– Мне жаль, что все так сложилось, – Алена пожала его ладонь, а потом два раза ее погладила. – Тебе не в чем себя упрекнуть. – Было интересно. А теперь противно. – Рассказать, что я думаю? – Спрашиваешь? Рассказывай скорее! – Я посмотрела фотографии. У меня два замечания. Во-первых, ни одна уважающая себя женщина не возьмет в подруги крокодилицу. – И ты туда же! Ну, не родилась девочка красивой. Что же это, ее вина? Я вот тоже не Адонис и не Брэд Питт. – Алевтина была ее игрушкой, она жила при доме. Я про Татьяну. За ней она присылала машину. Татьяна была ей нужна. Зачем? – Общие темы? – Ты представляешь себе возможности Ольги? Я думаю, в том же поселке нашлись бы женщины ее круга. Небогатую женщину можно было подобрать себе под стать. Посмотри на ситуацию глазами кинозвезды – женщины, которая приходит с благотворительного бала и рассказывает прислуге, что у нее бриллианты из оправы выпадают оттого, что злые люди ей завидуют. Смородина зажмурился. Он любил Алену за все, в частности за то, что она умела переключать его мысли. Честно говоря, последнее, что он мог себе представить, – это каково быть красивой женщиной. Поэтому он выключил воображение и снова обратился к разуму. – Может, это просто некрасивая подруга? Как тот банан, который просто банан? Как в школе? Знаешь, кто называл Таню жиробасиной? Мужчины. И они ждали, что я подхвачу это определение и буду общаться с ними на этой волне выдуманного превосходства. А я думал только о том, что меня они назовут каланчой или очкариком, как только я отойду за угол. У меня во рту невкусно, когда я об этом говорю. – Но даже в школе более-менее соображающая красавица пригреет некрасивую отличницу. Чтобы списывать. У Ольги был интерес. И Татьяна не говорит о нем. – Может, у них было интеллектуальное родство? Душевное? – И вот это второй момент. Мне не нравится, что все разделяют Ольгу и ее мужа. Вот ты бы жил со мной, если бы я занималась рейдерством? – Я не понимаю, к чему ты клонишь? – Ты бы не смог жить с мошенницей, зная, что она мошенница. Вы бы не договорились. Ты бы ей не доверял. Люди живут вместе, тем более так долго, когда у них общие ценности. Тем более что Ольга не нуждалась, отец сделал ее независимой. Она могла не то что уйти – при желании выкинуть мужа из этого дома. Но она, такая якобы воздушная, жила с бандитом из девяностых. – Не совсем бандитом… но я понимаю, о чем ты. Садовник Входящий в дом садовника попадал в гостиную, объединенную с кухней. По стенам были размещены ящики со всем необходимым для работы. Алкоголизм садовника можно было отнести к разряду социализированных. Он не терял способность работать, не валялся в грязи у дома (да и никто не дал бы ему портить вид). Более того, вполне вероятно, что, когда примерно к часу дня он окончательно просыпался, он был трезв. И оставался таковым часов до шести, работая на одной только мысли, что скоро выпьет. Правда, последние пару лет он не работал, а надзирал за трудом дочери. Смородина посмотрел на небольшой телевизор. Он ясно представил себе, как каждую ночь вполне еще здоровый бык напивается до беспамятства, делая телевизор все громче. Каждую ночь у него дискотека. Каково было девушке, которая слышала весь этот шум? Может быть, поэтому она была такой отстраненной? Хроническая бессонница хуже гриппа. Что же такое она сделала? Что именно довело ее до самоубийства? Могла ли Аля выманивать деньги или участвовать в схеме их отъема? Только кто-то из близких мог выманивать деньги у Ольги. Она-то думала, что здесь, в закрытом поселке, она в полной безопасности. Ее свита предана ей. А кто-то из свиты обобрал ее. Или обирал методично? Явился заспанный садовник. Это был высокий, некогда симпатичный мужчина. На нем была штормовка. Видимо, он работал с кустарниками, так как в руках у него был секатор. У него были светлые волосы, большие глаза. Смородина подумал даже, что когда-то садовник был награжден и даром чувствовать, но не придумал, что с ним делать, и залил алкоголем. На лице у него было выражение хронической обиды. Оно делало его похожим на бассет- хаунда. – Прежде всего, позвольте выразить вам соболезнование. Не дай бог ни одному отцу увидеть смерть своего ребенка. Смородина говорил от сердца, но садовник не выглядел расстроенным. Скорее озабоченным. – Вы из дома? – Да, выясняю обстоятельства… Вениамин не сказал вам? – Я их никого не знаю. Мы на Ольгу работали. Да, у него незавидное положение. Нужен ли он будет следующим хозяевам дома – большой вопрос. – Алевтина помогала вам? – Типа того. Он, по всей видимости, еще не успел осознать, что произошло. И пока расстроен только тем, что сегодня пришлось работать самому. Вполне понятный защитный механизм психики. – Я адвокат, и мне нужно уточнить у вас некоторые детали. Я действую в интересах семьи. Вы не замечали изменений в поведении вашей дочери в последнее время? Садовник, не глядя на Смородину, встал и, пройдя мимо него, ушел в дальнюю комнату. Всем своим видом он показывал, что Смородина ему не указ. Платон Степанович остался сидеть за столом. Чай ему не предложили, занять руки было нечем. Он осматривался по сторонам. Дом был довольно-таки просторный, добротный. Инструментов и коробок было очень много. У Смородины было ощущение, что он на каком-то складе. Только поток теплого света из большого окна создавал уют. Садовник вернулся, в руках у него был профессиональный фотоаппарат с длинным объективом. Он протянул его Смородине и кивнул. Мол, посмотрите. Смородина подумал, что по ночам пьяный садовник смотрит сериалы про приключения бандитов и этот выбор определяет стилистику его общения. С начальством он общался бы иначе, но он не чувствует в своем госте начальника. Смородина включил фото- аппарат. Алевтина была снята в развратных позах. Эти позы находились в резком контрасте с ее грустными глазами. Он полистал файлы. Она была по-разному одета, накрашена. Иногда тянула прямо в камеру руки с украшениями, подражая позам моделей из глянца. Она явно снимала себя сама, на некоторых фото было видно, что она держит камеру или направляется к ней. Какие-то снимки она снимала на автоспуске. Разница с тем, какой он видел ее в доме, была разительной. Аля оказалась тонкой, акварельной. У нее была очень красивая шея. Когда она собирала волосы и закрепляла их на затылке, в ее облике появлялось что-то небесное. Когда садовник открыл откровенно эротические снимки, Смородине стало неловко, что их показывает ему ее отец. – Что это? – Доказательства. – Чего? – Шлюха она была. Искала клиентов в этом интернете. Смородина вспомнил ее комнату. Учебники по бухучету, почти нетронутые. Ухоженный стеллаж с хорошей литературой. Книги были ее единственными друзьями. Он ошибся: алкоголик не был в стрессе – он был урод. Объяснять ему что-либо было бесполезно. Платон Степанович, как это говорится, имел друзей. Он занимался документами Союза кинематографистов. Актеры и режиссеры, встретив думающего адвоката, млели. Они буквально преследовали его, чтобы он только ими занялся. Так-то людей чувствующих, видящих и умеющих формулировать они встречали, но чтоб при этом человек решал проблемы – такое было редкостью. Они ему доверяли, платили и со свойственной им эмоциональностью обожали. К ним Смородина и обратился за советом. Выяснилось, что Тарас Корнилов, режиссер, который снимал Ольгу для культового фильма сорокалетней давности, был жив и здоров, носил берет, но на мероприятия союза не ходил. Обнаружились общие друзья, и привыкший к тому, что он как-то сразу располагает к себе людей кино, Смородина набрал номер телефона… – Ольга? Это больше сорока лет назад было. Что вы хотите? – Расспросить вас о том, какой она была. Я… – Не звоните сюда больше! Смородина посмотрел на телефон. Как будто он полез в дупло в сказочном лесу, разбудил бездомную кикимору и сейчас она что-нибудь наколдует вслед. Лея Смородина попросил Греч найти фотоателье и распечатать на листах большого формата выбранные им снимки с фотоаппарата Али. Он работал в своем кабинете, когда к нему пришла Лея Болинская, защищать которую он ходил на телешоу. Лея села на стул перед ним и уставилась в пол. Видно было, что она готова заплакать. – Дядя Платон, мне очень стыдно. – Что случилось? Она тяжело дышала, но говорить не решалась. – Твоей жизни что-то угрожает? – Нет. – Здоровью? – Не думаю. – Имуществу? Лея подняла на него глаза и вздохнула. – Речь о недвижимости? – У меня был роман. Я никому не рассказывала. Такой развод с мужем был гадкий. А этот так нежно за мной ухаживал, таким надежным казался. Говорил, у него тоже недавно сердце было разбито. Смородина похолодел. Когда речь шла о близких ему людях, тяжело было оставаться безучастным. – Сколько? – Пятьдесят тысяч долларов. Я у папы взяла. Пенсионер Болинский, по российским меркам, конечно, человек не бедный. Но он служит в театре, почти не подрабатывает, наслаждаясь заслуженной пенсией. Дочь обожает. Конечно, он дал ей деньги. Она страдала во время развода, и он страдал вместе с ней. Он на все был готов, только бы она воспряла духом. По тому, что знал о нем Смородина, пятьдесят тысяч были большей частью его сбере- жений. – Лея, плачь. Не сдерживай себя. Но, ради бога, не стыдись и рассказывай все как было. Самое последнее в таких делах – обвинять себя. Это вору надо себя обвинять, а доверие не грех.