прочим, господин полковник, что мы ищем? – осведомился Крячко, допивая коньяк. – Начнем с главного. И снова они сидели в гуровской квартире, и снова думали, и снова без особых результатов. – Мы, господин полковник, в трудной ситуации. – Как всегда. – Нассонов, конечно, молодец: я – не я, лошадь не моя, кто это – знать не знаю, ведать не ведаю, а вы, орлы-сыщики, ищите, вот ваша работа. – Эх, не подумали. Знать бы, что у него память такая дырявая, надо было бы в Светлогорске заяву подавать, – заметил Станислав, – на всякий пожарный. Так, по крайней мере, было бы о чем речь вести. – Да уж, мусорный пакет у мусора на голове. Местные бы оценили. – Вот ты смеешься, а мне лично не до смеха было, – мрачно заметил Крячко, – и тогда ты не такой бодрый был, а, как бы это сказать, синеватый. С чернотой. Гуров автоматически потер шею: – Ну, что старое поминать. Тем более что при надобности помянем, еще как. Что там у нас в духовке-то? Давай есть, что ли. Они только разложили по тарелкам тушеное мясо и картошку, как зазвонил телефон. – Здравствуйте, Лев Иванович, дорогой! – сказал Нассонов развязно-весело. – Слушайте, представляете, я все вспомнил! – Да ты что, – мрачно порадовался полковник. – Что именно, друг мой? Тот залился счастливым смехом: – Вы запишите, запишите! Потом еще можно запомнить… ик. Короче! Это Серый, то есть Сергей Мацук, ща скажу… так, мне тридцать шесть… короче, одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмой, седьмое января! Вот кто это. Вы там черканите где-нибудь, что в моей смерти я именно его прошу винить, а то я… ик. Никак карандаш не найду! На кнопки не попадаю уже. Ну эта… доброй ночи! И он разъединил связь. Крячко поинтересовался, пережевывая снятую с блюда пробу: – Что еще? Мальчик «белочку» словил? Аль истерику? – Кто же его знает. Кого-то или чего-то словил. Но вот, теперь у нас есть ФИО и год рождения. Правильно говорят: все приходит к тому, кто умеет спокойно ждать. Так что делаем запрос и спокойно ждем. И едим. Не успели они уговорить извлеченное из духовки блюдо и разлить еще по рюмкам коньяк, как стало известно совершенно определенно, что Сергей Мацук, 1987 года рождения, осужденный по статье сто шестьдесят первой, отбывавший наказание в исправительной колонии для несовершеннолетних «Нерчинская ИК № 12», погиб в результате несчастного случая. И, как не имеющий близких родственников, похоронен там же. – Шилка и Нерчинск не страшны теперь! Истоки любви к композиции ясны, эксперт – гений. Зато снова понятно, что ничего непонятно, – радостно констатировал информацию Крячко. – Забавно, и весьма… – протянул Гуров, постукивая пальцами по столу. – Весьма и забавно. Но мы же умные люди, Стас? – А то! – Тогда не то здесь что-то. Что-то не то.