— С крупным мужчиной средних лет, таким седовласым, краснолицым… Ты с ним говорила на приеме… — Ах, с ним! Так он — сенатор? — Ну да. — Он сказал, что он — брокер, и его зовут Хаскел. — Надеюсь, деньги ты взяла вперед? — Не говори гадостей. Стук в дверь стремительно поднял нас на ноги. — Секундочку, — откликнулась Джейн спокойным голосом человека, привыкшего не терять голову в трудных ситуациях. Я не снимал носки и башмаки, а потому оделся в темпе, делавшем честь моей армейской выучке. Джейн накинула халат и открыла дверь, а я присел за туалетный столик и начал протирать вспотевшее лицо носовым платком. В этот момент вошла Магда. — Простите, — смутилась она. — Я не знала… — Заходи, — сухо пригласила Джейн, предлагая ей третье, и последнее кресло. — Как ты себя чувствуешь? — Естественно, ужасно. — Я думала, ты слишком больна, чтобы появиться в театре. — Верно, — кивнула Магда, которая действительно выглядела совершенно больной. — Хотя мне хотелось прийти. Поговорить с тобой, с друзьями. Ты просто не представляешь, как последнюю педелю все было ужасно… Тут и моя семья и все прочее, и невозможность видеться с Майлсом… — Ее голос дрогнул. — Моя семья не позволяла нам встречаться, но все же раз он пришел, когда никого не было, мы обсудили наши планы. А прошлой ночью я пошла с ним поговорить… — Вы уже виделись сегодня с Глисоном? — поспешно спросил я, пока она не расплакалась. — Да. — И что он говорит… о результатах вскрытия? — Он ничего мне не сказал, но я сказала… что кто-то убил Майлса… Не знаю как, но кто-то это сделал. — Но зачем? Если Эллу убил кто-то другой, ему не было никакого смысла убивать Майлса — того должны были с минуты на минуту арестовать. — Но тем не менее, он это сделал, — настаивала Магда. — Видите ли, Майлс знал, кто убил Эллу. Должен сказать, эти слова нас потрясли. — Откуда вы знаете? — Он мне сказал, когда мы виделись последний раз. Сказал, чтобы я не беспокоилась… Потому что если его попробуют обвинить в убийстве, он все расскажет. — Но он не сказал, кто это? Была это игра моего воображения, или она действительно сделала секундную паузу, перед тем как ответить? — Нет, мне не сказал. — Вы все рассказали Глисону? — Да, конечно… Я ему рассказала гораздо больше. — Чем скорее это кончится, тем лучше, — многозначительно заметила Джейн, доставая коробочку с иголками и нитками и принимаясь за ремонт костюма. Мы еще поболтали, но я видел, что девушкам нужно обсудить массу вопросов, и прошел на сцену, где Алеша командовал электриками. Он весьма щегольски выглядел в рубашке а-ля лорд Байрон, широких красных штанах, с шелковым платком на худой шее и с моноклем. — Нужно все подготовить к завтрашнему спектаклю, — сказал он мне, когда ушли электрики. — Анна будет танцевать в «Лебедином озере». — И теперь оно не станет ее последним спектаклем, — заметил я. Алеша улыбнулся. — Нет, в этом году у нее не будет причин огорчаться. Думаю, впереди у нее еще лет десять. Сейчас она в самом расцвете. «Ну, тогда вам следует добыть ей контактные линзы», — подумал я, пытаясь представить, как будет выглядеть в «Жизели» балерина лет шестидесяти. — Вы сегодня видели Уилбура? Я сказал, что не видел. — Мне сказали, что он начал репетиции нового балета… Если это действительно так, он должен был сказать, кто из труппы ему понадобится. Естественно, все так и рвутся… — Думаю, он собирается использовать большую часть труппы, но не до конца сезона. — Если вы его увидите, скажите, чтобы связался со мной… Он пока еще не привык к нашей системе. Я обещал, что обязательно так сделаю, и на том мы расстались. На этот раз моя беседа с Глисоном была гораздо дружелюбней, чем обычно. Казалось, ему очень жарко в его белом помятом костюме, вид которого заставил меня вспомнить фотографии Вильяма Дженнингса Брайана на соревнованиях в Теннесси. Где вы были в такое-то и такое-то время и были ли у вас какие-то особые причины, чтобы покинуть прием до такого-то и такого-то часа? Эту предварительную часть разговора мы одолели достаточно быстро. Затем был забит первый гвоздь. — Теперь скажите, мистер Саржент, где вы нашли ножницы? — Теперь, подумав, я припоминаю, что нашел их в гримерной мадам Иглановой… Кто-то их сунул в корзину для мусора. Я их достал. — Почему вы не сказали нам этого раньше? — У меня не было уверенности, что это имеет какое-то отношение к делу. — А разве не наше дело судить об этом? — Конечно… Просто тогда я не вспомнил. А за это время столько всего случилось… Я не настолько глуп… Мне довелось немало посмотреть по телевидению таких бесед, так что я понимал, что нужно говорить — что вы не можете вспомнить или что только что вспомнили, — и тогда вы будете в полной безопасности с юридической точки зрения. — Нам было бы гораздо легче, сумей вы припомнить это вовремя. — К сожалению, я не смог. — Мне кажется, мистер Саржент, вы недопонимаете, насколько все это серьезно. — По каким-то причинам Глисон решил обходиться со мной со всей возможной мягкостью. — Но ведь это какая-то глупость, не так ли? Словно кто-то специально сунул ножницы в корзину, чтобы бросить на нее подозрение… Я хочу сказать, что если бы она действительно перерезала трос, то ни за что не оставила бы орудие убийства в своей гримерной. — В ваших словах есть резон, — признал детектив, и если бы я не был уже знаком с его прямолинейным образом мышления, то решил бы, что он собрался отвести душу и поиронизировать на мой счет. — Так что показало вскрытие? — спросил я, не обращая внимания на предыдущие утверждения, что не мое дело задавать вопросы. — Если бы вы только нам позволили… — снова с самым терпеливым видом завел он. — Мистер Глисон, — солгал я, — у меня сидят представители всех телеграфных агентств как нашей страны, так и зарубежных. Репортеры всех городских газет ждут хоть каких-то сообщений от Энтони Игнатиуса Глисона о результатах проведенного сегодня утром вскрытия… — В этом и заключался мой фокус — Глисона в мэры! Честный, храбрый и неутомимый трудяга! — Как правило, сообщения в прессу дает управление окружного прокурора, но если ваши парни так рвутся что-то услышать, можете им сказать, что у Майлса Саттона был сердечный приступ, он потерял сознание и упал лицом на горящую газовую горелку. На него никто не нападал и его никто не отравил… Если, конечно, вы не станете утверждать, что его отравила наша аптечная система. — Это снимает с моей души огромную тяжесть, — вздохнул я. — Думаю, что и с остальных тоже. — Складывается впечатление, — продолжил Глисон, — что дело будет закрыто. — Только впечатление? Разве вы не собирались арестовать его за убийство? — Да, конечно. — Он ведь действительно ее убил, не так ли? — Мы полагаем именно так. — Тогда скажите мне, почему вы так тянули с его арестом? Чего вы не могли доказать? Глисон моргнул, но достаточно мягко ответил: — Ну, так получилось, что из всех подозреваемых только у Саттона оказалось надежное алиби… Если верить его показаниям, он был единственным, кто никак не мог оказаться за кулисами в промежуток между пятью и половиной девятого и перерезать трос. Я присвистнул. — Бывают ситуации, когда самое надежное алиби оказывается подозрительнее его полного отсутствия. Но нам удалось с этим разобраться. Я не могу сказать, как мы это сделали, потому что мы не совсем уверены, но есть определенная версия, и мы надеемся доказать ее в суде.