— Тогда могу я сказать репортерам, что дело закончено? Глисон кивнул. — Можете. — Они захотят побеседовать с вами. — Они знают, где меня найти, — спокойно кивнул Глисон — справедливый, неподкупный, человек, который служит людям. Нет нужды говорить, что сообщение для прессы, которое я сделал после обеда, вызвало сенсацию. Все члены труппы были страшно возбуждены и испытывали огромное облегчение, а я чувствовал себя героем. Когда последний репортер исчез из конторы, воткнув окурок в дорогой ковер, я насладился несколькими минутами так необходимого мне одиночества. Две секретарши в соседней комнате непрерывно стучали на машинках. «Мисс Розен и мисс Роджер, талантливые машинистки, работающие дуэтом, дебютировали вчера вечером на Манхэттене в городской ратуше с программой, включавшей «Концерт для двух пишущих машинок с черными и красными лентами», написанный Самуэлем Барбером». Едва ли мне еще представится возможность побыть одному… Это было совсем не похоже на колледж или армию, где мне надолго удавалось уединиться, чтобы спокойно подумать над необходимыми вещами, решить, что делать дальше, точно определить свое место по отношению к самым различным темам вроде телевидения, Джойса, деизма, театра марионеток, содомии и «Мессии» Генделя. Может быть, лучше отдохнуть? Я сумел кое-что скопить и… Но тут мои мечты об одиночестве прервал телефонный звонок мисс Флин. — Я получила запрос от фонда Бенджамена Франклина Кафки. Они хотят знать, не занялись ли бы вы их делами в течение ближайших шести месяцев. Я сказала, что свяжусь с вами. Я спросил, какую сумму они предлагают, и, когда мисс Флин ее назвала, заявил, что предложение принимается. Мы еще несколько минут поговорили о делах, потом она пригласила зайти просмотреть почту. — Зайду ближе к вечеру. Кстати, дело закончено. — Это должно особенно обрадовать артистов. — Да и всех нас тоже. — Вы еще долго собираетесь работать с этими клиентами? — Всего неделю. — Ну-ну… Однако в тот день мне так и не удалось добраться до своего офиса: как только я повесил трубку, мисс Роджер объявила, что меня ожидает исполнительный секретарь комитета ветеранов. — Пусть войдет, — распорядился я. Дородный ветеран Первой мировой двинулся мне навстречу, и я шмыгнул за письменный стол, опасаясь, что сейчас он меня атакует. — Меня зовут Флир, Эбнер С. Флир. — А меня зовут… — Я перехожу прямо к делу… не будем отвлекаться, ладно? Когда вам будет что сказать, вы скажете, вот что я хочу сказать. — Схвачено! — кивнул я, показывая, что тоже могу говорить прямо. — Мы пикетируем ваш спектакль, верно? — Верно. — Готов держать пари, вы предпочли бы, чтобы мы этого не делали, верно? — Нет, неверно. — Неверно? — Мистер Фрир, оказывается, это очень недурная реклама. — Меня зовут Флир. Ну, это как сказать. Ветераны ведь могут и не уйти. Это я вам говорю. — Даже если не принимать в расчет ветеранов, мы уже продали все билеты до конца сезона, и на гастроли тоже. На той неделе мы уезжаем в Чикаго. — Все исключительно из-за того, что вы в своих спектаклях допускаете аморальные вещи. — Вы намекаете на убийство? — Совершенно верно. — Ну что поделаешь, человек убил жену, потом сам умер от инфаркта… Дело закрыто. — У нас есть основания полагать, что ваша труппа служит рассадником красных и других нежелательных элементов. — Что заставляет вас так думать? — Послушайте, мистер, в прошлом году мы потратили сотню тысяч долларов, чтобы с корнем вырвать красных и других ренегатов из власти, из индустрии развлечений, из повседневной жизни… и мы сделаем это снова. У нас есть основания считать, что Уилбур — красный. — Если вы можете это доказать, почему не выдвинете против него обвинения? Или что там полагается делать согласно процедуре? — Все эти парни — типы скользкие. О, мы обязательно до него доберемся, но потребуется много времени, чтобы вывести его на чистую воду. — Тогда почему вам не подождать, пока он сам не попадет вам в руки? Это сэкономило бы кучу времени. — Здесь важна моральная сторона вопроса. Может случиться так, что нам придется потратить годы, чтобы его разоблачить, а он все это время будет разлагать нацию своими аморальными танцами. Мы хотим именно сейчас оставить его не у дел и призываем вас, как настоящего американского парня, нам помочь. — Но я не убежден, что он левак, и точно так же думает мистер Уошберн. — Мы можем показать вам отчеты десятка источников… — Это просто злобные сплетни, — уверенно заявил я. — Вы пытаетесь защитить этого левака? — Думаю, да. Он талантливый хореограф, но я ничего не знаю о его политических взглядах… точно как и вы. — Кстати, мистер, а каковы ваши политические взгляды? — Мистер Флир, я принадлежу к вигам. Последним президентом, за которого я голосовал, был Честер А. Артур. Придерживаясь этой непобедимой линии, я выставил его из офиса, хотя он продолжал призывать кары Господни на головы тех, кто оскорбляет наш образ жизни. Я был буквально потрясен разговором с человеком, который мог служить лучшим образчиком неандертальцев на острове Манхэттен. Пришлось вернуться в контору мистера Уошберна, чтобы чего-нибудь выпить… Я знал, что он держит бутылку очень хорошего бренди в нижнем ящике своего ампирного стола. Так как патрона не было, я сделал основательный глоток прямо из горлышка, потом осторожно вернул бутылку на место и лениво взглянул на пачку бумаг на столе. Среди них оказалось письмо от английской балерины Сильвии Армигер — короткая записка, в которой говорилось, что она не сможет заменить Игланову в будущем сезоне, что она уже заключила контракт, но тем не менее весьма ему благодарна — и все такое прочее. «Ах, старый сукин сын! — подумал я, потрясенный двуличностью Уошберна. — Даже после смерти Саттон он все еще пытался найти Иглановой замену!» И лишь потом я обратил внимание на дату на письме. Десять дней… Значит, оно было написано до убийства Эллы Саттон. Глава 5 1 Последний вечер стал полным триумфом. Касса сообщила, что мы побили все предыдущие рекорды постановок в Метрополитен-опера, публика была в полном восторге, заглушая музыку непрерывными овациями в честь звезд, которые — должен это отметить — танцевали лучше обычного. Если зрители и были разочарованы, что трос в «Затмении» не оборвался, то не подали виду. Зато по окончании балета Джейн вызывали восемь раз. «Лебединое озеро» прошло просто великолепно, несмотря на ветеранов, которые все-таки бросили на сцену парочку шутих и газовую бомбу. Та, к счастью, не взорвалась. После того как зрители покинули театр, русскими участниками труппы было выпито за кулисами невероятное количество водки… Те, кто родился в Европе, и их поклонники пили не меньше. Посреди декораций и груд костюмов все пели, смеялись и пили. Игланова напилась в стельку и громко кричала, смеялась и плакала на какой-то немыслимой смеси русского и английского. Мы с Джейн уехали довольно рано. Мистер Уошберн поймал нас в дверях и великодушно предоставил мне на завтра отдых. Однако Джейн следовало к половине четвертого явиться на репетицию с Уилбуром. Утро мы провели в постели за чтением газет и разговорами по телефону со знакомыми артистами, которые тоже проводили утро в постели в различных комбинациях. Все было очень мило, похоже на большую семью, и никакие серьезные распри не портили нашего благодушного настроения. Никто из нас не мог пройти мимо того факта, что расследование закончено и что Глисон должен исчезнуть из нашей жизни. — Однако, — как сказала Джейн по телефону весьма профессиональным тоном одному из солистов, греческому богу с голосом Бетт Девис, — где мы теперь найдем другого такого же прекрасного дирижера, как Майлс? — Думаю, Голд справляется неплохо, — заметил я, когда она повесила трубку и уселась рядом на постели, скрестив ноги и лениво пощипывая мой живот в попытках найти заметную складку, чтобы немедленно на это посетовать. Джейн все время твердила, что я слишком мало уделяю внимания упражнениям. Однако я возражал: зачем мне это делать, если я могу есть все подряд и оставаться таким же стройным? Вот она непрерывно упражняется, ест как цыпленок и все равно должна постоянно следить за весом. — Тебе-то не приходится за ним следить, — как-то не совсем к месту заметила она и глубоко вздохнула, выгнув вперед грудную клетку и высоко задрав подбородок; при этом ее груди двигались как единое целое, а не дрожали, как желе, как большая часть грудей в этом возрасте. Я заворчал и сбросил ее руку с живота: в этот момент я прочитал о нашей труппе на двадцать седьмой странице «Глоуб»: «Умер муж убитой балерины… Подозревается в убийстве». После этого на двадцать восьмой странице была напечатана без фотографии беседа с Глисоном.