— Кажется, мы уже выясни ли, что именно так я и сделал, — фыркнул мистер Уошберн. — А кто-нибудь еще мог вечером навестить Саттона? — спросил я, пытаясь снять патрона с крючка. Но Глисон меня игнорировал. — Ничего необычного в поведении покойного вы не заметили? — Когда я пришел, он не был покойником, если вы это имеете в виду. И когда я уходил — тоже. — Я хотел спросить, не вел ли он себя как-то странно? Скажем, так, что это могло бы пролить какой-то свет на случившееся… «Прекрасная фраза. Глисон молодец», — сказал я про себя. Он начинает понимать, что с этой компанией на разговорах о покойниках далеко не уедешь. — Он возражал против увольнения и заявил, что не убивал жену, что бы ни думала полиция, и что будет рад судебному процессу. — Нам он говорил то же Самое, — заметил Глисон. — И мы действительно хотели предоставить ему возможность все рассказать, естественно, в ходе судебного слушания. Так что вы ему ответили? — Я сказал, что убежден в его невиновности, но остальные в нее не верят. Так что я буду просто счастлив принять его обратно после судебного процесса, — конечно, если его оправдают. — У вас сложилось ощущение, что Саттон готов к судебному процессу? — Нет, такого ощущения у меня не было… — Но вы сказали… — Перспектива появиться в суде его скорее пугала. Вы знаете, он принимал наркотики и был уверен, что в обвинительном заключении об этом будет сказано… Уверен, он не боялся обвинения в убийстве… Не знаю почему, но не боялся. Его волновал только вопрос о наркотиках, но пугала не мысль, что за это его отправят в тюрьму, а перспектива их лишиться хоть на несколько дней в ходе судебного процесса… — Он собирался завязать, после того как мы поженимся, — усталым безразличным голосом вмешалась Магда. — В Коннектикуте есть клиника, где от этого лечат. Он собирался туда. Мы там хотели провести медовый месяц. — Она неожиданно умолкла, как патефон, когда поднимают иголку. — Значит, когда вы ушли… Саттон был жив и рассержен. — Боюсь, да… Я имею в виду, что рассержен. — Заходил к нему кто-то за последний час? — вновь спросил я. — Здесь я задаю вопросы, — оборвал меня Глисон. — А пожарную лестницу контролировали? — спросил я, просто чтобы что-то сказать. — Она проходит как раз возле кухонного окна. — Так вы заметили, что здесь есть пожарная лестница, да? — Заметил. — А вы тоже были на приеме? — Да… Не забудьте, мистер Глисон, я — единственный, у кого нет мотива для убийства. Глисон предупредил меня о возможных последствиях моей беззаботности. Пока мы беседовали, детективы обшарили всю квартиру, а фотограф снял все, что хотел. Теперь они собрались уходить. Глисон, получив нагоняй от своего лейтенанта, встал и потер руки, словно смывал с них чужую вину. — Завтра встретимся снова. Сможете сами добраться домой? — повернулся он к Магде. — Да-да… — неловко зашевелилась та в кресле. — Надеюсь, — заметил мистер Уошберн, — этот поворот станет финалом столь безобразного дела. — Или началом, — неопределенно протянул Глисон. — Я полагал, вы выстроили дело против Майлса. Теперь он мертв… Было ли это самоубийство, несчастный случай — кто теперь узнает, как он умер?.. Факт тот, что человек, которого собирались арестовать за убийство, мертв, и значит, дело… Господи, смотрите! Мистер Уошберн отскочил, и все мы повернулись, чтобы взглянуть на тело. Простыня, которая его закрывала, загорелась от продолжавшей тлеть головы, и желтое пламя, подобно нарциссу, расцвело на белой ткани. Однако я не видел, чем все кончилось, так как поспешил последовать за стремительным броском мистера Уошберна, самым решительным образом устремившегося вниз по лестнице. 3 Сначала мне, как и патрону, читать газеты просто не хотелось. Но, разумеется, мы вместе их прочли… и, разумеется, в тягостном молчании. «Смерть в балете»… «Самоубийство мужа убитой балерины»… «Таинственная смерть подозреваемого в убийстве»… «Вторая смерть в балетной труппе». Нет нужды говорить, что наша новость заняла первые страницы всех ведущих газет. Покончив с ними, мы переглянулись. К счастью, в этот момент позвонила Альма Эддердейл, что позволило мне отправиться в Метрополитен-опера. Возле служебного входа собралась толпа, но без какой-либо определенной цели: просто люди собрались у места, где произошло убийство… а точнее, где может скрываться убийца. Я пробился сквозь них и сразу отправился в гримерную Джейн. Когда ночью я вернулся из квартиры Саттона, она уже спала, а когда в девять утра уходил из дому, чтобы помочь мистеру Уошберну справиться с репортерами, которые на целых три часа превратили наш офис в ад, еще спала. Она зашивала один из своих костюмов, день был ужасно жарким, и на ней ничего не было. Я подарил ей долгий страстный поцелуй, так далеко откинув назад кресло, в котором она сидела, что ей пришлось высоко задрать ноги, чтобы сохранить равновесие. — Это правда? — спросила Джейн, когда мы закончили и я успокоился. Я кивнул. — Глисона уже видела? — Я не увижусь с ним часов до четырех. Майлс покончил с собой, да? — Думаю, да. — Но как же это случилось? Ты его видел? При воспоминании об этом зрелище меня передернуло. — Сейчас расскажу. Кошмарная картина, хуже чем на войне… По крайней мере там обычно смотришь на людей, которых не знаешь… И кроме того, там их много… — Но газеты намекают, что его убили. — Я в это не верю. — Как же он мог с собой покончить таким странным образом? — Возможно, он потерял сознание… Ты же знаешь, он принимал наркотики… Помнишь, я тебе рассказывал, как нашел его, когда он потерял сознание на следующий день после смерти Эллы. — Будем надеяться, на этом неприятности закончатся. — Я тоже надеюсь… Но я-то знал, что неприятности не кончатся. Я предпочитал называть это словом «неприятности», как делают обычно негритянские священники. — Как держится труппа? — Все перепутаны до смерти, — улыбнулась Джейн. — Убеждены, что где-то рядом бродит маньяк… Теперь повсюду ходят парами, даже в уборную. — Что мне всегда нравилось в артистах балета, так это полное отсутствие воображения. — Иногда мне кажется, что ты недолюбливаешь балетных… — Видишь ли, я… я… — мычал я, запирая дверь. — Зато тебя я обожаю! И, изнывая от желания, я кинулся к ней. Прежде чем она успела выразить свое неудовольствие, я уже выскользнул из одежды, мы очутились на полу и занялись игрой в папочку и мамочку, как обычно говаривала Игланова… Джейн предпочитала старомодную позицию лицом к лицу, без лишних метаний и выкрутасов… Я был с ней полностью согласен, по крайней мере в такую жару, — все прочее требовало гораздо больших затрат энергии. Кончив, мы еще немножко полежали рядом на холодном грязном полу. — Нам не следовало этого делать, — наконец протянула Джейн. — Но почему? Мы и так пропустили целую ночь. По крайней мере я. — Я тоже. — Ты уверена, что с сенатором у тебя ничего не было? — С кем?